Red Hot Chili Peppers [Archive] - Сторінка 3

RedGreen

12-03-2007, 21:04

Книга Scar Tissue

«Me, I'm from Michigan»

Я вспомнил о шоу в Аризоне, когда уже третий день к ряду нюхал кокаин с
наркодельцом Марио, мексиканцем. К этому времени у моей группы, Red Hot Chili
Peppers, вышел один альбом, и нам нужно было ехать в Мичиган для записи следующего,
но перед этим наш менеджер, Линди, организовал нам выступление в клубе ресторана,
специализирующегося на мясных блюдах, в Аризоне. Промоутер был нашим
поклонником и был готов заплатить больше, чем мы стоили на самом деле, а мы очень
нуждались в деньгах, поэтому быстро согласились.
Я чувствовал себя развалиной. Как и всегда, когда мы зависали с Марио. Он был
удивительным персонажем. Стройный, жилистый и хитрый мексиканец выглядел чуть
усовершенствованной версией Ганди. Он носил большие очки и поэтому не казался ни
ужасным, ни внушительным. Но всякий раз, нюхнув кокаина или героина, он начинал
свою исповедь: «Пришлось кое с кем разобраться. Я настоящий вышибала у мексиканской
мафии. Я получаю задание и даже не хочу знать подробностей. Я просто делаю свою
работу, заставляю людей платить». Не знаю, было ли хоть что-то из его слов правдой.
Марио жил в старом восьмиэтажном кирпичном доме в центре, в убогой квартирке
вместе со старухой-матерью, которая вечно сидела в углу крошечной гостиной и смотрела
мексиканские мыльные оперы. Время от времени слышались перебранки на испанском, и
я спрашивал Марио, можно ли принять дозу прямо здесь – на кухонном столе были
навалены шприцы, упаковки таблеток, порошка, ложки, жгуты… «Не волнуйся. Она не
видит и не слышит, она не знает, чем мы занимаемся», - уверял он меня. И так я колол
себе амфетамины, а бабуля сидела в соседней комнате.
На самом деле Марио не был мелким наркоторговцем – он был связан с оптовиками,
так что можно было хорошенько подзаработать, но приходилось делиться с ним. Этим мы
и занимались на его кухоньке. Брат Марио, который только что вышел из тюрьмы, сидел
на полу, вскрикивая каждый раз, когда не мог найти «рабочей» вены на ноге. Тогда я
впервые видел человека, который был вынужден колоть наркотики себе в ногу, потому
что на руках уже не было живого места.
Так проходили дни, иногда мы были вынуждены попрошайничать, чтобы достать
денег на кокаин. Было 4:30 утра, когда я осознал, что сегодня вечером у нас концерт.
«Надо бы купить наркоты, сегодня мне нужно ехать в Аризону, а я себя отвратно
чувствую», - подумал я.
Мы с Марио залезли в мой убогий зеленый Студебеккер и отправились в самую
дальнюю, жуткую и темную часть гетто в даунтауне, на улицу, где можно оказаться
только в самом страшном ночном кошмаре; зато цены там были самые низкие. Мы
припарковали машину, прошли несколько кварталов пешком и оказались у
полуразвалившегося старого здания.
«Доверься мне, тебе не нужно заходить внутрь, - сказал мне Марио. – Там может
произойти все, что угодно, но уж точно не что-то хорошее. Просто отдай мне деньги, и я
достану дозу».
Какая-то часть меня говорила: «Боже, я не хочу, чтобы меня тут же обокрали.
Раньше мы так не делали, не очень-то я ему доверяю». Но другая, большая часть меня
просто хотела героина, поэтому я отдал ему последние 40 долларов, и он скрылся в
здании.
Я так долго употреблял кокаин, что постоянно галлюцинировал, находясь в
странном состоянии между сном и реальностью. Я мог думать только о том, что вот-вот
Марио выйдет из здания с так необходимой мне дозой. Я снял свою старомодную
кожаную куртку – самое дорогое, что у меня было. Несколькими годами раньше мы с Фли
спустили все наши деньги, купив такие куртки. Она была мне как дом. В ней лежали мои
деньги, мои ключи и, в маленьком внутреннем кармашке, мои шприцы.
Я был очень слаб, меня знобило. Я сел на тротуар и накрылся курткой, как одеялом.
«Давай, Марио, давай, выходи же», - повторял я свою мантру. Я представлял себе,
как он выходит из здания, сначала устало спотыкаясь, а потом бодро шагая, присвистывая,
«давай-ка, парень, пойдем кольнемся».
Я на какой-то миг закрыл глаза и вдруг почувствовал, что ко мне кто-то
приближается. Я посмотрел через плечо: огромный, неповоротливый, грязный
мексиканский индеец надвигается на меня с гигантскими ножницами в руках, которыми
можно с легкостью отрубить голову. Он уже замахнулся на меня, но я нагнулся вперед и
увернулся от удара. В этот же момент второй мексиканский ублюдок, тощий и
изворотливый, появился передо мной, держа в руках большой выкидной нож.
Я незамедлительно принял решение, что никак нельзя позволить первому громиле
ударить меня в спину, уж лучше попробовать разобраться с пугалом, что передо мной.
Это все происходило очень быстро, но когда сталкиваешься со смертью лицом к лицу,
вселенная будто замедляет время для тебя, давая шанс. Я вскочил на ноги и, держа куртку
впереди себя, набросился на тощего мексиканца. Куртка смягчила удар ножа, и, бросив ее,
я побежал прочь так быстро, как только мог.
Я бежал и бежал, не останавливаясь, пока не добежал до своей машины, но тут я
понял, что у меня нет ключей. Нет ни ключей, ни куртки, ни денег, ни шприцов, ни, что
самое страшное, наркотиков. Да и Марио не стал бы меня разыскивать. Я дошел пешком
до его дома – ничего. Уже совсем рассвело, мы должны были отправляться в Аризону
через час. Я зашел в телефонную будку, наскреб мелочи и позвонил Линди.
«Линди, я на пересечении Седьмой и Альварадо, я долго не спал, моя машина здесь,
но у меня нет ключей. Сможете подобрать меня по дороге в Аризону?»
Он привык к подобным моим звонкам, и часом позже наш синий фургон остановился
на углу, загруженный нашим оборудованием и остальными участниками группы. И
грязный, в лохмотьях, угнетенный пассажир забрался внутрь. Я сразу заметил, что парни
начали сторониться меня, и просто лег на пол фургона, положил голову между передними
сиденьями и отключился. Через несколько часов я проснулся весь в поту, потому что, как
оказалось, я лежал прямо над мотором. Но я чувствовал себя потрясающе. Мы с Фли
поделили между собой таблетку LSD и отыграли концерт на ура.
Большинство людей рассматривают зачатие как чисто биологический процесс. Но
мне кажется, что родителей выбирают высшие силы, в зависимости от определенных черт
характера, которыми обладают эти потенциальные родители, и которые должны будут
сочетаться в их будущем ребенке. И так, за 23 года до того, как я ждал синего фургона на
углу Седьмой и Альварадо, я узнал Джона Майкла Кидиса и Пегги Нобел – двоих
прекрасных и беспокойных людей, которые лучше всех подходили на роль моих
родителей. Эксцентричность, творческая жилка и нигилистическое отношение к жизни
моего отца и любовь, теплота и трудолюбие моей матери – вот те качества, которые были
для меня оптимальным вариантом. Как бы то ни было, по моей воле или нет, я был зачат
3-го февраля 1962 года, ужасно холодной и снежной ночью, в маленьком домике на
вершине холма в Гранд Рапидс, штат Мичиган.

RedGreen

12-03-2007, 21:05

Мои родители были бунтовщиками, каждый по-своему. Семья отца перебралась в
Мичиган из Литвы в начале 1900-х. Антон Кидис, мой прадед, был невысоким,
коренастым, неприветливым человеком и держал свое семейство в ежовых рукавицах. В
1914 родился мой дед, Джон Алден Кидис, последний из пяти детей. Семья переехала в
Гранд Рапидс; там Джон поступил в старшую школу и учился очень хорошо. Подростком
он писал рассказы и выступал на эстраде в стиле Бинга Кросби. Жить и воспитываться в
семействе Кидисов означало никакой выпивки, сигарет и ругани. Но у Джона никогда не
возникали проблемы с соблюдением этого строгого образа жизни.
Затем он встретил прекрасную женщину по имени Молли Ванденвин, в роду которой
сочетались англичане, ирландцы, французы и голландцы (а как мы недавно выяснили, и
индейцы племени могикан, что объясняет мою тягу к индейской культуре). Мой отец,
Джон Майкл Кидис, родился в Гранд Рапидс в 1939. Четыре года спустя его родители
развелись, и он остался жить с отцом, который в то время работал на заводе,
производящем танки для военно-промышленного комплекса.
Через несколько лет дед снова женился, и жизнь моего отца и его сестры заметно
улучшилась. Но он больше не мог выносить тирании Джона Алдена. Ему приходилось
работать в семейном бизнесе (автозаправка и примыкающая к ней забегаловка), он не мог
проводить время с друзьями, гулять допоздна и даже думать о курении. В довершение
всего, его мачеха, Эйлин, была ярой христианкой голландской реформистской церкви и
заставляла его ходить в церковь пять раз в течение рабочей недели и три раза в
воскресенье. Это вызывало отвращение к религии.
Когда отцу было 14, он сбежал из дома, сел на автобус до Милуоки и большую часть
времени провел там в кинотеатрах, куда пробирался тайком, и на пивоваренных заводах,
таская пиво. Через некоторое время он вернулся в Гранд Рапидс и поступил в старшую
школу, где познакомился со Скоттом Сэн-Джоном, привлекательным распутным парнем,
который, в свою очередь, познакомил его с миром преступности. Я никогда не любил
слушать рассказы отца об их похождениях, потому что они всегда заканчивались позором.
Однажды они со Скоттом пошли на ближайший пляж, разделись до трусов, чтобы
смешаться с отдыхающими, и украли чей-то бумажник. Но кто-то их все-таки заметил, тут
же появилась полиция. Все лето они провели в тюрьме.
В то время как Джек, как тогда называли моего отца, и Скотт держали в страхе Гранд
Рапидс и всю округу, Пегги Нобел вела жизнь, которая, казалось, соответствовала всем
нормам морали и приличия. Самая младшая из пяти детей, моя мама была воплощением
среднезападной девушки-мечты – миниатюрной, чертовски симпатичной брюнеткой. У
нее были очень близкие отношения с отцом, который работал на Michigan Bell. Она часто
говорила, каким добрым, любящим и веселым человеком он был. С матерью она была не
так близка. Эта женщина, хоть и была умна и независима, но, следуя устоям того времени,
предпочла работу секретарем учебе в колледже, и это, возможно, сделало ее жестче и
резче. Так, будучи вечным блюстителем дисциплины в семье, она часто устраивала
скандалы моей маме, которая все чаще и чаще отвечала агрессией на агрессию. Она была
увлечена черной музыкой, слушая Джеймса Брауна и Motown. Еще она была увлечена
лучшим спортсменом их школы, который учился с ней в одном классе и тоже оказался
черным – эдакий запретный плод для среднего запада 1958 года.
А вот и Джек Кидис, только что вернувшийся в Гранд Рапидс, отмотав срок в
тюрьме штата Огайо за ограбление. Закадычный друг Скотт арестован за грабеж в Кент
Каунти, так что мой отец остался в одиночестве. В мае 1960 года на одной из вечеринок в
Гранд Рапидс он мельком увидел маленького темноволосого ангелочка в мокасинах с
белой бахромой. Пораженный, он проталкивался через толпу к тому месту, где увидел это
чудное создание, но девушки и след простыл. Остаток вечера он провел в ее поисках, но
узнал лишь имя. Через несколько дней Джек появился на пороге ее дома, в спортивной
куртке, отглаженных джинсах и с букетом цветов. Она согласилась сходить с ним в кино.
Два месяца спустя, получив разрешение родителей, семнадцатилетняя Пегги вышла замуж
за Джека, которому было тогда двадцать, за день до тридцать пятой годовщины свадьбы
своих родителей. Скотт Сэн-Джон был шафером. Через шесть недель умер от осложнений
диабета отец Пегги. А еще через несколько недель мой отец начал изменять моей матери.
К концу года Джек каким-то образом уговорил Пегги дать ему ее новенький синий
Austin Healy и со своим другом Джоном Ризером отправился в Голливуд. Ризер хотел
познакомиться с Аннет Фуничелло, мой отец – стать телезвездой. Но больше всего он
хотел не быть привязанным к моей матери. После нескольких месяцев неудач друзья
обосновались в Сан-Диего, но тут до Джека дошли слухи, что Пегги встречается с каким-
то мужчиной из Гранд Рапидс, у которого есть обезьяна. Бешено ревнуя, он несется домой
на скорости 100 миль в час, не останавливаясь, и остается жить с моей матерью, которая
была всего лишь в дружеских отношениях с владельцем примата. Через пару недель Джек
осознал, что совершил ошибку и снова укатил в Калифорнию. Весь следующий год мои
родители то были вместе, то расходились, то жили в Калифорнии, то в Мичигане.
Очередное примирение привело к нелегкому переезду на автобусе из солнечной
Калифорнии в заснеженный Мичиган. На следующий день я был зачат.
Я родился в больнице Святой Марии в Гранд Рапидс, в пять часов утра 1-го ноября
1962 года, весом семь с половиной фунтов (~3,4 кг) и ростом 21 дюйм (~53 см). Я родился
почти на Хэллоуин, но 1-е ноября мне нравится больше. В нумерологии единица – очень
сильное число, а иметь три единицы подряд в дате рождения – довольно неплохое начало.
Мама хотела назвать меня в честь отца, тогда получилось бы Джон Кидис Третий, а отец
склонялся к Кларку Гейблу Кидису или Карэджу (“courage” – храбрость) Кидису. В
конце концов они остановились на Энтони Кидисе, в честь моего прадедушки. Но для
начала я был просто Тони.
Из больницы меня перевезли в загородный дом, который нам выделили власти, где я
и остался жить с мамой, папой и собакой по кличке Панзер. Прошло всего лишь несколько
недель, и в моем отце вновь проснулась тяга к путешествиям. Его раздражало это сидение
на одном месте. В январе 1963 мой дед Джон Кидис решил переехать всей семьей в места
с более теплым климатом, а именно в Палм-Бич во Флориде. Он продал свой бизнес,
посадил свою жену, шестерых детей, а также мою маму и меня в машину. Я ничего не
помню из жизни во Флориде, но мама говорит, что жилось нам хорошо, как только
удалось вырваться из-под жестокого ига семьи Кидисов. Проработав какое-то время на
заводе Лондромет (марка автоматических стиральных машин) и скопив денег, она нашла
небольшую квартирку над магазином спиртных напитков на западе Палм-Бич, и мы
переехали туда. Когда она получила счет за аренду за два месяца от Дедушки Кидиса, она
вежливо написала ему: «Я переслала счет вашему сыну. Надеюсь, скоро он даст вам о себе
знать». К этому времени мама уже работала в Ханиуэлл (компания по производству
авиационной техники и электронного оборудования, а также приборов управления,
промышленного оборудования), получая 65 долларов в неделю, чего было вполне
достаточно, чтобы оплатить аренду нашей квартирки. Еще 10 долларов в неделю уходило
на няню для меня. По словам мамы, я был очень счастливым ребенком.
В это время мой отец сидел один в нашем загородном доме. По стечению
обстоятельств, одного из его друзей бросила жена, и приятели решили поехать в Европу.
Отец оставил дом, машину в гараже, упаковал свои клюшки для гольфа, печатную
машинку и остальные скромные пожитки и отправился во Францию. После потрясающего
пятидневного путешествия, включавшего соблазнение молодой француженки, которая
была еще и женой полицейского из Джерси, мой отец и его друг Том остановились в

RedGreen

12-03-2007, 21:05

Париже. К тому времени Джек отрастил длинные волосы и был похож на битников
Левобережья. В Париже они провели несколько замечательных месяцев, писали стихи,
пили вино в наполненных сигаретным дымом кафе, пока не закончились деньги.
Автостопом они добрались до Германии, где поступили на службу в армию, чтобы
попасть в Штаты вместе с войсками.
С другими солдатами они набились в корабль, как селедки в бочку, страдали от
качки, морской болезни и периодически слышали крики в свой адрес, вроде «Эй, ради
всего святого, подстригитесь!» Это путешествие было самым ужасным моментом в жизни
моего отца. Каким-то образом ему далось уговорить мою мать вернуться к нему. После
трагической смерти ее матери в автокатастрофе, мы переехали в Мичиган. Это был конец
1963 года. Теперь мой отец твердо намеревался следовать примеру своего друга Джона
Ризера: поступить в колледж, получить стипендию в университете, а затем и хорошую
работу, чтобы содержать семью.
Следующие два года он только этим и занимался. Он закончил колледж и был
принят в несколько университетов, но из всех выбрал UCLA (University of California at Los
Angeles - Калифорнийский Университет в Лос-Анджелесе), чтобы попасть в
кинематограф, и осуществить свою мечту – жить в Лос-Анджелесе. В июле 1965, когда
мне было 3 года, мы переехали в Калифорнию. Я смутно помню нашу первую квартиру,
но в этом же году родители снова расстались – и снова из-за другой женщины. Мы с
мамой поселились в квартире на Огайо Стрит, она начала работать секретаршей в какой-
то юридической фирме. Надо заметить, что хоть она и вела правильный образ жизни, в
душе моя мама была хиппи. Я хорошо помню, как по воскресеньям она брала меня с
собой в Гриффит Парк, на мероприятия, носившие название Love-Ins. Покрытые зеленью
склоны холмов пестрели группками людей, которые устраивали пикники, плели феньки и
танцевали. Все выглядело очень празднично.
Раз в несколько недель мои спокойные дни нарушались приездом отца. Мы ходили
на пляж, забирались на камни, торчащие из воды, и ловили крабов, которые цеплялись за
расческу отца, которую он всегда носил в кармане. Мы ловили и морских звезд. Я
приносил их домой и сажал в ведро с водой, но они быстро умирали и вонь
распространялась по всей квартире.
Мы процветали в Калифорнии каждый по-своему. Особенно мой отец. Он
находился в явном творческом подъеме и снимал меня в качестве главного героя своих
университетских короткометражек. Его фильмы постоянно выигрывали конкурсы:
видимо, будучи моим отцом, он как-то по-особенному меня снимал. Первый фильм,
«Путешествие мальчика», показывал парнишку двух с половиной лет, едущего на
трехколесном велосипеде, затем он падал – это было снято в замедленном движении – и
находил долларовую купюру. Вторую часть фильма я сходил с ума в центре ЛА: ходил в
кино, покупал комиксы, катался на автобусах, общался с людьми, - и все это благодаря
тому доллару. А в конце фильма оказывается, что все это мои фантазии – я кладу доллар в
карман и еду дальше.
Многообещающая режиссерская карьера отца закончилась в 1966, когда он
познакомился с симпатичной официанткой придорожного ресторана, которая
пристрастила его к марихуане. Как-то раз, мне тогда было 4 года, мы с отцом
прогуливались по Сансет Стрип, он курил травку, вдруг остановился и медленно
выпустил дым мне в лицо. Мы прошли еще пару кварталов, я становился все более
возбужденным. Потом я остановился и спросил: «Пап, это все мне снится?»
«Нет, ты не спишь», - сказал он.
«О’кей», - я вздрогнул и продолжил взбираться на столб светофора, как маленькая
обезьянка, чувствуя себя в приподнятом состоянии.
Пристрастившись к травке, отец начал проводить много времени в ночных клубах,
которые появлялись на Сансет Стрип, как грибы после дождя. Соответственно мы видели
его все меньше и меньше. Каждое лето мы с мамой возвращались в Гранд Рапидс к
родственникам. Бабушка Молли и ее муж Тед часто водили меня на пляж Гранд Хэвен. От
этих прогулок я был в восторге. Летом 1967 в Гранд Хэвен мама случайно встретила
Скотта Сэн-Джона. Некоторое время они провели вместе, и он уговорил ее переехать к
нему в Мичиган. Это случилось в декабре 1967.
Сам факт переезда меня не сильно расстроил, в отличие от вторжения Скотта в нашу
жизнь. Этот человек вызывал у меня исключительно отвращение – большой, грубый,
мрачный и злой, с темными сальными волосами. Я знал, что он работал в баре и частенько
участвовал в драках. Как-то утром я рано проснулся и пошел в комнату к маме, а на
постели лежал он. Его лицо представляло собой ужасную картину: черные глаза, разбитый
нос, рассеченная губа и многочисленные порезы. Кровь была повсюду. Мама
прикладывала лед к одной половине лица, а со второй стирала кровь и говорила, что,
возможно, следует поехать в больницу. В ответ он злобно огрызался. Больно было видеть,
как сильно мама любит этого человека. Я знал, что он друг кого-то из нашей семьи, но и
представить не мог, что он друг моего отца.
У Скотта был буйный характер, и он легко выходил из себя. Впервые в жизни ко мне
были применены физические наказания. Как-то раз я решил отрезать этикетку на моей
любимой синей куртке, потому что она мне не нравилась. Я нашел ножницы и начал
отрезать этикетку. Закончилось все тем, что я прорезал в куртке большую дырку. На
следующий день Скотт обнаружил дырку, стянул с меня штаны и отшлепал меня тыльной
стороной щетки для одежды.
Начались трудные времена. Мы жили в одном из самых бедных районов Гранд
Рапидс, и я пошел в новую школу. Тогда меня перестала волновать учеба, я превратился в
маленького хулигана. В возрасте пяти лет я ходил по школьному двору, страшно ругаясь,
умещая десятки матерных слов в одной фразе, пытаясь этим поразить своих новых друзей.
Однажды меня услышал учитель и вызвал в школу родителей. После этого во мне
укрепилось мнение, что сильные мира сего настроены против меня.
Другим проявлением моей неуравновешенности стал случай со Slim Jim. Я гулял с
другом, денег не было, поэтому в кондитерской я попытался украсть несколько конфет
Slim Jim. Владелец магазина позвонил моей маме. Я не помню, как меня наказали, но
мелкое воровство в магазинах было не самым подходящим поступком для шестилетнего
мальчика в Гранд Рапидс.
В июне 1968 моя мама вышла замуж за Скотта Сэн-Джона. На свадьбе я должен
был нести кольца, за это мне подарили сиреневый велосипед Stingray, что меня очень
порадовало. Так что этот брак я приравнял к классному велосипеду с дополнительными
колесами.
В этот период я почти не видел отца, потому что он уехал в Лондон и стал хиппи.
Время от времени я получал посылки из Англии: футболки, бусы, браслеты… Он писал
мне длинные письма, в которых рассказывал о Джимми Хендриксе и Led Zeppelin, и
других группах, и английских девушках. Как будто он был в Диснейленде, а я – в богом
забытом, занесенном снегом городке Нигдевилле, США. Я чувствовал, что где-то там
творится настоящее волшебство, а мой отец – в самом его центре. Но я в какой-то степени
наслаждался тем, что рос в более спокойной обстановке.
Тем летом я поехал на несколько недель в Калифорнию, чтобы повидаться с отцом,
который вернулся из Англии. У него была квартира в Хилдэйле в Западном Голливуде, но
большую часть времени мы проводили в Топанга-Каньоне, где у его девушки, Конни, был
дом. Конни была фантастической женщиной с копной огненно-красных волос и белой

RedGreen

12-03-2007, 21:06

кожей – она была действительно красивая, насколько можно было представить, и
сумасшедшая, насколько можно было быть. Помимо Конни, остальные друзья отца
представляли собой насквозь пропитанных наркотиками ковбоев-хиппи. Среди них был
Дэвид Уивер, внушительных размеров человек, с незакрывающимся ртом, волосами до
плеч, длинными, подкрученными вверх усами и типичным хипповым калифорнийским
прикидом (но, само собой, не таким стильным, как у моего отца). Он был довольно
вспыльчив и дрался как росомаха. Последним углом треугольника дружбы моего отца был
Алан Башара, ветеран вьетнамской войны, который носил прическу под африканцев и
большие, густые усы. Он совсем не был похож на эдакого мачо, крутого хиппи, скорее он
походил на Джорджи Джессела, все время откалывающего шуточки. Такое сочетание:
Дэвид, сильный, крепкий, задиристый парень; мой отец, творческий, умный, романтичный
человек; и Алан, прирожденный комик, - было выгодно всем троим, и они никогда не
испытывали недостатка ни в женщинах, ни в деньгах, ни в наркотиках, ни в развлечениях.
24 часа веселья в сутки.
Уивер и Башара жили в доме, недалеко от Конни, и наладили неплохой бизнес на
продаже марихуаны в Топанга-Каньоне. Оказавшись там впервые, я ничего не понял,
только видел, что огромное число людей все время курят траву. А однажды я зашел в
комнату, где Уивер пересчитывал пачки банкнот. Похоже, все было очень серьезно. Тогда
я подумал: «Ну, я даже, наверное, и не хочу находиться в этой комнате – они же тут
математикой занимаются», и пошел в другую комнату, где на куче брезента нашел горку
марихуаны. Из-за этого Конни приходилось все время гулять со мной в каньоне. Я только
и слышал «Не заходи в эту комнату! Не заходи в ту комнату! Эй вы, смотрите, чтобы
никто не зашел!» В воздухе постоянно висело напряжение, мы ведь делали что-то такое,
за что нас могли поймать. Это беспокоило меня, но, с другой стороны, мне было
любопытно: «Хм, что там происходит? Откуда у вас, ребята, столько денег? И что здесь
делают все эти девушки?»
Помню, тогда я постоянно волновался за отца. Однажды его друзья переезжали в
другой дом, а вещи перевозили на грузовичке с открытым кузовом. И вот мой отец
забрался на самый верх груды их барахла и устроился на каком-то матраце. Грузовик
тронулся, дорога пролегала через горы, и я все время выглядывал, как там отец
балансирует на матраце, приговаривая: «Пап, не свались».
«А, не волнуйся», - отвечал он, но я волновался. Это было самым началом моих
смертельных переживаний, которые продолжатся очень долго, за жизнь отца.
Помню еще, мы много веселились. Отец, Конни, Уивер и Башара часто проводили
время в «Коррал» - это маленький бар в середине Топанга-Каньона, где регулярно
выступали Линда Ронстадт, Eagles и Нейл Янг. Я всегда был единственным ребенком в
толпе зрителей. Они все были либо пьяны, либо под кайфом, а я просто танцевал.
Вернувшись в Мичиган, я обнаружил, что почти ничего не изменилось. Я отучился в
первом классе, и это ничем мне не запомнилось. Мама работала секретаршей в
юридической фирме целыми днями, поэтому, возвращаясь из школы, я сидел с няней. Но
осенью 1969, когда мы переехали на Пэрис Стрит, моя жизнь резко изменилась к
лучшему. Раньше мы жили в бедном районе города, застроенном хибарами и лачугами, а
Пэрис Стрит казалась одной из картин Нормана Роквелла. Милые домики на одну семью
были окружены ухоженными газонами и чистыми гаражами. К этому времени Скотт уже
почти исчез из поля зрения, однако его присутствия до этого хватило, чтобы моя мама
забеременела.
Неожиданно я заметил, что три девушки регулярно наблюдают за мной после
школы. Я был еще слишком мал – мне было семь лет – чтобы испытывать к ним какие-
либо чувства, кроме братских. Мне очень нравилось приводить время в их обществе: мы
смотрели телевизор, плавали в бассейне и просто гуляли, изучая окрестности. Они
открыли для меня Пластер Крик, местечко, которое стало мне настоящим убежищем на
следующие пять лет, святилищем, защищенным от мира взрослых, где мы с друзьями
могли скрыться в лесу, построить лодку и ловить раков и прыгать с мостов в воду. Так что
переезд в этот район, где все казалось лучше, и где росли цветы, очень помог мне.
Мне даже нравилось учиться. Прежняя школа казалась темной, мрачной и
ужасающей, а Бруксайд Элементари располагалась в большом здании, рядом, недалеко от
Пластер Крик, находились спортивные площадки. Я не мог одеваться в Джей-Си Пенни
(сеть универсальных магазинов, принадлежащая компании "Джей-Си Пенни" [J. C.
Penney Co., Inc.]), как мои одноклассники, потому что мама родила сестренку, Джули, и
мы жили на пособие. Я ходил в поношенных вещах, которые доставались нам из
различных благотворительных организаций. Еще от отца я получил футболку с надписью
“Liverpool Rules”. Не было сильно заметно, что мы живем на пособие; только год спустя,
когда мы были в бакалейном магазине: все расплачивались наличными, а мама вдруг
достала талоны на еду.
Маму беспокоило то, что мы живем на пособие, а меня этот так называемый позор
совсем не волновал. Живя только с матерью, в то время как мои друзья имели обоих
родителей, я нисколько им не завидовал. Нам жилось хорошо, а с появлением Джули я
стал чувствовать себя самым счастливым парнишкой на свете. Я все время защищал и
охранял ее, пока пару лет спустя она не стала объектом моих экспериментов.
К третьему классу во мне развилось твердое противостояние администрации школы,
потому что, если что-то шло не так, если что-то было сломано, если кто-то был избит, они
сразу вызывали меня в учительскую. Скорее всего, я был виноват в 90% этих безобразий,
но вскоре я так здорово научился врать, выдумывать и обманывать, что почти всегда
выходил сухим из воды. Все чаще мне стали приходить в голову бредовые идеи, вроде «а
что если отцепить железные гимнастические кольца, которые висят рядом с качелями,
использовать их как лассо и запустить в главный витраж здания школы?» Однажды ночью
я со своим лучшим другом, Джо Уолтерсом, выбрались из дома и проделали этот трюк. А
когда это увидела администрация школы, мы, словно лисы, улизнули в Пластер Крик. Нас
так и не поймали. (Много, много лет спустя, я анонимно послал в Бруксайд деньги за
причиненный ущерб.)
Мои проблемы с властями увеличивались по мере моего взросления. Я не выносил
школьных директоров, а они не выносили меня. Учителя мне нравились вплоть до пятого
класса. Все они были женщинами, добрыми и мягкими, и, я думаю, они видели мой
потенциал к учебе. Но к пятому классу я возненавидел и их.
К тому моменту в моей жизни не было ни одного человека мужского пола, кто бы
смог контролировать мое антисоциальное поведение. (Как будто кто-то мог им управлять
вообще!) Когда сестренке Джули было три месяца, полиция начала слежку за нашим
домом – они искали Скотта, потому что он использовал украденные кредитные карточки.
Однажды вечером они пришли к нам, и мама отправила меня к соседям, пока полицейские
ее допрашивали. Пару недель спустя к нам в дом ворвался Скотт, он был в ярости. Он
узнал, что кто-то позвонил маме и сказал, что он ей изменяет. Он бросился к телефону и
вырвал его из стены.
Я стал следить за ним повсюду, потому что мама была напугана, а я совсем нет. Он
заходил в мою комнату, чтобы воспользоваться телефоном, но я набрасывался на него. Не
думаю, что мои попытки дать ему отпор имели успех, но я был готов драться с ним,
используя все те приемы, которым он сам научил меня несколькими годами раньше. В
конце концов мама послала меня за соседями, но уже было ясно, что Скотту в нашем доме
больше не рады.

RedGreen

12-03-2007, 21:07

Годом позже он снова предпринял попытку возобновить отношения с моей матерью.
Она полетела в Чикаго с маленькой Джули, но встретиться им так и не удалось – полиция
поймала его раньше. У нее не было денег на обратный билет, но авиакомпания
согласилась провезти ее бесплатно. Мы навестили его в тюрьме строгого режима, мне это
показалось довольно волнующе, но и привело в некоторое замешательство. По дороге
домой мама сказала: «Это первый и последний раз», и сразу же подала на развод. К
счастью, она работала в юридической фирме, поэтому процедура развода ей ничего не
стоила.
Тем временем восхищение, которое я питал к отцу, росло по экспоненте. Каждое
лето я с нетерпением ждал тех двух недель, когда я полечу в Калифорнию. Он по-
прежнему жил на втором этаже двухквартирного дома в Хилдэйле. По утрам я
просыпался рано, а отец спал часов до двух дня, потому что веселился всю ночь напролет,
поэтому мне приходилось искать себе развлечения на первую половину дня. Я ходил по
квартире, разыскивая, что было почитать, и как-то наткнулся на большую стопку
журналов “Penthouse” и “Playboy”. Я просто проглотил эти журналы. Даже прочитал
статьи. У меня не было ощущения, что это «грязные» журналы, или что это что-то
запретное, потому что отец бы не подошел и не сказал: «О господи, что ты делаешь?»
Скорее он бы посмотрел и спросил: «Эта девочка чертовски сексуальна, да?» Он всегда
старался обращаться со мной, как со взрослым человеком, и этому свободно говорил со
мной о женских гениталиях и о том, что с ними нужно делать.
Спальня отца находилась в задней части дома, рядом росло дерево; помню, как он
объяснял мне устройство своей системы раннего оповещения и план побега. Если вдруг за
ним придут копы, я должен был задерживать их у парадной двери, пока он выпрыгнет в
окно, по дереву спустится на крышу гаража, переберется в соседний многоквартирный
дом, а оттуда уже на улицу. Подобные речи меня пугали – мне было всего восемь. «А
давай копы просто к нам не придут?» Но он сказал, что уже сидел за хранение марихуаны
пару лет назад, и что копы бьют его хотя бы за то, что у него длинные волосы. Я от таких
слов чуть в штаны не наложил. Мне совсем не хотелось, чтобы папу били. Все это еще
более усилило мою ненависть к властям.
Хотя я сильно переживал за отца, поездки в Калифорнию были лучшим временем в
моей жизни. Я ходил на концерты Deep Purple и Рода Стюарта. Мы смотрели фильмы
Вуди Аллена и даже фильмы, которые были запрещены для показа лицам до 17 лет. А
потом мы сидели дома и смотрели по телевизору сумасшедшие шоу, вроде “The Monkees”
и “The Banana Splits Adventure Hour”, в котором люди были одеты в собак, ездили на
маленьких машинках и искали приключений. Так и я смотрел на жизнь – психоделичную,
веселую, яркую. Все было хорошо.
Время от времени отец приезжал к нам в Мичиган. Он появлялся неожиданно, с
огромным количеством чемоданов, которые складывал в подвале. Бывая в Калифорнии, я
узнал, что он участвовал в перевозках марихуаны, но по его виду, когда он был у нас, ни о
чем и догадаться было нельзя. От его присутствия я был в эйфории. Он, как никто другой,
отличался от остальных жителей всего Мичигана. Каждый человек в нашем квартале,
каждый, с кем я сталкивался, носили короткие волосы и рубашки на пуговицах с
короткими рукавами. Мой отец выходил на улицу в ботинках под змеиную кожу на
шестидюймовой серебристой платформе, с нарисованной на них радугой, джинсах-клеш,
отделанных вельветом, с массивным поясом, бирюзовых, в обтяжку, футболках,
открывающих живот и обязательно с какой-нибудь надписью, и вельветовых рокерских
куртках из Лондона. Начинающие редеть волосы спускались до талии, у него были густые
усы, подкрученные вверх, и большие бакенбарды.
Мама не относилась к моему отцу, как к хорошему другу, но понимала, как много он
для меня значил, и поэтому всячески поддерживала наше общение. Мы с ним сидели в
моей комнате, а когда он уходил, приходила мама, и я писал отцу открытки с
благодарностями за подарки, которые он привозил мне, и время, проведенное вместе.
К пятому классу во мне стал обнаруживаться актерский талант. Я собирал соседских
детей, и мы устраивали представления в нашем подвале. Я ставил пластинку, обычно
Partridge Family, в качестве инструментов мы использовали швабры и тазы. Я всегда был
за Кейта Партриджа, мы делали вид, что пели, и танцевали, развлекая соседских детей,
которые сами не хотели участвовать в представлениях.
Конечно я постоянно искал способ подзаработать денег, поэтому как-то раз, когда
мы устраивали очередное представление в подвале одного из моих друзей, я решил, что
надо бы брать с детей, которые хотят увидеть концерт Partridge Family, деньги, у кого что
было – хоть дайм (10 центов), хоть никель (5 центов), хоть четвертак. Посреди гаража я
повесил занавеску, а проигрыватель установил за ней и обратился к собравшимся
зрителям: «Partridge Family очень стесняются, да и к тому же, они слишком известны,
чтобы играть здесь, в Гранд Рапидс, поэтому играть они будут из-за занавески».
Я зашел за занавеску и сделал вид, будто разговариваю с музыкантами. Потом я
включил проигрыватель. Дети были поражены: «Они что, правда там?»
«Ну конечно. Но им сейчас нужно быть в другом месте, поэтому вам пора
расходиться», - сказал я. Благодарные зрители накидали мне целую пригоршню мелочи.
Учась в пятом классе, я придумал способ улучшить свои отношения с
администрацией школы, которую так ненавидел, но это было необходимо, потому что они
собирались исключить меня за то, что я проколол ухо. Однажды учитель спросил у класса:
«Кто хочет быть президентом класса?»
Я поднял руку и сказал: «Я хочу». Но тут руку поднял еще один мальчишка. Я
бросил на него испепеляющий взгляд, но он продолжал настаивать, что хочет быть
президентом. Тогда после урока я вызвал его на разговор и сказал, что именно я буду
президентом, и что если он не согласится, ему не поздоровится. Так президентом стал я.
Директор школы был в шоке. Я отвечал за все собрания, и когда в нашу школу приезжали
особо важные гости, сопровождал их я.
Иногда моя власть основывалась на запугивании, я часто дрался, но у меня была и
другая сторона. Бруксайд была экспериментальной школой, программа которой включала
обучение слепых, глухих и отсталых детей вместе с нормальными. Как ни странно, все эти
дети стали моими друзьями. Известно, какими злыми могут быть дети по отношению к
тем, которые чем-то отличаются от них, поэтому инвалидам постоянно доставалось на
переменах. Но я стал их самопровозглашенным защитником. Я приглядывал за слепой
девочкой и глухим мальчиком, и если кто-то из придурков начинал приставать к ним, я
подкрадывался сзади и бил его чем-нибудь по голове. Определенно, у меня уже тогда
сформировались свои принципы, от которых я не отступал.
Учась в шестом классе, я стал приходить домой на ланч, и мои друзья приходили со
мной. Мы играли в бутылочку, даже несмотря на то что у нас были свои подружки.
Обычно мы целовались взасос, а иногда определяли время, сколько должен длиться
поцелуй. Я старался упросить свою подружку снять спортивный лифчик и дать мне
потрогать ее грудь, но на уговоры она не поддавалась.
К концу шестого класса я решил, что мне пора жить с отцом. Мама не знала, что со
мной делать, я совсем вышел из-под ее контроля. Она не разрешила мне переехать к отцу,
я серьезно обиделся. После очередной ссоры она отправила меня в мою комнату, чтобы я
остыл и подумал над своим поведением. А я вылез через окно на улицу – по-моему, даже
не взяв ничего из вещей, - чтобы поехать в аэропорт, позвонить отцу и как-нибудь сесть
на самолет до ЛА. (Прямых рейсов до ЛА не было, но тогда я этого не знал.) До аэропорта

SKATEBOARDER

12-03-2007, 21:07

Люда,кто это будет все читать? :|
да же мне впадло
интересно ,когда короткие интересные факты :yes:

RedGreen

12-03-2007, 21:07

я так и не добрался. Мое путешествие закончилось в доме одной из знакомых моей
матери, в нескольких милях от собственного дома. Та позвонила маме, и она забрала меня
домой.
После этого случая мама поняла, что мне нужно давать больше свободы. Большое
значение имело и появление в ее жизни человека по имени Стив Айдема. Когда Скотт
Сэн-Джон отправился в тюрьму, мама поняла, что ее идея перевоспитания плохих парней
не увенчалась успехом. Стив был юристом и занимался предоставлением адвокатских
услуг бедным. Он был добровольцем в VISTA (Volunteers in Service To America -
Добровольцы на службе Америке) на Виргинских островах. Он был честным,
трудолюбивым и чутким человеком с золотым сердцем. Мама просто сходила по нему с
ума. Как только я понял, что он хороший человек, и что они действительно любят друг
друга, я начал сильнее настаивать на своем переезде в Калифорнию к отцу.

RedGreen

12-03-2007, 21:08

Люда,кто это будет все читать? :|
да же мне впадло
интересно ,когда короткие интересные факты :yes:
ij yt vj;yf crjgbhjdfnm.'nj ; rybuf
блін
шо не можна скопіювати?це ж книга

JOSIE

12-03-2007, 21:08

КАЗА,ДЕ ТИ ЗНАЙШЛА СТЫЛЬКИ :eek:

RedGreen

12-03-2007, 21:09

« Spider and Son»

Покидая Мичиган в 1974 в двенадцатилетнем возрасте, всем своим друзьям я сказал,
что переезжаю в Калифорнию, чтобы стать кинозвездой. Но как только я начал ездить на
прогулки с отцом в его Healy, подпевая попсе, звучавшей по радио (что у меня не особо
получалось), я объявил: "Я хочу стать певцом. Это то, чем я действительно собираюсь
заниматься". Хотя я и сказал это, я не задумывался над этим обещанием в течение многих
лет.
Я был слишком занят своей любовью к Калифорнии. Впервые в жизни я
почувствовал, что это то самое место, где я должен быть. Здесь были пальмы и ветра
Святой Анны, люди, на которых я любил смотреть и с которыми любил разговаривать, и
время, которое я берег. Я открыл дружбу с отцом, которая крепла с каждым днем. Он
считал, что это потрясающе, т.к. у него был молодой парень, который мог о себе
позаботиться, и которого любили все его друзья и подруги. Я не беспокоил его по
мелочам; если что, я всегда поддерживал его. Итак, дружба была взаимовыгодна. А я
стремительно набирался новых впечатлений.
Некоторые из наиболее запомнившихся событий случились именно в маленьком
доме отца на Палм Авеню. Он жил в одной половине дома, поделенного на две части. В
доме была старая кухня и обои примерно 30-х годов. Там вообще не было спален, но мой
отец переделал маленький чулан в спальню для меня. Она находилась в задней части
дома, и мне приходилось проходить через ванную, чтобы попасть туда. Спальней моего
отца была каморка: комната с тремя дверями, которые вели в гостиную, кухню и ванную.
В комнате были симпатичные черные обои с большими цветами и окно, выходящее на
задний дворик, изобилующий утренним великолепием.
Я жил там всего несколько дней, когда отец позвал меня на кухню. Он сидел за
столом с хорошенькой восемнадцатилетней девушкой, с которой он тусовался всю
неделю. "Хочешь покурить косяк?" – спросил он у меня.
Будучи в Мичигане, я бы сразу же отказался. Но пребывание в новой обстановке
сделало меня авантюристом. Тогда отец вытащил объемную черную коробку от American
Heritage Dictionary. Он открыл ее, она была заполнена марихуаной. Используя крышку как
место для подготовки, он отсыпал немного "травы", позволяя семенам скатиться к краям
крышки. Затем он вынул немного бумаги и показал мне, как скрутить идеальный по
форме косяк. Ритуал показался мне увлекательным.
Он зажег косяк и передал его мне. "Будь осторожен, не вдыхай слишком много. Ты
же не хочешь выплюнуть свои легкие", – посоветовал он.
Я сделал небольшую затяжку и вернул ему косяк. Он прошел по кругу несколько
раз, и вскоре все мы улыбались, смеялись и чувствовали себя действительно
расслабленными. И тогда я понял, что я под кайфом. Мне понравилось это чувство. Это
было как лекарство, которое умиротворяло душу и пробуждало чувства. Не было ничего
неловкого или пугающего – я не чувствовал, что потерял контроль, – наоборот, я
чувствовал, что у меня все под контролем.
Затем мой отец вручил мне фотоаппарат Instamatic и сказал: "Я думаю, она хочет,
чтобы ты сделал несколько ее снимков". Я подсознательно понимал, что некоторые
участки тела будут выставлены на показ, и поэтому сказал ей: "Что, если ты снимешь
блузку, и я тебя сфотографирую?".
"Хорошая идея, но я думаю, что будет более художественно, если она покажет
только одну грудь", – сказал мой отец. Мы пришли к согласию. Я сделал несколько
фотографий, и никто не почувствовал дискомфорта.
Итак, мое вступление в мир марихуаны было гладким, как шелк. Когда я курил в
следующий раз, я был уже профи, крутя косяки с почти аналогичной аккуратностью. Но я
не стал зацикливаться на этом, хотя мой отец ежедневно курил марихуану. Для меня это
было еще одним калифорнийским событием.
Моей первоочередной задачей той осенью стало поступление в хорошую среднюю
школу. Предполагалось, что я пойду в Бэнкрофт, но когда мы пришли оформляться, то
увидели, что здание находилось в районе с дурной репутацией и пугало разными видами
бандитского граффити. Это место совсем не призывало: "Давай пойдем в школу и
повеселимся". Поэтому мой отец повез меня в школу Эмерсон, которая находилась в
Вествуде. Это было классическое калифорнийское средиземноморское здание с
роскошными лужайками и цветущими деревьями, и американским флагом, гордо
развевающемся на ветру. Плюс, везде, куда бы я ни посмотрел, были разгоряченные
маленькие тринадцатилетки, прогуливающиеся в облегающих джинсах Ditto.
"Чего бы мне это ни стоило, я хочу учиться здесь", – сказал я.
Все, что потребовалось, это использование адреса в Бел Эир Сонни Боно как моего
домашнего адреса. Конни променяла моего отца на Сонни, который недавно разошелся с
Шэр. Но все остались друзьями, и я познакомился с Сонни в свой предыдущий визит, он
был хорош на выдумку, поэтому я поступил в школу.
Теперь мне было нужно найти способ добираться до школы. Если бы я пользовался
городским автобусом, то получалась прямая линия, 4.2 мили по бульвару Санта Моника.
Проблема была в том, что RTA бастовали. Мой отец определился со своим режимом:
вставать поздно, ложиться поздно, быть под кайфом большую часть времени,
круглосуточно развлекать женщин, – поэтому он не собирался быть мамочкой и отвозить
и забирать меня из школы. Его решением стала купюра в 5 долларов на такси, оставленная
на кухонном столе. Возвращение домой становилось моей задачей. Чтобы помочь с этим,
он купил мне скейт Black Knight с деревянной доской и колесами из глины. Итак, я ездил
на скейте или автостопом, или шел 4 мили до дома, исследуя Вествуд, Беверли Хиллс и
Западный Голливуд.
Первый день в Эмерсоне почти закончился, а я так и не нашел себе друзей. Я
забеспокоился. Все казалось новым и пугающим. Перейдя из маленькой школы на
Среднем Западе, я не очень преуспевал в учебе. Но в конце дня у меня был урок
искусства, и там же находился предполагаемый друг – Шон, чернокожий ребенок с
ясными глазами и широкой улыбкой. Это был один из тех моментов, когда ты просто
подходишь к кому-нибудь и говоришь: "Ты хочешь быть моим другом?". "Да, я буду
твоим другом". Оп, вы друзья.
Ходить в гости к Шону было для меня приключением. Его отец был музыкантом,
что было мне в новинку, отец, который идет в гараж, чтобы репетировать с друзьями.
Мама Шона была настолько заботливой и любящей, насколько можно было представить,
она всегда приглашала меня войти и предлагала разную экзотическую еду в качестве
перекуса после школы. Я же вышел из мира, где никто не интересовался кухней. Мой
кулинарный мир состоял из белого хлеба, Велвиты и говядины. Они ели йогурт и пили
странную жидкость под названием кефир. В моем мире это были Танг и Кул-Эйд.
Но обучение – это двухсторонняя улица. Я научил Шона новому воровскому
методу, который я изобрел в том семестре и назвал "Удар". Я выбирал жертву, шел ей на
встречу и сталкивался с ней, убедившись, что попал на нужный мне предмет. Это мог

RedGreen

12-03-2007, 21:09

КАЗА,ДЕ ТИ ЗНАЙШЛА СТЫЛЬКИ :eek:
Де,де? на інфосторі :confused:

быть бумажник или расческа, всякая всячина, обычно не превышающая по цене
нескольких долларов, потому что это было все, что имели большинство детей.
Мое недружелюбное поведение не ослабло и в Эмерсоне. Любой, кто пытался мне
противостоять любым способом, даже просто попросив уйти с дороги, в ту же минуту
получал от меня. Я был хилым парнем, но обладал хорошей реакцией, поэтому вскоре
стал известен как парень, с которым не нужно связываться. К тому же, у меня всегда
имелась хорошая история, чтобы избежать исключения из школы за драку.
Возможно, одной из причин того, что я не хотел, чтобы меня исключили, было мое
нежелание разочаровать человека, который был положительным примером для
подражания в моей жизни в тот период, – Сонни Боно. Сонни и Конни стали для меня
вторыми родителями. “The Sonny and Cher Show” была тогда самой популярной
телепередачей, и Сонни был щедр на уверения, что я получу любую заботу, какую только
захочу. В его особняке на Холмбай Хиллс была комната для меня и внимательный
персонал 24 часа в сутки, чтобы готовить все, что я захочу. Он заваливал меня подарками,
как то: новомодные лыжи, лыжные ботинки, палки и костюм, поэтому той зимой я смог
поехать кататься на лыжах с ним, Конни и Честити, дочкой Сонни и Шэр. Мы могли
сидеть в кресле-качалке, и он рассказывал мне о своих приоритетах в жизни, которые
отличались от приоритетов моего отца и даже от приоритетов Конни. Он был за прямоту и
равенство. Я помню, как он учил меня, что единственной неприемлемой вещью является
вранье. И не важно, буду ли я совершать ошибки или терпеть неудачи на пути, я должен
быть честен с ним.
Однажды я был в его особняке на Бел Эйр во время голливудской звездной
вечеринки. Мне не было дела до Тони Кертис, поэтому я начал ездить туда-обратно на
старом резном деревянном лифте. Вдруг я застрял между этажами, им пришлось
воспользоваться гигантским пожарным топором, чтобы освободить меня. Я знал, что
попал в большую переделку, но Сонни не кричал и не унижал меня перед всеми теми
взрослыми, которые наблюдали за спасением. Он просто тихонько преподал мне урок,
чтобы я уважал собственность других людей и не играл с вещами, которые для этого не
предназначены.
Мне всегда не нравилось, что существуют какие-то нормы поведения, которые я
должен соблюдать. Я был двенадцатилетним ребенком, которому было свойственно
непослушание и нарушение всех правил.
Позже в тот же год, пока мы бродили вокруг дома, Сонни и Конни попросили меня
приготовить им кофе. "Как насчет того, чтобы вы, ребята, сами сделали себе кофе?". Я
ответил немного дерзко, для меня не составляло труда приготовить им кофе, но казалось,
что они помыкают мной.
Конни отвела меня в сторону. "Это недопустимое поведение, – сказала она мне. –
Если ты будешь себя так вести, я скажу тебе «недопустимое поведение», и ты сразу
поймешь, что тебе нужно пойти и подумать над тем, что ты сделал". Да пошла она. Там,
откуда я пришел, я мог делать все, что захочу. Я и мой отец превосходно ладили именно
потому, что не было никаких правил и инструкций. Он не просил меня делать ему кофе, и
я его об этом не просил. Там, откуда я пришел, существовало правило "заботься о себе
сам".
Я подрастал быстро, и это определенно было не по душе Сонни. Все чаще и чаще я
был под кайфом, тусовался с друзьями, катался на скейте и совершал мелкие
преступления. Если мне что-то запрещали, я сразу же делал это всем назло. Я стремился
из всего получать выгоду, и это не нравилось Сонни. Поэтому мы отдалились друг от
друга, и меня это устраивало.
Соответственно, моя связь с отцом становилась сильнее и сильнее. Так только я
переехал к нему, он тотчас стал образцом для подражания и моим героем, поэтому моей
миссией было поддерживать нашу сплоченность. Это было также и его обязанностью. Мы
были командой. И конечно, одним из связывающих нас событий стали путешествия с
целью контрабанды марихуаны. Я стал его прикрытием для подобных поездок. Мы брали
семь огромных чемоданов марки Samsonite и заполняли их марихуаной. В аэропорту мы
переходили от одной авиалинии к другой, регистрируя эти сумки, так как в то время они
даже не смотрели, летишь ли ты этим рейсом. Мы приземлялись в нужном аэропорту,
собирали все сумки и ехали в места типа Кеноши, Висконсин.
Во время нашего путешествия в Кеноши мы поселились в мотеле, потому что
сделки моего отца занимали несколько дней. Я был непреклонен в том, что хочу пойти на
стрелку с ним, но он имел дело с неотесанными байкерами, поэтому он отправил меня в
кино, где шел новый фильм о Джеймсе Бонде, «Живи и дай умереть» (“Live and Let Die”).
Сделка заняла более трех дней, поэтому я ходил на этот фильм каждый день нашего там
пребывания, и это меня устраивало.
Нам пришлось возвращаться в ЛА с тридцатью штуками в кармане. Отец сказал, что
я должен держать деньги при себе, так как если они возьмут парня вроде него со всеми
этими деньгами, то его наверняка арестуют. Это меня устраивало. Я предпочитал
участвовать в действии, чем сидеть на скамейке запасных. Итак, мы взяли пояс,
наполнили его деньгами и привязали к моему животу. "Если они попытаются меня
арестовать, ты просто исчезни, – проинструктировал он меня – Просто притворись, что ты
не со мной, и продолжай идти".
Мы вернулись в ЛА, а позже я узнал, что мой отец получил только двести долларов
за поездку, чтобы доставить "траву" для его друзей Уивера и Башары. Я также обнаружил,
что он пополнял свой бедный доход устоявшейся суммой от растущего кокаинового
бизнеса. В 1974 кокаин стал огромным бизнесом, особенно в ЛА. Мой отец был связан со
старым американским эмигрантом, который поставлял кокаин из Мексики. Отец покупал
кокаин, делил его и продавал своим клиентам. Он не торговал унциями или
килограммами, только граммами, 500 мг и 250 мг. Но в течение нескольких дней бизнес
начал разрастаться. Он начал толкать и куаалюд. Он рассказал доктору слезливую
историю о том, что ему никак не удается уснуть, и док выписал рецепт на тысячу
куаалюдов, которые обошлись в четвертак за штуку, а рыночная цена составила четыре
или пять долларов. Итак, между кокаином и людами, это был достаточно доходный
бизнес.
Отец никогда не пытался утаить от меня свой наркобизнес. Он ничего не
рассказывал мне об этом, но я был его тенью и наблюдал за всеми его приготовлениями и
сделками. В доме была маленькая, вроде моей спальни, комната за кухней. Из нее дверь
вела на задний дворик, там мой отец и устроил свою лавочку.
Центральное место среди его наркотических атрибутов, находящихся в задней
комнате, занимали тройные весы с чашками, которые приносили больше пользы в нашем
хозяйстве, чем тостер или миксер. Рабочим блюдцем и подносом для наркотиков ему
предпочтительно служила зелено-голубая мексиканская кафельная плитка, идеально
квадратная и плоская. Я видел, как он делит кокаин и фильтрует его, а затем берет
немного итальянского слабительного "Mannitol" и мельчит его через то же сито, что и
кокаин, чтобы оно имело такую же консистенцию. В итоге было важно убедиться, что
кокаин смешан с соответствующим количеством слабительного.
В лавочку заглядывало множество людей, но не настолько много, как вы можете
подумать. Мой отец был довольно осторожен в своих делах и знал, что с увеличением
активности возрастет и риск. Но недостаточное количество клиентуры возмещалось ее
качеством. Среди покупателей было достаточно кинозвезд, телезвезд, писателей и

RedGreen

12-03-2007, 21:10

рокзвезд, и масса девочек. Однажды мы даже удостоились визита двух знаменитостей из
Oakland Raiders накануне Супер Кубка. Они пришли довольно рано, около 8 или 9 вечера,
и, сидя на самодельной мебели и глядя глупо и трусливо на околачивающегося вокруг
ребенка, смотрелись проще, чем обычная клиентура. Но все сработало. Они получили
наркотики, ушли и на следующий день выиграли Супер Кубок.
Что во всем этом немного напрягало, так это ночные сделки. Именно в такие
моменты я видел, до какого отчаяния могут довести наркотики. Я не осуждал это; это
было больше похоже на "О, парень действительно хочет этот чертов кокаин". Один
парень, ненасытный любитель всякого мусора, был братом известного актера. Он заходил
каждый час вплоть до шести утра, трясся, пытался договориться или сжульничать и
кормил обещаниями. Как только он стучал в дверь, мой отец выбирался из кровати, и я
слышал его вздохи: "О нет, снова он".
Иногда отец даже не открывал дверь, а разговаривал с людьми через окошко. А я
лежал в кровати и слышал: "Слишком поздно. Убирайся к чертовой матери. В любом
случае, ты задолжал мне слишком много. Ты попал на две сотни двадцать долларов". Мой
отец вел список тех, кто ему должен. Я просматривал этот список и слышал его слова:
"Если бы я только мог заставить заплатить всех, кто мне должен, у меня была бы вся эта
сумма".
Было нелегко убедить меня, что мы жили неправильно, особенно по выходным,
когда отец брал меня потусоваться в ночном клубе, где он был известен как Бог Сансет
Стрип. (Он был также известен как Паук, это прозвище появилось в конце 60-х, когда мой
отец взобрался по стене здания в квартиру девушки, на которую он запал).
В начале 70-х Сансет Стрип была жизненно важной артерией, котороя проходила
через весь Западный Голливуд. Улица была постоянно заполнена людьми, болтающимися
между лучшими клубами в городе. Там находились «Whisky a Go Go» и «Filthy
McNasty's». В двух кварталах от «Whisky» был «Roxy», еще один клуб с живой музыкой.
За стоянкой «Roxy» размещались «Rainbow Bar» и «Grill». «Rainbow» был территорией
Паука. Каждую ночь около 9 он появлялся там и встречался со своим отрядом - Уивером,
Конни, Башарой и другими, постоянно меняющимися, личностями.
Подготовка к ночному выходу составляла некий ритуал для моего отца, т. к. он был
очень дотошным по отношению к своему внешнему виду. Я сидел и смотрел, как он
прихорашивается перед зеркалом. Волосок должен лежать к волоску, одеколон должен
быть нанесен в верном количестве. Затем он надевал облегающую футболку, вельветовый
пиджак и платформы. В итоге, мы пошли к портному, чтобы сшить такую же одежду для
меня. Вот что такое подражание отцу.
Частью ритуала было набрать нужную высоту для хорошего начала ночи. Очевидно,
что большую часть наркотического коктейля он приберегал для поздней ночи, но он не
хотел уходить из дома без соответствующего начального кайфа, который обычно
составляли алкоголь и таблетки. У него имелись куаалюды и Placidyl, которые служили
для замедления реакции. Когда ты смешиваешь их с алкоголем, стоящий рядом парень
замедляет движение. Но мой отец предпочитал Tuinals.
Когда я выходил с ним, он наливал мне небольшой стакан пива. Затем он
разламывал капсулу с Tuinal'ом. Т.к. порошок был ужасен на вкус, он нарезал банан и
засыпал туда Tuinal. Он забирал часть, в которой было больше порошка, а мне отдавал
порцию поменьше. И мы были готовы к выходу.
Наш королевский прием начинался как только мы подходили к двери «Rainbow».
Тони, метрдотель клуба, приветствовал моего отца так, будто он был самым важным
клиентом Стрип. Конечно, стодолларовая купюра, которую отец вручил ему, как только
мы вошли, не повредила. Тони проводил нас к столику моего отца - престижный столик,
прямо напротив огромного камина. С этой выгодной позиции можно было увидеть
любого, кто приходит в клуб, или выходит из «Over the Rainbow», ночного клуба в этом
клубе. Мой отец был невероятным собственником. Если человек, который не прошел его
осмотр, присаживался за столик, Паук приставал к нему: "Как ты думаешь, что ты здесь
делаешь?".
"О, я только хотел присесть и повеселиться", - отвечал парень.
"Извини, приятель. Только не здесь. Тебе придется уйти".
Но если заходил кто-либо, интересный моему отцу, он тут же подбегал и
организовывал столик. Патрулирование столиков ставило меня в неловкое положение. Я,
конечно, не хотел, чтобы за столиками сидели чужаки, но я считал, что мой отец мог быть
добрее и вежливее. Особенно когда пьянчуги и неудачники входили в одно и то же время,
он мог быть настоящей задницей. Но он был отличным катализатором, чтобы сводить
интересных людей вместе. Если Кейт Мун или ребята из Led Zeppelin или Элис Купер
были в городе, он сидели с Пауком, потому что он был самым классным парнем в клубе.
Мы тусовались в «Rainbow» большую часть ночи. Он не оставался за столиком все
это время, только до тех пор, пока не вернутся его дружки, чтобы занять столик, а затем
они вертелись около барной стойки или уходили наверх. Мне всегда нравился клуб
наверху. Всякий раз как одна из подружек моего отца хотела танцевать, она приглашала
меня, т. к. мой отец был плохим танцором.
Ночь не была полной без кокаина, наблюдать, как тайным способом принимали
кокаин, было отличным развлечением. Опытных любителей кокаина было легко узнать по
острому ногтю на правой руке. Они отращивали ноготь в среднем на пол дюйма,
придавали ему идеальную форму, в основном он служил мерной ложечкой для кокаина.
Мой отец ужасно гордился своим ухоженным "кокаиновым" ногтем. Я также заметил, что
один из его ногтей был явно короче, чем все остальные.
"Что случилось с этим?" - спрашивал я.
"Это чтобы не поранить дамочек снизу, когда я использую для этого палец", -
ответил он. Боже, это застряло в моем мозгу. Его палец был знаком с "киской".
Я был единственным ребенком, знакомым со всем этим безумием. По большому
счету, взрослые, которые не знали меня, просто меня игнорировали. Но Кейт Мун,
легендарный барабанщик The Who, всегда старался, чтобы я чувствовал себя свободно. В
хаотичной, бурной, тусовочной атмосфере, где все кричали, шумели, нюхали, выпивали и
трахались, Мун находил время, чтобы успокоиться, взять меня под свое крылышко и
сказать: "Как поживаешь, малыш? Развлекаешься? А ты разве не должен быть в школе? В
любом случае, я рад тебя видеть". Это всегда поражало меня.
Обычно мы оставались вплоть до закрытия, до двух ночи. Затем наступало время
для сходки на автостоянке, которая была полностью забита девчонками и парнями в
забавной одежде в стиле глэм-рок. Тусовка на автостоянке состояла в обмене телефонами,
охоте на "пташек" и поиске места для продолжения вечеринки. Но иногда она становилось
сценой для перебранок, в которые чаще всего был втянут мой отец. Он бросал вызов
шайке байкеров, а я играл роль малолетнего паренька, пробирающегося в эпицентр
разборки и говорящего: "Это мой отец. Он слишком измотан сейчас. Чтобы он ни сказал,
не обращайте внимания и простите его. Он не имел это в виду. И, пожалуйста, не бейте
его по лицу, т. к. ребенку, вроде меня, очень больно смотреть, как его отца избивают".
У меня действительно было ужасное предчувствие, что мой отец в конце концов
пострадает в драке или в автомобильной аварии. Ночью он был настолько под кайфом,
что попытка пересечь комнату превращалась в номер из водевиля, где парень
спотыкается, падает и еле-еле стоит на ногах. Он натыкался на мебель, пытаясь держаться
за что-нибудь устойчивое, мямлил слова, но все еще собирался забраться в машину и

RedGreen

12-03-2007, 21:11

поехать на вечеринку. Я думал: "О черт, мой отец не в состоянии говорить. Это плохо".
Когда он пил слишком много, я нес ответственность за его охрану, что было для меня
нелегко.
Все это накладывало на меня эмоциональный отпечаток, но я не могу
сформулировать каким именно образом. Хотя у меня были друзья в Эмерсоне, и по
выходным я ходил с отцом в «Rainbow» как его приятель, я часто был один и стал
создавать свой собственный мир. Мне приходилось рано вставать, идти в школу и быть
парнем в своем личном коконе. Я не противился этому, т. к. у меня было пространство,
где я мог притворяться, творить, думать и наблюдать. Однажды одна из соседских кошек
привела котят, и я взял одного из тех пушистых белых котят на крышу горожа за нашим
домом, чтобы поиграть. Он был моим маленьким другом, но иногда я бранил его, только
чтобы показать свою силу над ним. Во время одной из таких тирад я начал тыкать
пальцем в морду котенку. Это не было чем-то смертельным, но это был акт агрессии, что
было странно, т. к. я всегда любил животных.
Как-то я ткнул котенка слишком сильно, и его маленький зуб проколол маленькую
губу котенка, и по ней скатилась капелька крови. Я заволновался. Я почувствовал сильное
отвращение к себе за то, что причинил вред этому крошечному животному, которое
оставалось нежным ко мне даже после того случая. Я испугался, что моя неспособность
остановить подобное поведение была знаком начинающегося психоза.
Но в целом, я бы не променял мой стиль жизни на какой-нибудь другой, особенно на
светскую жизнь моих друзей из Эмерсона. Я бывал в их домах и видел отцов, приходящих
домой из своих офисов, у которых не оставалось ни времени, ни энергии, ни сострадания
для детей. Они просто садились, пили свой виски, курили сигару, читали газету и шли
спать. Это была не самая лучшая альтернатива.
Попытки хоть немного поспать, чтобы на следующий день в школе чувствовать себя
отдохнувшим, в то время как люди занимались сексом на диване, нюхали кокаин,
слушали стерео, были определенно не светской реальностью. Но это была моя жизнь. В
будние дни я оставался дома, но Паук сидел за своим привилегированным столиком в
«Rainbow». И в половине случаев продолжение вечеринки было в нашем доме. Я спал
дома, когда внезапно я слышал, как открывается дверь и поток безумцев наводняет дом.
Затем начиналась музыка, смех, дележка наркоты и обычный погром в результате. Я
пытался уснуть в своей дальней комнате, которая была соединена только с одной ванной,
в которую входили-выходили люди, писая, крича и принимая наркотики.
Слава Богу, у меня был радио-будильник. Каждое утро в 6:45 он будил меня
популярной музыкой. Обычно я еще крепко спал, но шел, спотыкаясь, к шкафу, надевал
футболку, шел в ванную и собирался в школу. Затем я проходил по всему дому и
оценивал беспорядок. Дом выглядел как поле битвы. Иногда на диване или стульях
лежали люди. Дверь моего отца всегда была заперта. Обычно он спал с какой-нибудь
девицей, но иногда он бодрствовал, закрывшись в своей комнатушке.
Одной из причин, по которым я лелеял свой будильник, был мой пунктик
ежедневного посещения школы. Мне нравились почти все мои уроки. Мой отец
поддерживал меня на 100 процентов во всех моих занятиях с таким же сумасшествием,
серьезностью и удовлетворенностью, с какими жил своей ночной жизнью. Он тоже
учился, и я думаю, он осознавал всю важность учебы и готовности впитывать новые идеи,
особенно на творческих путях, которые были доступны. Каждый день он использовал
какое-нибудь затейливое изотерическое словцо, чтобы я расширял свой словарный запас.
Он также развивал мой литературные познания от Харди Боиз до Эрнеста Хемингуэя и
других выдающихся авторов.
В школе я больше всего любил уроки английского. Моей учительницей была Джил
Вернон, из всех, с кем я пересекался, она впечатлила меня больше всего. Это была
миниатюрная женщина с темными короткими волосами, лет пятидесяти. Она
действительно знала, как общаться с детьми, и все, о чем она говорила, что писала, читала,
да что угодно, она умела превратить во что-то интересное, увлекательное и забавное.
Каждый день первые 15 минут урока мы писали дневник. Она записывала начальное
предложение на доске, а мы должны были развить это предложение в любую
понравившуюся тему. Некоторые ученики писали минут пять и останавливались, я же мог
писать весь урок.
Миссис Вернон регулярно задерживала меня после уроков и рассказывала мне о
писательском ремесле, потому что она видела, как я изливаю свою душу в этих эссе.
"Я прочитала все эти дневники, и должна сказать, что у тебя особый дар к
сочинительству, я думаю, ты должен об этом знать и попытаться что-нибудь сделать, –
говорила она мне. – Ты должен продолжать писать".
Когда ты в седьмом классе, и такая замечательная женщина тратит свое время,
чтобы рассказать тебе о подобной идее, – это колокольчик, который не переставая звонил
все последующие годы в моей голове.
Примерно в это же время прозвучал еще один звонок. Мой отец рассказал мне о
своем первом сексуальном опыте, который был не из приятных. Он пошел в бордель в
центральной части Гранд Рапидс. Все проститутки были чернокожими. Моего отца
отправили в комнату, и несколькими минутами позже туда вошла женщина средних лет с
небольшим животом. Она спросила, готов ли он, но он был так напуган, что выпалил:
"Простите, но я не могу это сделать". А что сделал бы любой другой при таких
обстоятельствах? Прийти в такое странное место и связаться с сомнительной личностью,
которая не имеет к тебе никакого отношения, да и еще платить за это? Я думаю, что
именно из-за своего первого опыта он хотел, чтобы мой оказался приятнее. Я только не
знаю, представлял ли он себе, что мой первый раз случится с одной из его девушек.
Как только я переехал к отцу, мысли о сексе не покидали меня. В действительности,
предвкушение, желание, влюбленность в это неизбежное событие обитали в моей голове
за долго до того, как я приехал в Калифорнию. Но тогда мне было одиннадцать, почти
двенадцать, и пришло время действовать. Девочки моего возраста из Эмерсона не хотели
иметь со мной ничего общего. У моего отца постоянно были симпатичные девочки-
подростки, о которых я не мог не мечтать, но я не мог решиться подойти к ним. Затем он
стал встречаться с Кимберли.
Кимберли была симпатичной восемнадцатилетней девушкой с мягким голосом,
рыжими волосами, белоснежной кожей и огромной, идеальной формы, грудью. Она была
божественной, мечтательной личностью, для которой было типично твердо отказываться
носить очки, несмотря на ужасную близорукость. Однажды я спросил, может ли она
видеть без них, и она сказала, что без очков предметы очень нечеткие. Так почему она не
носит очки? "Я просто предпочитаю видеть мир неясным", - сказала она.
Однажды, прямо перед моим двенадцатилетием, мы все были в «Rainbow». Я был
высоко, как маленький воздушный змей, от куаалюда, я набрался смелости и написал
своему отцу записку: "Я знаю, что она твоя девушка, но я совершенно уверен, что она
подходит для моего первого раза, так что, ты нормально отнесешься к тому, если я
займусь с Кимберли сексом сегодня?".
Он все устроил в один момент. Она была для него всего лишь игрушкой, поэтому
мы пошли в дальнюю часть дома, и он сказал: "Хорошо, вот кровать, вот девушка, делай,
что захочешь". Кровать моего отца послужила прекрасным началом, т. к. он нагромоздил
четыре матраса друг на друга, чтобы получился эффект трона. По-моему это было
слишком, я жутко нервничал, но Кимберли сделала все сама. Она направляла меня и была

RedGreen

12-03-2007, 21:11

очень нежной и спокойной, и все это было по-настоящему. Я не помню, продолжалось ли
это пять минут или час. Это был поистине неясный, туманный, сексуальный момент.
Это было забавно, и потом я никогда не чувствовал себя ущемленным, но я считал,
что, подсознательно, это возможно было что-то, что всегда представлялось мне в дурном
свете. И я не проснулся на следующее утро с мыслью: "Боже, что это было?". Я проснулся
с желанием пойти похвастаться перед моими друзьями и выяснить, что нужно сделать,
чтобы это случилось снова. Но это был последний раз, когда мой отец разрешил мне это
сделать. Всякий раз, как у него появлялась новая девушка, я говорил: "Помнишь ту ночь с
Кимберли? Что если…".
Он всегда прерывал меня. "Нет, нет, нет. Это было всего один раз. И даже не
поднимай этот вопрос. Этого больше не случится".
Летом 1975 я впервые, с тех пор как переехал жить к отцу, поехал в Мичиган. Паук
дал мне унцию чистейшего Colombian Gold, который находился на вершине пищевой
цепи, когда дело касалось марихуаны, несколько сигарет с марихуаной и кусок
ливанского гашиша. Это были мои запасы на лето. Естественно, мои друзья Джо и Найт
пробовали наркотики впервые. Мы пошли в Пластер Крик, выкурили косяк и начали
дурачится, кувыркаться и смеяться.
Все лето я рассказывал людям об удивительной жизни в Голливуде, о многих
интересных людях, которых я встречал, и о музыке, которую слушал и которая составляла
коллекцию моего отца, от Roxy Music до Led Zeppelin и Дэвида Боуи, Эллиса Купера, The
Who.
В июле того года моя мама вышла замуж за Стива. У них была чудесная свадьба под
ивой во внутреннем дворике их деревенского дома в Ловелле. Я почувствовал, что у мамы
и сестры Джули дела идут хорошо. Я вернулся в Западный Голливуд в конце лета, желая
побыстрее возобновить свой калифорнийский стиль жизни и вернуться к тому, кто станет
моим лучшим другом и соучастником в злодеяниях на следующую пару лет.
Впервые я встретил Джона Эм в конце седьмого класса. По соседству с Эмерсон
находилась католическая школа для мальчиков, и бывало мы дразнились через забор.
Однажды я забрался туда и вступил в схватку с каким-то парнем, который утверждал, что
владеет карате. Наверное, он учил только теорию и не имел представления об уличных
драках, т.к. я надрал ему зад перед всей школой.
Где-то на свалке я связался с Джоном. Он жил выше по Роскомар Роуд в Бел Эйр.
Хотя район находился в городе, за его домом были горы и гигантский резервуар с
огромным водопадом, который перетекал в другой резервуар. Это была идеальная
площадка для игр. Отец Джона работал в аэрокосмической компании, он был
алкоголиком, поэтому в семье ничего не обсуждалось, не шло речи о чувствах, просто
притворялись, что все хорошо. Мама Джона была милашкой, а сестра была прикована к
инвалидному креслу.
В восьмом классе Джон стал моим лучшим другом. Нас объядиняли скейтбординг и
марихуана. Иногда мы могли достать марихуану, иногда нет. Но мы всегда имели
возможность кататься на скейте. До известной степени, мое катание включало катание с
целью перемещения и прыжки с тротуаров, с применением минимума мастерства, пока я
добирался до нужного места; на самом деле, это было очень практично. В начале 70-х
этот спорт развивался, и люди катались в канализационных трубах, вдоль набережной и в
пустых бассейнах. Почти в это же время в Санта Монике скейтбордисты из Дог Паунд
подняли скейтбординг на новый, полупрофессиональный уровень. Джон и я занимались
этим ради забавы.
Джон был настоящим американским ребенком. Он обожал пиво, и мы часто
околачивались около местного магазина, уговаривая взрослых купить нам пива. Выпивка
не являлась моим излюбленным способом кайфа, но это был стимулятор, чтобы выйти из-
под контроля и не знать, что может произойти.
Мы перестали просить людей купить нам упаковку пива и перешли к кражам.
Однажды мы гуляли по Вествуду и увидели, как работники ресторана грузят ящики с
пивом на склад на третьем этаже. Когда они отлучились на минутку, мы вскарабкались на
мусороуборочную машину, схватили пожарную лестницу, взобрались по ней, открыли
окно и взяли ящик Heineken, которого нам хватило на несколько дней.
Затем от кражи пива мы перешли к воровству виски из супермаркетов Вествуда. Мы
заходили в супермаркет, брали бутылку виски, опускали ее в штанину, натягивали сверху
носок и выходили немного прихрамывая. Виски был ужасным на вкус, но мы заставляли
себя глотать его. Прежде чем мы успевали это осознать, мы теряли над собой контроль.
Затем мы катались по округе, врезались в предметы и затевали шуточные драки.
В какой-то момент Джон решил вырастить свой собственный марихуановый сад,
что, по моему мнению, было очень изобретательно. Затем мы поняли, что легче будет
разыскать сады чужих людей и воровать их марихуану. Однажды, после недельных
безрезультатных поисков, мы нашли участок, охраняемый собаками. Я отвлек собак,
Джон украл марихуану, и мы отнесли эти громадные растения в дом матери Джона. Мы
знали, что сначала их нужно просушить в духовке, но Джон боялся, что его мама вернется
домой, поэтому я предложил использовать чью-нибудь чужую духовку, т. к. большинство
людей в это время работали.
Мы прошли несколько домов, вломились, включили плиту и затолкали туда всю
марихуану. Мы оставались там около часа, и хотя марихуана так и не просохла, мы узнали
как легко вламываться в дома людей, и стали регулярно делать это. Мы не воровали
телевизоры или драгоценности; нам нужны были деньги, прикольные вещи, или
наркотики. Мы шарили по аптечкам, потому что к тому моменту я видел множество
таблеток и знал, что искать. Однажды мы нашли огромную упаковку перкодана. Я
никогда их не принимал, но знал, что они содержат самое сильное обезболивающее.
Поэтому я взял ее, и мы вернулись к Джону.
"Как много мы должны принять?" - спросил он.
"Давай начнем с трех и посмотрим, что произойдет", - предложил я. Мы оба
приняли по три таблетки и сидели без дела несколько минут, но ничего не произошло. Мы
приняли еще парочку. Следующее, что мы поняли, был непомерный кайф, нам это
понравилось. Но это случилось всего один раз. Мы никогда не принимали перкодан снова.
Наши маленькие успехи в мелких кражах ободрили Джона. Он жил через улицу от
своей старой начальной школы и знал, что вся дневная выручка от буфета хранилась в
сейфе и ночью находилась в морозильной камере. Оказалось, что за месяц до окончания
шестого класса, Джон украл у вахтера связку ключей от школы.
Мы разработали план. Как-то ночью мы взяли маски, надели перчатки и дождались
полуночи. Ключи подошли. Мы пробрались в буфет, подошли к морозильнику, сейф был
там. Мы схватили его и побежали через улицу прямо в дом Джона. В его спальне мы
открыли сейф и насчитали 450 долларов. Это было самое успешное дело, на которое мы
когда-либо шли. Что теперь?
"Давай купим фунт "травы", перепродадим, а на разницу купим столько марихуаны,
сколько сможем выкурить", - предложил я. Я был раздосадован отсутствием марихуаны и
обязанностью чистить трубки, чтобы найти немного смолы ТГК (тетрагидроканнабинол
– активный компонент марихуаны, гашиша и некоторых других наркотиков). Я знал, что
у Алана Башары может быть фунт марихуаны, разбросанный повсюду, и он у него
действительно был. К сожалению, это была дерьмовая марихуана. У меня была идея
продавать ее в своем шкафчике в Эмерсон, но это было слишком изматывающим,

RedGreen

12-03-2007, 21:12

поэтому, в конце концов, я принес марихуану домой и продавал ее в своей спальне,
постоянно роясь в мешке и выкуривая лучшие косяки. Я все же пытался продать эту
дерьмовую марихуану паре наркоманов, живущих через улицу, но даже они ее
забраковали. Когда они увидели коробку с перкоданом, то предложили мне пять долларов
за таблетку. Я продал сразу всю коробку.
Кульминацией наших наркотических экспериментов в восьмом классе стали два
"путешествия" под действием кислоты. Я не знал никого, кто бы принимал LSD; он
казался наркотиком другого поколения. До сих пор, это кажется наиболее безрассудным
опытом, который заключался не в кайфе и болтовне с девчонками, а в психоделическом
путешествии в другой мир. Тогда я видел свою жизнь именно такой, путешествия в
неизвестность, в закоулки мозга, в материальное царство, что было недоступно другим
людям. Мы спрашивали всех вокруг, но никто из наших опытных друзей не знал
дозировку кислоты. Когда я пришел в дом Башары за марихуаной, так случилось, что у
него было несколько лент с двадцатью маленькими желатиновыми пирамидками, 10 ярко-
зеленых и 10 ярко-красных. Я взял по паре каждого цвета и побежал домой к Джону. Мы
незамедлительно спланировали два "путешествия". Первое должно было произойти на
выходные. Мы оставили второе на тот момент, когда Джон и его семья поедут в свой дом
на пляже в Энсенадо, Мексика.
Мы начали с красной кислоты. Она была чистая и сильная, поэтому мы получили
невероятный кайф. Мы как будто смотрели на мир через очки. Все было ярким и
сверкающим, а мы превратились в паровые двигатели, пробегая сквозь леса, прыгая по
деревьям, чувствуя себя неуязвимыми для любой опасности. Затем проявлялась
возвышенная сторона кислоты, и мы могли управлять собой. Мы решили наблюдать за
семьями в их же домах, поэтому врывались в задние дворики и шпионили за домом через
окно; поскольку мы были осторожны, мы были невидимы. Мы подползали к окну,
наблюдали, как семьи обедают, слушали их разговоры.
Солнце садилось, и Джон вспомнил, что в тот день его отец возвращался из
командировки, и он должен был присутствовать на семейном обеде.
"Я не думаю, что это хорошая идея. Они поймут, что мы под кислотой", - сказал я.
"Это мы знаем, что мы под кислотой, но я не думаю, что они смогут это понять", -
ответил Джон.
Я все еще опасался, но мы пошли к нему домой, сели за стол и отобедали с его
подвыпившим отцом, милой мамой и сестрой в инвалидной коляске. Как только я
взглянул на еду, у меня начались галюцинации, и я не мог даже подумать о еде. Затем я
зачарованно стал наблюдать, как открывается рот отца Джона, и как оттуда вылетают
большие слова. К моменту, когда родители Джона стали превращаться в зверей, мы оба
смеялись, не переставая.
Не нужно говорить, что нам обоим это очень понравилось. Все было настолько
прекрасным, запоминающимся и щедрым на галлюцинации, насколько мы могли себе
вообразить. У нас были небольшие галлюцинации от марихуаны, когда мы могли видеть
цвета, но ничего такого, где мы могли путешествовать в далекую галактику и внезапно
понять все секреты жизни. Поэтому мы едва смогли дождаться нашего следующего
"путешествия" в Мексике.
У предков Джона был замечательный дом на песчаном пляже, который простирался
в бесконечность. Мы приняли зеленую кислоту утром, вышли на пляж и проторчали в
океане семь часов, катаясь на солнечных бликах на воде, и на дельфины, и на волнах. Те
два раза были лучшими "путешествиями", в которых я побывал. Позже казалось, что
действительно хороший LSD перестали делать, и кислота стала менее стойкой и
токсичной. Я часто впадал в галлюцинации, но никогда больше они не были такими
спокойными и чистыми.
Однако я не имею в виду, что Джон был моим единственным другом в Эмерсон,
потому что это не так. Но опять же, большинство моих друзей были чужими в социальной
схеме жизни. Иногда у меня случайно возникало чувство "хуже-чем". Я был хуже, потому
что я не был богат, как большинство других детей. Я также чувствовал себя аутсайдером,
когда дело касалось девочек. Как и любой нормальный парень в период полового
созревания, я застывал при виде любой "горячей" девочки, которая попадала в поле моего
зрения. А в Эмерсон их было полно. Они были богатыми маленькими начинающими
примадоннами с именами вроде Дженнифер или Мишель. Их облегающие джинсы Ditto
были множества пастельных оттенков и творили что-то действительно невообразимое с их
юным подростковым телом. Обрамляли его, делали более стройным, придавали ему
правильную форму, идеально упаковывали его. Поэтому я не мог оторвать от них глаз.
Но когда бы я ни подошел к девчонке и ни попросил ее потусоваться со мной, она
отвечала: "Ты шутишь?". Они были прелестными, сексуальными, но они были снобами.
Все те девчонки хотели иметь парня на пару лет старше или парня с машиной. Для них я
был уродом, которого следовало избегать, я ненавидел это. То чувство уверенности и
надежности, с которым я жил в другой моей жизни, клубной и тусовочной, где
чувствовал себя свободно и мог общаться, просто терялось при девочках из моей средней
школы. Они не давали мне повода для уверенности - за исключением Грейс.
Перед тем, как рассказать об аномалии по имени Грейс, мне следует вернуться назад
и возобновить нить моей сексуальной истории. После моей связи с Кимберли, у меня не
было контактов с женщинами около года. Но почти одновременно с моим первым
опытом, я, благодаря National Lampoon's Photo Funnies, открыл для себя искусство и
удовольствие мастурбации. По каким-то причинам, мой отец не касался вопросов
мастурбации. Он знакомил меня с каждой самой маленькой частью женской анатомии, но
никогда не говорил, что если мне требуется сексуальное удовлетворение, то я могу
получить его самостоятельно. National Lampoon вдохновил меня разгадать эту тайну.
Все эксперименты прошли однажды днем в моей спальне. Я не слишком запаздывал
в физическом развитии, но отнюдь не был из ранних. В течение первого месяца, когда я
уже был способен получить оргазм или эякулировать, мне стало ясно, что я могу
использовать фотографии, чтобы дойти до конца. Удивительно, но я не пользовался
огромной колекцией Плейбоя и Пентхауса моего отца. Меня привлекала натуральность
девушек из Lampoon, сам факт, что девушки не позировали, чтобы казаться
сексуальными. Они были просто настоящими обнаженными девушками. Вскоре после
этого я начал злоупотреблять любым журналом, какой мог найти; особенно в средней
школе, когда стало настоящим соревнованием знать, сколько раз ты мастурбируешь в
день, и какой стимул тебе для этого нужен, и какие приспособления ты привлекаешь к
процессу. Но это было значительно позднее.
Примерно в это же время мои гормоны взбесились, однажды ночью приключилось
замечательное событие, когда за мной присматривала Шэр. Я был в восьмом классе и
время от времени тусовался с Сонни и Конни, и по какой-то причине им нужно было
задержаться, и Шэр вызвалась присмотреть за мной ночью. Мы расположились в ее
спальне, несколько часов болтали по душам, действительно подружившись.
Вскоре пришло время ложиться спать. Шэр повернулась ко мне и сказала: «Ладно,
пора спать. Смотри, это будет твоя половина кровати, а это моя». Я напрягся - не то,
чтобы я собирался предпринять что-нибудь, просто не давала покоя сама идея, что я в
постели с таким прекрасным созданием. Но я решил, что все будет хорошо, потому что
мы были друзьями.
Шэр встала и пошла в ванную, чтобы приготовиться ко сну. Дверь в ванную она

RedGreen

12-03-2007, 21:12

оставила широко открытой. В спальне было темно, но в ванной горел свет, и я наблюдал,
как она снимает одежду, притворившись, что засыпаю. Это было женское обнаженное
тело, вытянутое, стройное, особенное и просто возбуждающее. У меня не было особого
повода хотеть физических отношений с ней, но в моей голове это сложилось в
стимулирующий и почти невинный момент. Через некоторое время она вернулась в
комнату и забралась в кровать обнаженной. Я помню, как подумал: "Нет ничего плохого в
том, что я лежу рядом с этой прелестной обнаженной женщиной".
Следующая женщина, которая повысила мое сексуальное образование, была также
старше меня. Бекки была бывшей девушкой Алана Башары. Ей было около двадцати-
четырех лет, миниатюрная и симпатичная девушка с восхитительными вьющимися
волосами. Она тоже сидела на куаалюдах. Я приходил к ней с поручениями, а она
принимала несколько людов, мы вваливались в ее Фиат и ездили по городу. К концу дня
мы приходили домой под кайфом и дурачились. Наши встречи превратились в настоящий
инструктаж для меня, т. к. она показывала мне, как правильно удовлетворить девушку.
Однажды она даже попросила помассировать ей ягодицы. "Вау, я бы никогда до этого не
додумался!" - изумился я.
В восьмом классе я занимался сексом крайне редко. Но даже тогда я не знал ни
одного подростка, который бы трахался. Все мои друзья были обречены оставаться
девственниками еще несколько лет, поэтому я получал удовольствие, когда приходил на
следующий день в школу и говорил друзьям: "Эй, я провел эту ночь с девчонкой". Их
реакцией было "Ого, невозможно поверить". Они удивились еще больше после моей связи
с Грейс в Эмерсоне.
Все началось, как и большинство моих сексуальных связей в то время, с куаалюда.
Точнее, с половины люда. Я принес люд в школу и поделился с Джоном. Мы
договорились встретиться во время ланча и обсудить, как это – быть под кайфом в школе.
К четвертому уроку я был в полной отключке. Я был на уроке журналистики вместе с
симпатичной девушкой по имени Грейс, которая была очень физически развита для
девочки четырнадцати лет, особенно для японской девочки. Я знал, что она испытывала
ко мне влечение. Внезапно я обезумел. Я спросил учителя, могу ли я взять Грейс для
задания и побродить вокруг, чтобы найти материал для статей в школьную газету. Я был
настойчив, потому что был под кайфом и чувствовал, как животное воздействие куаалюда
проходит через меня. Учитель сказал: "Хорошо, только пообещайте, что вернетесь к
концу урока".
Мы с Грейс вышли из класса и прошли по коридору прямо в мужской туалет, в
старую превосходную большую уборную, построенную в 30-х годах, с большим
количеством кабинок, высоким потолком и огромным окном. Я начал играть с ее грудью и
целовать ее, ей это нравилось. Я был под кайфом, а она нет, но она была также
возбуждена, как и я, и также хотела этой связи. Как только я начал удовлетворять ее
пальцем, в уборную зашел маленький ребенок, увидел нас в кабинке, закричал и убежал.
Вместо того, чтобы запаниковать и все прекратить, я решил найти более укромное место.
Поэтому мы побродили по кампусу и нашли коммунальное помещение за одним из
строений. Мы немедля разделись и набросились друг на друга. К моему удивлению, она
точно знала, что ей нужно делать. Как только я кончил, я остановился, но поскольку я был
тинейджером, мой член все еще стоял. Она мгновенно опустилась на колени и начала
делать мне минет, и я снова кончил. Я был поражен, как она догадалась сделать это? Мы
оделись и побежали в класс, все время хихикая. Как только пришло время ланча, я
рассказал обо всем друзьям, они завидовали и с трудом могли говорить. Для меня это был
еще один день на посту, потому что я делал то, что хотел.
В июле я вернулся в Мичиган и провел там обыкновенное лето, расслабляясь в лесу,
на озерах или в персиковых садах, стреляя из моего ВВ пистолета, тусуясь с Джо и
Найтом. Но когда лето закончилось, мы с мамой решили, что мне следует остаться в
Мичигане первый семестр девятого класса. Моя мама была беременна третьим ребенком и
хотела видеть меня рядом, чтобы я мог почувствовать связь с малыщом. Т. к. мама и Стив
жили в Ловилле, в пригороде, мне пришлось ходить в школу в городе с населением около
двух тысяч жителей.
Большинство детей не признавали меня. Все популярные мальчики, бритоголовые
сыновья фермеров, называли меня "девчонкой", Голливудом и "педиком", потому что у
меня были длинные волосы. Когда начались занятия в школе, я приходил в разной
одежде, с разными стрижами и разным поведением, а эти тюки сена хотели убить меня за
это. Единственным утешением были девочки, которые ценили меня немного больше. В
тот семестр я подцепил горячую латиноамериканскую блондинку по имени Мэри, которая
была победительницей конкурса длинных и шелковистых волос от L'Oreal на Среднем
Западе. Она была симпатичной и на год старше, но наши отношения так и не переросли в
бурный роман, как мне хотелось. Вместе мы проводили большую часть времени, держась
за руки и ласкаясь, она позволяла мне трогать различные части своего тела, но никогда не
доводила дело до конца. Может, она просто смеялась надо мной, т. к. я был младше и на
две головы ниже ее.
3 октября 1976 мама родила мою вторую сестру, Дженнифер Ли Айдема. Это было
счастливое время, между Стивом, Джули, мамой, новым ребенком и Эшли, нашей
собакой, образовался настоящий маленький союз. Скрепляя узы с Дженни, я с пользой
проводил время со Стивом – он был лояльным ко всем моим поступкам.
Когда во втором семестре я вернулся в Эмерсон, я заметил изменения. Когда я
уезжал, я был главным в королевстве отщепенцев и неудачников. Но когда я вернулся, я
превратился в Тони Как-Тебя-Там? Это были новые дети, которые сидели на марихуане, а
некоторые из них носили бородки. (У меня еще не было ни единого волоска). Поэтому я
придумал новый образ. Я собирался стать актером, главным образом потому, что мой отец
занимался этим.
Паук всегда интересовался актерским мастерством. К тому моменту он начинал
уставать от жизни Бога Сансет Стрип. Он был сыт по горло наркотиками и кордоном из
людей, штурмующих его дом в любое время суток. Поэтому когда Ли Страсберг открыл
филиал своего института в Лос-Анджелесе, мой предок решил записаться. После занятий
он приходил домой взволнованный методом игры, тренировкой памяти и всеми этими
новыми концепциями. Казалось, это слишком замысловато для понимания.
Как часть своего плана по началу новой жизни, мой отец обрезал длинные волосы.
Внезапно он стал похож на странного, скользкого типа из фильмов 30-х годов. К тому
времени ко мне стали придираться, т. к. длинные волосы больше не являлись признаком
бунтарства и индивидуальности, поэтому я подстригся и поразил всех своих
одноклассников новым имиджем. Когда мой отец начал носить двубортные пиджаки в
розовую полоску, черно-белые туфли-лодочки и белые футболки без пуговиц с забавными
галстуками, я сразу же приобрел такую же одежду. Теперь пришло время записать меня в
школу актерского мастерства. Я посещал детские занятия под руководством Дианы Хал,
они были потрясающими. Нас научили, что нужно играть, а не просто притворяться: ты
должен побывать в шкуре героя, которого играешь.
После нескольких месяцев занятий, мой отец просто огорошил меня. Он собирался
изменить свое имя Джон Кидис на Блэки Дэммет. В своей фамилии он соединил имя и
фамилию одного из своих любимых актеров, Дашиела Хаммета. "Какое сценическое имя
ты себе хочешь?" - спросил он меня. Будучи солидарным с отцом, я сказал: "Ну, какое-
нибудь имя с фамилией Дэммет, потому что я твой сын". Так появился Коул Дэммет

SKATEBOARDER

12-03-2007, 21:13

ij yt vj;yf crjgbhjdfnm.'nj ; rybuf
блін
шо не можна скопіювати?це ж книга
а почему,там не Киддис говорит,если это скар тишью,а про него? :confused:
а еще-када это у тебя появилось лаве на иннет?

RedGreen

12-03-2007, 21:13

Понимаете? Коул, сын Блэки.
С того дня его знали как Блэки, и профессионально, и лично. Не Джон, не Джек, не
Паук. Но у меня было две разных индивидуальности. Я никак не мог отделаться от имени
Тони в школе. Да и в моей семье не собирались называть меня Коулом. Но Блэки называл.
Чаще называл, чем нет, т.к. всегда был в роли.
Когда наши имена устоялись, пришло время завести агентов. Отец нашел агента для
себя, а затем получил рекомендации на детских агентов для меня. Ее звали Тони Кельман,
она была самым крутым детским агентом во всем Голливуде. К тому времени я уже
снялся в кино. Роджер Корман снимал трилогию по фильму «Love American Style» под
названием «Jokes My Folks Never Told Me». Это была наиболее существенная картина 70-х
с участием симпатичных обнаженных женщин. Режиссер учился с моим отцом в UCLA и
однажды он заглянул к нам. Я открыл дверь.
"Я пришел к твоему отцу", - дружелюбно сказал он.
Я не знал этого парня, и конечно не знал о его отношениях с отцом, поэтому
вытянулся на все свои 5 с чем-то футов и прошипел: "А кто ты такой?"
На языке тела я говорил: "Я надеру тебе задницу, если ты попытаешься войти, и
пусть я всего лишь ребенок". Он был настолько поражен моей самонадеянностью, что
задействовал меня в двух эпизодах в роли задиры, рассказывающего пошлые шутки на
уроках.
В это же время меня пригласили для участия в двух детских программах. Конечно
же, в обеих программах я изображал плохого парня. Но это была работа. И довольно
прибыльная. Мне открыли счет в банке отца, и когда я открыл чековую книжку и увидел
там несколько штук баксов, для меня это был шок.
Я был нарасхват, проходя всевозможные кастинги. Однажды я сидел дома у Джона,
когда позвонил Блэки и сказал, что меня взяли на роль сына Сильвестра Сталлоне в
фильме «F.I.S.T», его следующим фильмом после «Рокки». Я был так взволнован, что
выбежал из дома, вопя и напевая саундтрек к «Рокки», задрав руки. Я был уверен, что
стану суперзвездой, потому что играл со Сталлоне, хотя у меня с ним была всего одна
сцена за обеденным столом.
Когда я прибыл на съемки, я подошел к трейлеру Сталлоне и постучал в дверь,
считая, что мы должны сблизиться перед тем, как играть нашу сцену.
"Кто там?" - раздался хриплый голос из трейлера.
"Это Коул. Я играю в сцене, которую собираются снимать", - ответил я.
Он медленно открыл дверь. "Что тебе нужно?" - спросил он.
"Я играю вашего сына, поэтому я подумал, что нам следует уделить немного
времени, чтобы я мог развить…"
Сталлоне перебил меня: "Нет, я так не думаю", - сказал он и огляделся в поисках
родителей. "Кто-нибудь, заберите этого ребенка. Уведите его отсюда", - закричал он.
Мы снимали сцену, и когда я произнес свою большую реплику: "Передай мне
молоко", камера не взяла меня крупным планом. Получилась "не-моргай-а-то-
пропустишь"-роль, однако это была очередная сумма в банке.
Съемки в «F.I.S.T.» помогли, когда я пришел в Парамаунт на кастинг к фильму
«American Hot Wax», фильм о Бадди Холли и DJ Алане Фриде. Это была масштабная
картина, и я пробовался на главную роль, роль президента фан-клуба Бадди Холли. После
общего кастинга, бесчисленных вызовов и даже теста на фотогеничность, все свелось к
двум кандидатам - мне и самом ярком актере среди детей, Муси Драере. Я был уверен, что
получу роль, т. к. Блэки делал все возможное, чтобы помочь мне войти в роль, разучивая
все песни Бадди Холли, он даже купил такие же большие очки в роговой оправе. Поэтому,
когда мне позвонила Тони и сказала, что я не получил эту роль, я был уничтожен.
Той ночью Конни взяла меня с собой к другу, и мы устроили настоящий
наркотический кутеж: нюхали кокаин, курили марихуану, потягивали спиртное и
говорили о том, как я их сделаю в следующий раз и стану самой большой кинозвездой в
городе и бла-бла-бла, нескончаемая кокаиновая болтовня между парнем, который потерял
роль всей своей жизни, девушкой, которая хотела помочь, но страдала сама, и парнем,
который лишь хотел забраться в трусики к девушке. Это продолжалось до рассвета, когда
кокаин уже закончился, что привело к реализму, и уже было не так хорошо. Химическая
наркотическая депрессия спала, смешалась с неудачной действительностью и
превратилась для меня в 24 отвратительных часа.
Несмотря на другие мои успехи, я был не самым дисциплинированным и
прилежным учеником. Я кормился этим, я участвовал в этом, я набирался опыта, но я не
посвящал всего себя этому миру. Веселиться с друзьями, резвиться в городе, кататься на
скейте остались главными в моем списке. Получать кайф было самым главным.
До той ночи, когда Конни пыталась меня утешить, я уже успел узнать радости
кокаина. Когда мне было тринадцать, Алан Башара зашел днем в наш дом на Палм и
сказал отцу, что у него есть немного потрясающего кокаина. Нужно сказать, что в 70-х
кокаин был очень сильным и чистым; он не был так напичкан химическими веществами
как сегодня. Я уже полтора года наблюдал, как взрослые принимали его в нашем доме,
поэтому сказал им, что тоже хочу попробовать.
Башара сделал для меня линию, и я втянул ее. Двадцатью секундами позже мое лицо
онемело, и я почувствовал себя Суперменом. Это был такой расслабляющий
эйфорический прилив, что я почувствовал, что вижу Бога. Я думал, что это чувство
никогда не прекратиться. Но, бац, оно начало исчезать.
"Эй, эй, мы можем принять еще немного?" – я обезумел. Но Алан должен был уйти,
у отца были дела, и я оказался в заднице. К счастью, организму молодого парня не
требуется много времени на восстановление. Часом позже я был в норме и развивал новые
способности.
Итак, я влюбился в кокаин с первого взгляда. Я начал шарить по дому, чтобы
посмотреть, не осталось ли чего после ночи. Часто оставалось. Лезвием от бритвы я скреб
тарелки и чистил пустые стеклянные пузырьки и соединял остатки вместе, затем относил
все в школу и делился с Джоном. Но мы всегда дожидались конца занятий. За
исключением той половины куаалюда, я никогда не принимал наркотики в школе.
Кокаин привел меня к героину. Мне было четырнадцать, однажды Конни взяла меня
в Малибу. Мы приехали в дом дилера кокаина, где взрослые потребляли большое
количество белой пудры из огромной кучи на журнальном столе. Я был там вместе с ними
– обезьяна видит, обезьяна повторяет – и мы кайфовали, как могли. В какой-то момент
они решили куда-то идти. К тому времени на столе осталась одинокая полоска на зеркале.
"Ты можешь остаться здесь, делай что хочешь, только не трогай эту маленькую
полоску", - сказали они. Я улыбнулся и согласился.
Как только они закрыли дверь – оп – я втянул полосу. Когда они вернулись, то
увидели что полоса "пропылесошена".
"Где полоса?" - спросил кто-то.
"Ну, я перепутал...", - начал оправдываться я.
"Нам лучше отвезти его в больницу. Он близок к передозировке." Все обезумели. Я
не знал, что эта маленькая полоска была белым китайским героином.
Но я был в порядке. Я понял, героин мне нравится намного больше, чем кокаин.
Мне было хорошо от кокаина, но я не чувствовал дрожи или невроза. Мои челюсти не
скрежетали. Меня совсем не беспокоило, где достать еще кокаина. Я был как во сне, и
мне это нравилось. Конечно, по дороге домой меня стошнило, но это продолжалось

JOSIE

12-03-2007, 21:13

ДА-ДА
КОГДА ПОЯВИЛОСЬ БАБЛО :eek: АААА? :eek:

RedGreen

12-03-2007, 21:14

а почему,там не Киддис говорит,если это скар тишью,а про него? :confused:
а еще-када это у тебя появилось лаве на иннет?
то ж он вродь расказуед,я еше не читала :confused:

недолго. Я просто попросил Конни немедленно остановить машину, и шлеп, прямо из
окна. Они внимательно следили за мной, полагая, что у меня остановится сердце, но
ничего подобного не случилось. Мне понравился героин, но я не гонялся за ним.
К концу девятого класса, внешне казалось, что дела идут на лад. Блэки учился
актерскому мастерству и действительно вживался в роли, иногда до пугающей степени.
Он устроился в Hollywood Actors Theater, 99-местном театре, вниз по Голливудскому
Бульвару. Играл ли он небольшую роль или главную, он с головой погружался в своего
героя. Это требовало большой работы с внешним видом героя. Он стал настоящим
мастером перевоплощений, меняя свой гардероб, прическу, очки, манеры и поведение. Он
украшал свой текст картинками, заметками и вещами, которые символизировали его
героя.
Проблемы начались, когда он начинал жить жизнью своих героев. Это достигло
критической отметки, когда он получил роль трансвестита в Hollywood Actor Theater.
Блэки совершенно не боялся реакции людей и был настолько поглощен этой идеей, что
жил как трансвестит несколько месяцев. Он сделал свои фотографии в женской одежде и
повесил их над камином, рядом со схемами, графиками и диаграммами, имеющими
отношение к трансвеститам.
Затем мой скандальный, гетеросексуальный отец начал носить облегающие
возбуждающие трусики, а все его хозяйство было заключено в нейлоновые колготки. Он
носил топы и перчатки с кольцами поверх них. Его макияж был безукоризненным, вплоть
до ярко-розовой помады. Он скакал по дому на высоких каблуках, сосал леденец и
разговаривал как сумасшедший гей. Ситуация ухудшилась, когда он стал выходить на
улицу в таком виде. Он ходил туда-сюда по Голливудскому Бульвару и разговаривал с
незнакомцами.
Сначала я поддерживал его и гордился его отношением к искусству. Но в конце
концов, я не выдержал. Мое мужское начало взбунтовалось. И однажды, когда он начал
орать на меня из-за каких-то проблем в школе, я назвал его педиком. Как только это слово
слетело с губ, мой отец замахнулся на меня. Он был быстр, но каким-то образом мне
удалось увернуться от удара. Я тоже хотел ударить его, но на полпути осознал, что
нехорошо проявлять насилие по отношению к собственному отцу. К тому времени он
оттолкнул меня к книжной полке. Впервые мы противостояли друг другу. В конечном
итоге, обошлось без кровопролития, но атмосфера была напряженной и неприятной. И
что-то между нами уже не было как прежде.

RedGreen

12-03-2007, 21:15

ДА-ДА
КОГДА ПОЯВИЛОСЬ БАБЛО :eek: АААА? :eek:
Сьогодні заплатила :confused:

«Fairfax High»

Я никогда не забуду свой первый день в средней школе. Я приехал к зданию средней школы Юни и встретился со своим куратором, чтобы узнать в какой класс мне идти. И тогда она меня ошарашила.
"Тони, я знаю, что ты три года учился в школе Эмерсон под фальшивым адресом. Ты не живёшь в этом районе, поэтому ты не можешь ходить в школу здесь".
Я тогда не знал, что это будет одним из самых богатых событиями завихрений судьбы, которые я когда-либо испытывал.
Я пошёл домой, чтобы узнать, какая средняя школа была в моём районе. Оказалось, что это Фэйрфэкс, длинное здание на углу Фэйрфэкс и Мелроуз. Я пошёл туда на следующий день и чувствовал себя там чужаком в море людей, которые уже знали друг друга. Из-за того, что я опоздал на день, многие классы, куда я хотел попасть, были сформированы. Я не знал учеников, не знал учителей, я даже не знал, где находился кафетерий.
Когда я начал заполнять свои классные бланки, меня попросили написать своё имя. Я импульсивно написал "Энтони" вместо "Тони". И когда оглашали список, все учителя читали "Энтони", и я не исправлял их. Я просто стал "Энтони", немного другим парнем, который был более зрелым, взрослым и лучше контролировал себя.
Фэйрфэкс была настоящей смесью. Там были китайские эмигранты, корейские эмигранты, русские эмигранты, еврейские дети и много чернокожих ребят, так же как и белых. И снова я начал дружить с самыми одинокими и нежелательными детьми в школе. Моими первыми друзьями были Бэн Тэнг, худой, нескоординированный парень в огромных очках, и Тони Шур, девяноставосьмифунтовый слабак с одутловатым лицом. Примерно после месяца учёбы, мы с Тони разговаривали во дворе во время ланча, как вдруг крошечный, сумасшедший, длинноволосый парень, кружась, подошёл к Тони, схватил его за шею и начал трясти. Я не мог сначала понять, было ли это дружеским дурачеством, или этот парень наезжал на моего лучшего в Фэйрфэкс друга. Я ошибался, это не было дружелюбным. Я вмешался, оттащил его от Тони и прошипел: "Если ты ещё раз его тронешь, будешь жалеть об этом всю свою жизнь".
- О чём ты говоришь? Он мой друг, - протестовал парень.
Странно. Даже притом, что мы начали с агрессивных фраз типа "я надеру тебе задницу", я почувствовал моментальную связь с этим замечательным маленьким странным созданием. Тони сказал мне, что его зовут Майкл Бэлзари (Michael Balzary), который скоро будет известен как Фли за пределами школы Фэйрфэкс.
Майк был ещё одним изгоем в Фэйрфэкс. Он родился в Австралии. Его отец был таможенным агентом, который вместе с семьёй переехал в Нью-Йорк и наслаждался довольно консервативным, стабильным образом жизни до тех пор, пока мама Майка не завела роман с джазовым музыкантом. Родители Майка расстались, и он вместе со своей сестрой, мамой и новым отчимом переехал в Лос.-А.
Майк был крайне стеснителен, беззащитен и более закрыт, чем я, поэтому я играл главную роль в отношениях, которые развивались долгое время и были прекрасными, потому что мы давали друг другу очень много. Хотя для него это также имело сторону негодования, потому что временами я был просто ублюдком и подлым хулиганом.
Майк никогда не ходил никуда без своей трубы. Он был первой трубой в школьном ансамбле, поэтому мы работали вместе - в том году я участвовал в постановке пьесы. Я был поражён его музыкальными навыками и тем, что его губа всегда раздувалась от игры на трубе. Его игра на трубе также открыла мне целый мир - мир джаза. Однажды Майк поставил мне записи Майлза Дэвиса, и я понял, что этот стиль музыки был спонтанным и импровизационным.
Даже притом, что Майк жил в более или менее традиционной семье, ситуация в его доме казалась такой же хаотичной, как и у меня. Он завораживал меня историями о своём бесконтрольном отчиме, Уолтэре. Долгие годы у Уолтэра были проблемы с алкоголем. Он отчистился, в то время я ничего не знал об этом процессе, но тогда он был настоящим отшельником. Я очень редко видел его, а в те редкие дни, когда мне это удавалось, он был очень грубым и кричал, потому что Майк один раз забыл выбросить мусор в нужный день. Каждый раз Майк говорил: "О, о, я забыл, что сегодня четверг. Мне сильно попадёт".
Мама Майка была очень милой, несмотря на её причудливый австралийский акцент. Но в первые месяцы нашего с Майком знакомства, он всё время говорил о своей старшей сестре, Карен, которая была в Австралии. "Она просто сумасшедшая", - говорил он мне. "Она очень сексуальна. У неё миллион парней, и она лучшая гимнастка Голливудской средней школы". Я должен был встретиться с этой сестрой Бэлзари.
Позже в том учебном году, Карен, наконец, приехала. Она была молода, привлекательна и невероятно прямолинейна. Тогда мы с Майком часто оставались на ночь друг у друга. На самом деле в комнате Майка стояли две крошечные кровати, одна для него, одна для меня. Также у родителей Майка было горячее джакузи на заднем дворе, и однажды ночью Майк, Карен и я сидели в этом джакузи и пили вино. Рука Карен непрерывно скользила ко мне под этими пузырями, и когда Майк сказал, что уже пора спать, и я практически сказал то же самое, Карен схватила меня. "Останься", - попросила она. Пришло время встретиться с сестрой один на один.
Карен немедленно взяла инициативу на себя. Она начала ласкать меня, потом отвела к себе в спальню, и следующие три часа она представляла мне множество различных сторон секса, о возможности которых я даже не подозревал. Она играла в свою игру, делая многие вещи, например, подходила к раковине, возвращалась назад с наполненным горячей водой ртом и делала мне минет. Что, Господи, я сделал, чтобы заслужить этот прекрасный голос?
На следующий день Майк спросил: "Как тебе моя сестра?". Я рассказал ему всё в деталях, потому что, в конце концов, она была его сестрой, и я горячо поблагодарил его за то, что он представил нас друг другу. Спустя много-много лет он подошёл ко мне и сказал: "Мы действительно хорошие друзья, но есть что-то, что беспокоило меня эти годы. Когда ты был в комнате с моей сестрой, я вышел из дома и заглянул в окно на несколько секунд". В те давние времена мне было бы всё равно, но вероятно это хорошо, что он сказал мне это, выждав именно столько.
Майк много курил траву, когда я впервые встретил его, поэтому я начал всё чаще и чаще заглядывать в запасы своего папы, чтобы удовлетворить наши потребности. Я знал тайники над книжными полками, где он хранил свои недокуренные косяки. Но он запирал свои основные запасы в том же шкафу, где хранил весы. Однажды мы с Майком тусовались в подвале, в мастерской его отца, и я нашёл огромную связку отмычек. Шанс был один на миллион, но я спросил Майка, могу ли попробовать эти ключи для шкафа Блэки. Уверенный в том, что я делаю, я нашёл именно тот, который подходил. И я стал аккуратно растаскивать отцовские запасы травы, таблеток и кокаина. Майк был впечатлён, что я мог взять горсть и оставить всё таким неповреждённым, что Блэки никогда не понимал, что чего-то не хватало.
В том семестре Фли и я впервые поехали отдыхать вместе, мы поехали покататься на лыжах на гору Мэммот. Поездка на автобусе в Грэйхаунд была классическим смешанным разнообразием угнетённых и несчастных людей: девочка с чёрным глазом, только что уволенный с работы наркоман, сидящий на спиде, вся автобусная культура странных людей и мы, два зелёных ребёнка.
В автобусе я сразу же пошёл в задний туалет, выкурил полкосяка и передал его Майку, и он повторил ритуал. К тому времени, как мы приехали в Мэммот, началась снежная буря, и она была чёрной как смоль. Нашим планом было провести ночь в прачеч

RedGreen

12-03-2007, 21:16

уловку подсказал мне один из моих друзей в школе Эмерсон. Но автобус, ехавший в Грэйхаунд высадил нас в середине ничего. Мы пошли в примерном направлении отелей, и внезапно у Майка ужасно заболел живот. Мы шли и шли, замерзали, а Майк почти плакал от боли. Когда обморожение уже практически началось, мы повернули наугад и нашли отели. Войдя в прачечную, мы достали спальные мешки и разложили один под хрупкой фанерной полкой, а другой на ней. Я сунул несколько четвертаков в сушилку, чтобы включить её, и свернулся на полу, а Майк спал на той хрупкой полке, которая была предназначена держать несколько фунтов одежды.
На следующее утро мы пошли взять на прокат лыжи. Мы выбрали себе всё оборудование, и Майк попытался расплатиться кредиткой, которую ему дала его мама, но семнадцатилетняя девушка за прилавком не принимала её. Она настаивала на том, что мама Майка должна была лично присутствовать там, чтобы авторизовать использование карты.
Майк попробовал объяснить, что его мама уже на спуске с горы, но девушка была непреклонной. Я должен был спасти эту поездку, поэтому я вышел на улицу и обратился к леди, которая готовилась покататься на лыжах со своими детьми. Я попросил её дать мне на время куртку, лыжи и очки. Каким-то образом я убедил её, надел её меховую куртку, шапку и большие квадратные солнечные очки. Я взял наши варежки и шапки и запихал их в куртку, чтобы сделать грудь. Я вспомнил голос мамы Майка, пошёл обратно в лыжный магазин и направился прямо к девушке за прилавком.
"Поверить не могу, что из-за этого мне пришлось спускаться с гор. Это моя карта, и я дала её своему сыну. В чём проблема?" - сказал я.
Девушка безумно испугалась голоса этой сумасшедшей женщины, доносившегося из за лыжной маски, и мы получили свое оборудование. Мы отлично проводили время, ловя кайф на бесплатном подъёмнике и устраивая везде суматоху. Мы были настоящими маленькими засранцами, и нам это нравилось. Майк вообще не умел кататься на лыжах; впервые спускаясь с горы, он упал около пятидесяти раз. А в третий раз он уже не отставал от меня. Он просто заставил себя научиться кататься на лыжах за один час.
Тем вечером мы вернулись в прачечную и, включив сушилку, провели там ещё одну ночь. Прошёл второй день катания на лыжах, и настало время ехать домой. По какой-то причине я решил, что в лыжном магазине была плохая система работы с инвентарём, поэтому эти лыжи теперь наши. Мы пошли на станцию Грэйхаунд и погрузили эти арендованные лыжи на автобус вместе с другими лыжами. Мы почти сели в автобус, когда подъехала машина шерифа. Шериф вышел и сказал: "Вы двое. Быстро сюда".
- В чём проблема? - спросил я невинно.
- Эти лыжи краденая собственность. Мне нужны ваши документы, - сказал он.
- О, нет, нет, нет, нет, мы не брали их. Вы думаете, мы забрали эти лыжи себе? Нет, нет, мы взяли их в аренду, и мы как раз хотели отнести их обратно. На самом деле мы, наверное, можем просто оставить их здесь и пойти, - отчаянно оправдывался я.
Наконец, мы убедили этого парня только оштрафовать нас, и мы пообещали вернуться и решить эту проблему. Мы приехали обратно в Голливуд. Наша поездка удалась на все сто, даже с небольшим плохим привкусом от истории с шерифом в конце. Прошло некоторое время, не было ни звонка, ни вызова, ни плохих новостей с севера. А потом в один день это произошло. Майк и я, оба следили за почтой, но в один и тот же день, когда мы были в школе, и Блэки, и Уолтер получили письма.
Теперь у нас были серьёзные проблемы. Уолтер был строгим, и у моего папы не было в жизни никаких дополнительных неудобств до этого момента, когда дети должны были прийти в суд в Мэммоте вместе с родителями. Теперь этим парням пришлось взять на себя эти проблемы. Мы думали, что это просто конец света, но довольно странно, что оба наших папы использовали эту поездку в суд как возможность сблизиться со своими сыновьями. В конечном счёте, мы отделались лёгким наказанием, всё, что нам нужно было делать, это в течение полугода каждые два месяца писать им письма о том, чем мы занимались.
Но моя лыжная авантюра с властями была мелочью по сравнению с тем, что случилось с Блэки той осенью.
Был отличный осенний калифорнийский день, солнечный и прекрасный. Я пришёл домой из школы около половины четвёртого, как и в любой другой день, но мой папа, казалось, был чем-то расстроен. Мы были в гостиной, где было милое красивое окно, которое выходило на наш передний двор, когда вдруг Блэки замер. Я выглянул и увидел этих похожих на медведей гризли, больших, как дровосеки, парней, скрывающихся на нашем дворе. Мой папа положил руку мне на плечо и сказал: "Я думаю, у этих парней может быть прикрытие".
Как только он сказал это, они выбили нашу входную дверь из цельного дуба. В ту же секунду, они вскрыли заднюю дверь, и отряд парней с дробовиками, пистолетами, в бронежилетах ворвался внутрь. Их дробовики были заряжены, подняты и направлены прямо на моего папу и меня. Они все кричали: "Стоять! Стоять! На пол!", как будто это били какой-то огромной операцией. Одно неосторожное движение пальца, и мы были бы наполнены свинцом. Они пристегнули нас друг к другу наручниками, посадили на диван и начали систематично разрушать наш дом.
Оказалось, что несколько ночей назад мой папа вызвал проститутку, но когда она приехала, моему папе она не понравилась. Ради спортивного интереса он предложил ей немного кокаина. Она выбежала из дома, позвонила в полицию и сказала им, что Блэки мог быть тем наркодилером голливудских холмов, который в то время терроризировал весь Лос.-А.
Следующие два часа копы провели, разрывая матрасы, просматривая каждый дюйм одежды в шкафу и воруя красивые раскладные ножи, которые я купил в Тихуане, чтобы, придя домой, подарить их своим детям. К счастью, они не находили наркотиков. В тот момент, когда я подумал, что они не обнаружат сокровищницу моего папы, один из этих тупоголовых засранцев проделал отверстие в потолке в заднем туалете и всё нашёл. В тот момент мой отец и я поняли, что игра окончена. Они вытащили оттуда большие горы кокаина, сумки травы и огромную флягу таблеток.
Они думали, что делать со мной. Они говорили о том, чтобы отправить меня в тюрьму для несовершеннолетних, но я знал, что мне нельзя было попадать туда, чтобы я мог помочь Блэки заплатить залог. Я убедил их, что был непричастен ко всему этому и, что утром мне нужно быть в школе. Наконец, они решили, что я мог остаться в перерытой квартире, и забрали Блэки.
Мы оба были сокрушены. У меня были видения моего папы, которого забирали на долгие годы. Я позвонил Конни (Connie), и она уговорила своего нового парня представить свой дом как имущественный залог. На следующий день Блэки вышел из тюрьмы. У него осталось около семи тысяч, на которые ему нужно было немедленно нанять хорошего адвоката; это было слишком тяжело для наших финансов, поэтому ему пришлось приостановить свой дилерский бизнес и больше заниматься актёрской игрой.
К счастью для нас, несколько месяцев назад я получил роль в рекламе Кока-Колы, и это было довольно хорошим заработком для пятнадцатилетнего подростка. Но это вызвало некоторые трения с моим отцом, потому что я зарабатывал больше денег, чем он. Он даже попытался заставить меня платить часть за жильё, что стало я блоком раздора между нами, потому что он уже забирал двадцать процентов моего актёрского дохода, и я говорил: "Ну, нет, наверное, так не получится". Вместо этого я дарил Хайе (Haya) цветы и читал ей стихи. Все охали и ахали, а учитель постоянно прощал мне мои слабости. Хайа смущалась, но она понимала, что парень сходит по ней с ума. Это сигнализировало начало наших с ней отношений, но это было скалистое начало, которое растянулось в следующий учебный год.

SKATEBOARDER

12-03-2007, 21:16

и когда мне все это читать? :(

RedGreen

12-03-2007, 21:17

Ко второй половине десятого класса, у меня закончились все деньги, которые я накопил, благодаря моей актёрской карьере, которой я больше не занимался, потому что хотел сконцентрироваться на том, чтобы быть обычным парнем из средней школы. Поскольку доход Блэки был скудным, я устроился на полставки разносчиком в высококлассный винный магазин John and Pete's. Я любил эту работу. Я ездил, как попало, нарушая все правила, превышая скорость, двигаясь по неверной стороне улицы и мешая движению, чтобы выполнять свои доставки и экономить время на обратный путь к магазину. Спустя несколько недель, я понял, что если я прятал бутылку вина или упаковку из шести бутылок в складском мусоре, я мог позже вернуться туда, достать их и напиваться всю ночь. Кроме того, тридцать баксов, которые я зарабатывал за смену, когда работал несколько дней в неделю, были моими деньгами на расходы.
Но мой первый год в Фэйрфэкс был по большей части оазисом вдали от ответственности. У меня было отличное свободное время, чтобы бродить, играть и бесцельно гулять, находить что-то новое, разговаривать, вредить, воровать, разрушать, встречаться с друзьями, пытаться найти немного травы и, может быть, поиграть в баскетбол. Действительно не было никакого давления, никакого беспокойства. У меня могла быть домашняя работа, но делал я её после обеда.
Майк постоянно был со мной. Во время тех долгих прогулок мы проходили мимо этих одно-, двух-, трёх-, а иногда четырёх- и пятиэтажных квартирных домов, которые были построены вокруг центрального бассейна. Однажды у меня возникла удивительная идея. Я посмотрел на здание и сказал: "Это же трамплин для прыжков в воду, друг мой".
У меня в Мичигане некоторый опыт прыжков в водоёмы с железнодорожных эстакад. Иногда мы ждали, прямо пока не пойдёт поезд, это было безумным приключением. Майк ко всему относился как к игре, поэтому мы начали с прыжков в воду с двухэтажных зданий. Нам было всё равно, что вокруг бассейна загорали люди; это было даже веселее, быть парнем, который вылетел с небес и приземлился рядом с ничего не подозревающим загоравшим там человеком.
Если был шанс быть пойманными, то мы прыгали и тут же уносились как летучие мыши из ада, продираясь сквозь задние дворы. Но были случаи, когда мы выплывали из воды и видели, что опасности быть пойманными не было, и это давало нам ещё одну возможность ввергнуть кого-нибудь в шок, вопя, танцуя или корчась.
Мы, наконец, добрались и до пятиэтажных зданий. Нашим любимым было то, что находилось на Кингз Роуд. Мы залезли на крышу, посмотрели вниз и увидели бассейн размером с почтовую марку, и мы решили сделать это. Затем я начал экспериментировать с разными стилями прыжков, я не нырял в бассейн, сначала я просто прыгал на крыше здания, выполняя разные движения супермена. Потом я разбежался и вместо того, чтобы прыгнуть далеко вперёд, я прыгнул прямо вверх, описал дугу, перевернулся вниз, а затем опустился точно в бассейн.
Глубина бассейнов не имела значения. Чтобы приземлиться, не нужно много воды. Если бассейн мелкий, то в момент касания воды, тело нужно направить в бок, чтобы использовать и ширину, и глубину воды.
Мой папа знал о наших прыжках, и он далеко не был фанатом этого. Он не пытался положить этому конец, но время от времени читал мне лекции: "Не надо прыгать. Ты же знаешь, что всё время куришь траву. Это плохая комбинация". В то время мы не обсуждали многие вещи. Он жаловался, а я игнорировал его и говорил: "А мне всё равно. Пошёл ты".
В один июньский день в тот год Майк и я осматривали один квартирный дом ниже по улице в квартале от моего дома. Бассейн был маленьким и в форме слезы, и самая глубокая точка была в самой маленькой части слезы. Чтобы залезть на здание, нужно было использовать наружную лестницу, мы навели много волнения, взбираясь, и кто-то начал орать на нас, чтобы мы спустились.
Мы даже и не думали о том, чтобы остановиться. Я сказал Майку начинать, и он прыгнул, я услышал всплеск воды. Потом я влез на лестницу. Я даже не посмотрел вниз, чтобы измерить угол - я был больше обеспокоен людьми, которые орали.
Я прыгнул и, когда был в воздухе, понял, что переусердствовал с прыжком и промахнусь мимо бассейна, но я ничего не мог с этим поделать. Бетонный пол приближался ко мне, я с ударом приземлился на пятки и промахнулся где-то на десять дюймов. Я был ошеломлён, упал назад в бассейн и начал тонуть. Каким-то образом, несмотря на состояние паралитического шока, я смог вытолкнуть себя из бассейна, перекатиться на участок бетона и издать этот нечеловеческий звук, который, казалось, исходил из глубин ада.
Я осмотрелся и увидел Майка, но я не мог пошевелиться. Кто-то вызвал скорую помощь, и медики неуклюже закатили меня на носилки, почти роняя меня в процессе. Они не зафиксировали носилки в машине скорой, поэтому я бился в агонии весь путь до больницы. Были боль, шок и ужас, я знал, что что-то серьёзно повреждено, потому что я всё ещё не мог двигаться.
Они отвезли меня в госпиталь Синайский Кедр, я прошел рентген, и, спустя некоторое время, доктор вошёл в палату и сказал: "Вы сломали спину, и всё не очень хорошо". Я сохранял достаточно оптимистичный и бесслёзный взгляд на всё это, но, когда он дал мне прогноз, я начал плакать: "А как же моё лето? Как же мой атлетизм? Как же моя жизнь?".
Я начал отчаянно уговаривать каждую проходящую мимо медсестру дать мне обезболивающее, но они ничего мне не давали без разрешения доктора. Затем, крича, ворвался Блэки: "Что я тебе говорил? Кто теперь прав? Разве я не говорил тебе, что это когда-нибудь произойдёт? Ты куришь траву. Ты прыгаешь с этих крыш. Это должно было случиться". А я просто посмотрел на медсестру и сказал: "Кто-нибудь заберите его отсюда. Ему нельзя находиться здесь". Наконец, они стали меня лечить, присоединили ремнём искусственную дыхательную систему с поясом вокруг груди. Мне сказали, что мой позвоночник был сплющен как блины, и месяц растяжек поможет вернуть его в нормальное положение.
В первую неделю в госпитале меня навещали Майк, Хиллел и ещё несколько друзей. К тому времени я завоевал Хайю, и она была типа моей подругой. Однажды она навестила меня, прилегла на кровать и дала мне почувствовать её сверху, и это было реальным удовольствием: "О'кей, я сломал спину, но зато мои руки на груди этой девушки, в которую я влюблён со своего первого урока испанского".
После двух месяцев растяжки я начал сходить с ума от отсутствия движения. Однажды пришёл Хиллел, и я сказал ему: "Я не могу здесь больше здесь находиться. Ты должен забрать меня отсюда". Он спустился вниз, чтобы приготовить машину, а я развязал пояс, перевернулся и встал на две ослабленные ноги. Сверкая своей голой задницей из больничного халата, я стал, как Франкенштейн красться по коридору. Все медсёстры обезумели и кричали, что мне нельзя никуда уходить ещё две недели, но мне было всё равно. Каким-то образом я спустился по лестнице, и Хиллел помог мне залезть в машину. До того, как я пошёл домой, я уговорил его отвезти меня к зданию, где я разбился, чтобы я смог понять, что я сделал не так.
Я провёл следующие несколько недель в своей постели в горизонтальном положении. Отлично, что меня навещала подруга моего отца по имени Ларк, красивая, относительно успешная, двадцати с небольшим лет актриса. Она приходила в любое время: в течение дня, поздно вечером, когда угодно, чтобы сексуально лечить меня. Я снова надел свой пояс, и приходилось всё время говорить ей, быть очень аккуратной, но на мне безумно прыгала этот дикий призрак нимфоманки. Это делало время выздоровления немного более приятным.
Тем летом я поехал назад в Мичиган, но у меня всё ещё были проблемы со спиной. Каждый раз, когда я делал рентген, врачи всегда говорили, что она не выглядела хорошо - она была изогнута, позвоночник всё ещё был сжат. Это были плохие новости. Но через

RedGreen

12-03-2007, 21:17

какое-то время моя спина постепенно улучшалась. Однажды Майк приехал ко мне в Мичиган. Он пришёл ко мне домой после этой утомительной поездки, абсолютно измученный и лишённый сна, потому что всю дорогу он был зажат между огромным храпящим индейцем и кем-то, кто постоянно вскакивал. С собой него был журнал Пентхаус, я помню, как открывал его, и все страницы были склеены. "А, это так и было, когда я купил его", - врал Майк.
Но он был счастлив как кролик, когда вселился. Моя мама относилась к нему как к своему собственному сыну, а Стив дал нам свою машину, чтобы посмотреть Мичиган. Мы взяли палатки и поехали на Верхний Полуостров, навестили мою тётю и двоюродных братьев с сёстрами, а потом катались на водных лыжах. Мы были двумя парнями, взрослыми с одной стороны и детьми с другой, но, конечно, не воспринимавшие себя детьми, а считая себя Хозяевами Вселенной и всех форм жизни, включая взрослых. Мы были хипповее, круче, красивее, мы знали больше, чем они, обо всём, о чём можно знать больше. И нам это нравилось. Юность - такое весёлое время жизни, потому что ты думаешь, что всё знаешь, и ты ещё не добрался до той точки, когда понимаешь, что не знаешь практически ничего. Наше лето было весёлым, и, когда Майк был готов вернуться назад, я помню, как моя мама пришла с огромным количеством сумок с едой для этого бедного парня, которому приходилось ехать обратно домой на автобусе. Она испекла ему ореховый пирог, дала ему огромную, промышленных размеров сумку с карасями из Фермы Пепперидж и относилась к нему как к маленькому принцу.
Я вернулся к началу своего второго года в Фэйрфэкс, но дома возникало всё больше и больше проблем. После ареста, пока мой папа ожидал приговора, он стал намного более осторожным. Он полностью прекратил продавать наркотики и стал типичным голодающим актёром. Мы воевали из-за самых бытовых вещей. Однажды он был взбешён тем, что я съел тарелку его супа; в другой раз я разозлил его, когда съел из холодильника сэндвич, который он весь день хотел съесть сам.
В то время Блэки также попробовал установить для меня комендантский час. Он самостоятельно решил, что я должен быть дома к двенадцати. Если я нарушал комендантский час, меня не пускали домой. Однажды вечером я пошёл покататься на скейте и вернулся домой несколькими минутами позже полуночи, и дверь была заперта. Наконец, он подошёл к двери сильно рассерженный: "Что я тебе говорил? Вход сюда закрыт после двенадцати". Он жаловался на то, что ему нужно было рано вставать, чтобы идти на актёрские курсы, а я прерывал его сон. И это говорил парень, который не давал мне уснуть до шести утра, когда я учился в младшей школе.
Когда это снова повторилось, вышел мой сосед и разрешил мне переночевать на его диване, но я отказался. Я попробовал оставить своё окно немного приоткрытым, чтобы я смог прокрасться обратно, но мой отец уделял много внимания безопасности, поэтому проверял, всё ли в порядке с домом, перед тем как идти спать. И мне пришлось снова разбудить Блэки, он был ещё более зол в этот раз. Он затолкал меня на кухню и сказал, что-либо я следую его правилам, либо проваливаю.
Это было безумием. Я позвонил Донди Бастону, своему другу, и спросил, не нужен ли ему сосед по комнате. Я встретил Донди в свой первый год в Фэйрфэкс, но к одиннадцатому классу, он бросил учёбу и продавал траву из своего собственного дома на Уилкоксе. Он был единственным шестнадцатилетним парнем, кого я знал, у которого были средства на собственное жильё и отличную маленькую машину. Он согласился, чтобы я переехал к нему, но он сразу точно выложил мне, сколько я должен был платить за жильё, и какие у меня были обязанности по дому.
В середине дня в своей огромной машине приехала Хайа, и мы начали загружать мои вещи. Они представляли собой немного одежды, мою стереосистему и большую неоновую вывеску Билиард Шэмрок, которую мне подарил мой отец. К сожалению, когда я выезжал на дорогу, Блэки пришёл домой.
- Эй, эй, эй. Куда это ты собрался? - спросил он.
- Я уезжаю. Ты меня в последний раз видишь.
- Что это за вещи в машине? - спросил Блэки.
- Это мои вещи, - продолжал я.
- Это не твои, это мои вещи.
- Ты подарил мне всё это, - напомнил я ему.
- Я подарил тебе всё это, потому что ты в моём доме. Если ты не в моём доме, это не твои вещи.
У нас произошла эта большая сора с аргументами и доказательствами, которую я проиграл, но в тот момент мне было всё равно. Я просто хотел уехать.

Я переехал к Донди и сразу же понял, что он опережал это время во многих вещах. Во-первых, у него была экстраординарная коллекция записей (большая, со специальными полками, построенными для них) и действительно отличная аудиосистема. Одним из его занятий, кроме того, что он был безумным парнем и курил траву, была музыка, он слушал её весь день и всю ночь. Каждый час, когда он не спал, в доме крутились пластинки. К счастью, у него у него был невероятный музыкальный вкус. Он не был одним из тех парней, который увлекались только ска, панк-роком или старым блюзом, ему нравилось всё. У него были друзья в звукозаписывающих компаниях, поэтому он всегда получал дополнительные копии альбомов Дэвида Боуи или Talking Heads.
Наш дом также превратился в место для вечеринок, и мы устраивали эти праздники каждые выходные. Это был один из периодов, когда наркотики и алкоголь действовали совершенно, не мешая выполнению работы, и никто не сидел ни на чём прочно. Донди всегда приносил немного кокаина на эти вечеринки, и тогда он был удовольствием, у нас не всегда он был, поэтому он не сносил нам крышу.
В то время наши с Хиллелом отношения улучшались. У меня был курс здоровья в двух кабинетах от занятий Хиллела рисованием. Его учитель рисования был очень либеральным, поэтому я просился выйти с занятия в туалет, шёл и долго разговаривал с Хиллелом, пока он делал свои анатомические рисунки. Майк и Хиллел также становились друзьями и развивали интересную музыкальную связь. У Anthym намечался ряд концертом в других школах, и вдруг, как бы из ничего Хиллел начал тайно учить Майка играть на бас-гитаре. Тодд, тогдашний басист Anthym, не был хорошим музыкантом, хотя он обеспечивал группу оборудованием. Но Хиллел, Алан Мишулски (Alan Mishulsky), другой гитарист Anthym, и Джек Айронс (Jack Irins), барабанщик, обладали подлинными музыкальными талантами, поэтому Хиллел искал подходящего человека на роль басиста. Когда Тодд однажды пришёл на репетицию и увидел Майка, играющим песни Anthym на басу Тодда, через усилитель Тодда, он взял своё оборудование и ушёл из группы. А Майка приняли.
Перед тем, как они начали играть на концертах, я подошёл к Хиллелу и спросил, могу ли я объявлять их выход на сцену. Вообще-то, я позаимствовал эту идею от Блэки, который долгое время представлял группы своих друзей комичными и ироничными речами а-ля Лас-Вегас. Хиллел согласился, и для своего первого конферанса я переработал одну из классических фишек Блэки. Я использовал образ Кэла Уортингтона (Cal Worthington), известного в Лос.-А. своими привязчивыми ночными рекламами использованных автомобилей.
"Леди и джентльмены, Кэл Уортингтон называет их самыми горячими рокерами в Лос.-А. Их родители называют их сумасшедшими, а девушки просто всё время зовут их к себе, а я называю их так, как вижу, я называю их Anthym", - прокричал я. Затем я спрыгнул со сцены в зрителей и танцевал на протяжении всего шоу. То, что я был единственным танцующим, не значило абсолютно ничего. Я просто самозабвенно поддерживал искусство своих друзей.
Но кроме того, что я был фанатом всей группы, Майк и Хиллел были мне наиболее близки. Хиллел знал Джека и Алана (Alan) намного дольше, но когда он встретил нас, он

RedGreen

12-03-2007, 21:18

почувствовал, что мы действительно его люди. Во-первых, Хиллел много курил траву, а те парни нет. Мы были сумасшедшими и делали безумные вещи, а Алан и Джек были больше маменькиными сынками. Поэтому Майк, Хиллел и я стали настоящими Тремя Мушкетёрами на следующие два года средней школы. Для развлечения мы придумали себе альтернативные роли, трёх мексиканцев, которые говорили на стилизованном акценте Чича и Чонга. Я был Фуэртэ (Fuerte, сильный), Майк был Поко (Poco, маленький), а Хиллел - Флако (Flaco, стройный). Вместе мы назывались Los Faces. Мы были бандой, но не хулиганской, а комедийной. Мы часами играли эти три роли, и это помогло нам развить дух товарищества, который сохранился на долгие годы.
Тем временем мои отношения с Хайей прогрессировали, но не так гладко, как моя связь с Майком и Хиллелом. У нас была одна главная проблема - я не был еврейским парнем, которого предполагали для Хайи её родители. Я никогда не забуду то, как она разъяснила мне ситуацию: "Всё так, как оно есть. Я люблю тебя. Ты мой человек. Но мои родители никогда об этом не узнают, потому что они не хотят, чтобы я встречалась с кем-либо, кто не еврей. Поэтому они полагают, что ты и я - лучшие друзья, мы делаем вместе школьные задания, и на этом всё. Не будь таким нежным со мной, когда приходишь ко мне. Веди себя просто как мой друг".
Это было тяжело. Её отец едва ли говорил мне хоть слово. Её мама была более открыта, но они оба чувствовали что-то некомфортное в их жизнях, и этим чем-то был я. Я всегда мог видеть, как их репрессии выражались в её душе. Несмотря на то, что она пыталась оторваться от ограниченного мира своих родителей, они всё ещё сильно удерживали её той связью, с которой она боролась, но, когда ситуация накалялась, она никогда не разрывала эту связь. Она ведь была их дочерью.
Я знал, что она любила меня, но боялась зайти слишком далеко с этой любовью. В одиннадцатом классе, я с ума сходил от желания заняться с ней любовью. У меня были различные сексуальные опыты, но ни один из них не был основан на настоящей любви. Я знал, как клёво было трахаться, но тогда был шанс сделать это всё по-настоящему. Я пытался уговорить её спать со мной, но она не соглашалась: "Нет. Дай мне время. Есть проблема предохранения". Она продолжала откладывать это, и всё переросло в постоянное: "Ты ещё не готова?". Тем временем она удовлетворяла меня рукой, и в этом она была великолепна, но я хотел держать эту девушку в руках и быть внутри неё.
Это сводило меня с ума. Она была моим миром. Я обожал её. Я бы сделал для неё всё. Но она не сдавалась. После семи месяцев отношений мы пошли на свидание, я надел свои лучшие вещи и уложил волосы так хорошо, как только мог. В итоге мы пошли ко мне в комнату без намерения чем-либо заниматься и стали целоваться. Мы разделись и находились в атмосфере любви, света и тепла, весь остальной мир исчез. Это было лучшее, о чём я мог мечтать, это было то, чего я искал, любовь, смешанная с экстазом секса.
С тех пор, когда мы с Хайей начали регулярные сексуальные отношения, я был счастливее, чем когда-либо. Я хотел заниматься с ней сексом весь день и всю ночь, каждый день и каждую ночь. Если я некоторое время её не видел, всё, о чём я мог думать, это о том, чтобы быть с ней. Когда я ездил в Мичиган, я не мог дождаться, чтобы снова увидеть её. Каждая песня, которую я слушал, была о ней. У нас были наши особенные песни: Heroes Дэвида Боуи и Here, There and Everywhere the Beatles.
Мой выпускной год в Фэйрфэкс изобиловал противоречиями. Я и мои друзья были настоящими изгоями, живущими по своим собственным моральным принципам, одним из которых был "Ты должен украсть свою еду". Майк и я разработали метод воровства еды, который оставался непобедимым около двух лет, до тех пор, пока в супермаркетах, наконец, его раскрыли. Я шёл туда и наполнял маленькую красную корзину лучшей провизией, которую они предлагали: свежее филе, лобстеры, коньяк, всё в этом духе. Затем я шёл со своей корзиной к стойке с журналами, который прилегал к выходу. Я выбирал журнал и ставил корзину на пол. Пока я просматривал журнал, я незаметно двигал корзину под хромированными воротами выхода. Затем Майк, который ждал снаружи, заглядывал внутрь, хватал корзину и выходил прямо в дверь. Вскоре у нас появилась восьмифутовая горка пустых красных корзин за моим домом, говорившая о том, что мы могли прокормить себя в своём стиле.
Мы также пользовались нашим давно проверенным и надёжным методом кражи выпивки "Бутылка в штанах". Однажды я даже повысил планку и украл пару лыж. Я пошёл в заднюю часть спортивного магазина и спросил: "Какие здесь самые лучшие лыжи моего размера?" Продавец сказал: "Ну, вот эти гоночные лыжи". Я дождался, когда он уйдёт, взял лыжи и вышел прямо во входную дверь. Я решил, что, если смело пройду мимо кассира, они подумают: "Он взял то, за что уже заплатил, потому что он не останавливается".
В некотором отношении наши антисоциальные выпады поддерживались музыкой, которую мы слушали. Когда я начал учиться в Фэйрфэкс в 1977, панк-рок только начал проявлять себя в Лос-Анджелесе. Но это была крошечная субкультура. А Блэки, в свою очередь, был в центре новой музыкальной сцены. Он был одним из первых, кто регулярно посещал панк-рок клуб Маска, который находился на Голливудском бульваре. Когда панк-рок группы из Нью-Йорка приезжали в город, они играли в клубе Виски, а мы с Блэки всё время крутились в мотеле Тропикана, захудалом старом классическом рае на бульваре Санта Моника. Там останавливались группы, и проходили вечеринки после концертов. В то время моим любимым альбомом была первая пластинка Blondie. Каждая из тех песен несмываемо отпечаталась на моей душе, и я был без памяти влюблён в Дэбору Гари.
Поэтому когда Blondie приехали к нам в город, мы направились на вечеринку в Тропикану. У них был люкс, и Дебби была в первой комнате. Мы начали разговаривать, и я был сражён, полностью растаял. В этом бредовом состоянии я думал: "Это единственный в жизни шанс. Ты, возможно, больше никогда не увидишь эту женщину. Давай, лучше делай что-нибудь". С полной серьёзностью я сказал: "Я знаю, что мы совсем немного знакомы, но ты выйдешь за меня замуж?".
Она улыбнулась и сказала: "Как мило, что ты спросил об этом. Я думаю, ты отличный парень. Но я не знаю, в курсе ли ты, что этот гитарист, с которым я играла сегодня вечером, и который сейчас в спальне…ну, это мой муж. Мы очень счастливы в браке, и в моей жизни на самом деле больше нет места для другого мужчины". Я был сокрушён.
Мы с Майком начали постоянно тусоваться на панк сцене. Вскоре после того, как мы начали учиться в Фэйрфэкс, я привёл Майка в клуб Радуга однажды вечером. Перед тем, как прийти туда, мы выпили много крепкого пива Miche. Я был сдержанным в отношении алкоголя, но очевидно, что он не был. Мы сидели за столом Блэки, там были девочки, и играла музыка. Майк посмотрел на меня и сказал: "Мне нехорошо". Он ринулся к выходу, но не прошёл он и двух футов, как его начало тошнить по всему клубу. Они не хотели этого от двух несовершеннолетних ребят в их заведении. Его тошнило всю дорогу до парковки, куда они его выкинули. Затем они пришли за мной и сказали: "Проваливай вместе с ним. Ты больше сюда не придёшь". Я продолжал совершать попытки приходить туда весь год, но они действительно отказывались меня впускать. Пришло время найти действительно своё место.
Мой первый панк концерт был в дневное время в Палладиуме. Devo играли вместе с the Germs. Я стоял позади, просто очарованный. Эта музыка была охренительно крутой, эти люди выглядели невероятно, почти слишком круто для меня. Я никак не мог быть принят этой толпой, потому что они опережали меня на множество световых лет в том, что касалось стиля. Я помню, как подошёл к сцене, где люди входили и выходили из за кулис. Там была эта девушка с безумной панк-рок причёской. Она брала гигантские английские булавки и прокалывала ими щеку, одной за другой. Это было чем-то новым для меня.
Мы с Майком начали проделывать свой путь к этой новой сцене, где, в отличие от Радуги, меня не вышибали вон. В то время в Лос.-А. был всплеск удивительных групп: X, the

JOSIE

12-03-2007, 21:18

и когда мне все это читать? :(
ТА ОНА ВАЩЕ :fool: !
НИКТО НЕ СТАНЕТ ЧИТАТЬ!
ЯБ ТОЖЕ ХОТЕЛА ПОСИТАТЬ......НО........... :confused:

RedGreen

12-03-2007, 21:18

Circle Jerks, Black Flag, China White, и список всё продолжался. Эта энергия была необузданная, более творческая, волнующая и претенциозная, чем кто-либо когда-либо видел. Мода, энергия, танцы, музыка, это было как Эпоха Возрождения в моём городе. Рок стал старым скучным животным, готовым умереть, а появилась свежая, безумная кровь, текущая по улицам Голливуда. Первая волна панк-рока прошла, но вторая приближалась. Это была сильная, хардкор сцена, как, например, группы из Оранж Каунти. В Голливуде больше развивались творчество и оригинальность. The Screamers и the Weirdos были двумя первыми Голливудскими панк-рок группами, и они звучали как никто другой.
То, что было общим у всех этих групп, так это элемент анархии и нонконформизма. Тот первый альбом X, или все записи Black Flag того времени были шедеврами. Стихи Дарби Крэша (Darby Crash) из the Germs были лучшими из того, что было в мире панк-рока. Он был на абсолютно новом уровне развития.
Мы с Майком тусовались на парковке Старвуда, вероятно, лучшего тогда панк-рок клуба. И мы начали совать свои носы в дверь этого мира. В Старвуд было сложно пробраться, но была боковая дверь рядом с парковкой, которую охранял огромный вышибала. Если начиналась драка, и он на неё отвлекался, мы прокрадывались внутрь так быстро, как только могли. Иногда, если группа людей входила внутрь, мы пытались ползти использовать их как прикрытие. Когда не получалось пробраться внутрь, мы оставались на парковке. Но всем нам нечем было заняться, и мы следили за происходящим вокруг. Никто не приглашал нас тусоваться.
Однажды мы с Майком пробрались в Старвуд на концерт Black Flag. Мы были явно не в своей тарелке. Мы любили все эти группы, но мы неправильно одевались, носили неправильные причёски, неправильную обувь, и мы даже танцевали не как панки. У тех парней были действительно крутые ботинки с обмотанными вокруг них цепями и правильная комбинация рваной одежды и беспорядочных причёсок. Мы с Майком были счастливы, иметь одну на двоих кожаную куртку.
Black Flag отыграли отличное шоу. Там на сцене был парень по имени Маггер, который был ответственен за безопасность. Каждый раз, когда кто-нибудь пытался запрыгнуть на сцену, потанцевать немного, а потом спрыгнуть, Маггер просто нападал на этого человека и втягивал его в зверскую драку на кулаках. Во время всего этого группа не допускала ни одной ошибки. Одному парню удалось пройти мимо Маггера и спрыгнуть со сцены в толпу. Он пролетел прямо мимо меня и задел мою голову тяжёлым ботинком со стальным носом. Я почти потерял сознание.
Одной из причин того, что мы не сразу погрузились в эту атмосферу, было то, что мы всё ещё были образцовыми студентами в Фэйрфэкс. По крайней мере, я. Это было странное противоречие. Я курил тонны травы, принимал таблетки и пил по выходным. Но я никогда не терял контроль. Я никогда не пропускал школу. Для меня было важно учить только на "пять". Каким-то образом, я был бунтарём в получении хороших отметок, потому что большинство пьяниц и наркоманов не получали отметок вообще. Я не хотел быть как они. Когда я учился в младшей школе, мне выдали карту успеваемости, и там были только пятёрки, и это мне нравилось. Я хотел быть лучшим во всём, чем занимался. По своим принципам. Я не хотел именно учиться часами, чтобы добиться этого, но я хотел сделать всё, что нужно в последнюю минуту.
В то время мы все думали о колледже. В конце моего выпускного года мои отметки съехали вниз, и мне пришлось идти к миссис Лопез, моему учителю испанского, и просить, уговаривать и склонять её поставить мне четвёрку. У Майка были свои проблемы с отметками. Он всегда колебался между тем, что был великолепным учеником и абсолютно сумасшедшим. В наш последний семестр он вместе с Хайей посещал курс истории наград Дона Платта. Платт был сугубо деловым генералом, который полностью командовал своим классом. Он был лысым, но в отличной физической форме, с идеальным загаром, учтивым типом Гэвина Маклауда.
Мы тусовались повсюду, как маньяки за неделю до его большого финального теста, и Майк не готовился к нему, поэтому списывал. Дон Платт был последним человеком на Земле, кем ты хотел быть пойманным за списывание. Он не боялся вызвать тебя перед всем классом и оскорбить. Как раз это он и сделал с Майком, который в тот день вышел из класса белый как призрак. Двойка по предмету Платта стала довольно большим препятствием для шансов Майка получить хороший средний балл.
Но это было не моё беспокойство. Я уже был одной ногой в колледже с моими отметками. На самом деле я хотел пойти к Дону Платту за одной из моих рекомендаций, чтобы я смог потом поступить в Университет Лос-Анджелеса (UCLA). Я был учеником Платта три года и присутствовал на каждом уроке, поэтому я знал, что он даст мне самую лучшую из всех рекомендаций. Несколькими днями позже я пошёл к нему после школы, и у него на лице был очень недоброжелательный взгляд. Я попросил его написать мне рекомендацию, и он как будто заготовил речь: "Каждый, кто ассоциируется с Майклом Бэлзари, не мой друг, и не получит от меня рекомендацию. К тому же я знаю, что вы с Майклом всё время списывали на моих уроках".
Это было абсурдом. Я, вероятно, был лучшим его студентом за десять лет. Единственный раз, когда я был всего лишь близок к тому, чтобы рассердить его, был в первом семестре. Меня выбрали делать доклад о Юрае Пи. Леви, великом американском офицере флота. В процессе моего исследования я открыл происхождение слова "fuck". Оно происходило от ранних регистрационных журналов, которые хранил у себя капитан. Если члена команды наказывали за половое сношение, оно заносилось в журнал словом "FUCK" (оно означало незаконное половое сношение). Это был слишком примечательный факт, чтобы не поделиться им с классом.
И я стоял там и разглагольствовал о Юрае Пи. Леви и флоте, всё это было похоже на цирк Монти Пайтона. Я дошёл до наказуемых нарушений, подошёл к доске и написал "F, U, C, K" огромными буквами. Я посмотрел на мистера Плата, и кровь подошла к макушке его лысой голове, но я ни разу не улыбнулся и продолжил объяснять эту концепцию. Тем временем Майк и остальная часть класса совсем распустилась, и Платт ничего не мог поделать. Я победил его.
А теперь он думал, что победил меня. Я попробовал уговорить его написать мне рекомендацию, но он не соглашался. "Дверь там", - сказал он. Я вышел оттуда в шоке. В итоге, я пошёл к учителю геометрии, он был очень добр и написал мне отличную рекомендацию. Но мне ещё нужно было свести счёты с Платтом.
Когда-то в том семестре я наткнулся на несколько картонных коробок с красивыми, большими чёрными и красными пластмассовыми декоративными буквами. Думая, что они могут понадобиться для занятия искусством, я оставил их себе. В конце выходных того Дня Памяти, в ночь перед тем, как мы должны были снова пойти в школу, Майк и я ездили по округе, под кайфом от травы. Мы слушали музыку, и ко мне в голову пришла великолепная идея.
Мы подъехали к шатру перед школой Фэйрфэкс и начали забираться на его верхушку, вооружённые вырезанными нужными буквами. Затем мы написали "Дэнди Дон Платт лижет задницу", полили моторным маслом верх шатра и платформу со словами, чтобы предотвратить снятие кем-либо нашего послания.
Мы посмотрели на этот знак, поздравили друг друга, пошли домой и уснули. На следующий день, когда мы пришли в школу, вокруг этого шатра был целый шквал активности. Люди фотографировали его, а рабочие пытались обойти моторное масло и снять эти буквы.
Никто не подходил ко мне и Майку с расспросами. Мы даже не были подозреваемыми. Может быть, Платт вывел из себя достаточно ребят, чтобы нашлось множество людей с поводом для этого. Но конец этому всему ещё не пришёл. В конце того лета мы решили оставить послание для новых учеников в Фэйрфэкс. И мы снова вернулись к той коробке с буквами, влезли на верхушку шатра и написали "Дэнди Дон продолжает лизать задницу."

RedGreen

12-03-2007, 21:19

4.
«Under the Zero One Sun»

Я был поражён тому, что меня взяли в UCLA (Университет Лос-Анджелеса). Я не только учился в том же университете, что и мой отец, но ещё и Хайа (Haya), выбрала остаться дома и пойти в колледж со мной. Это было так, как будто планеты встали на одну линию.
Но я вернулся на землю довольно быстро. В UCLA я никогда не чувствовал себя дома. В студенческом крыле то и дело сновали ботаники или азиатские дети, которым было вообще не до разговоров и смеха. Все там были всё время заняты. Я не подружился там абсолютно ни с кем за всё время. Кроме клубов и тусовок дома у Донди (Donde), встречаться с Хиллелом и Майком было гораздо важнее, чем изучать китайскую историю, которая была, и не спрашивайте почему, одним из предметов, на которые я подписался.
Вершиной этих несчастий было то, что мои финансы были полностью на нуле. У меня не было дохода, кроме двадцати долларов в месяц, которые моя мама присылала мне. Поэтому я вернулся к моим старым методам. Когда нужно было доставать учебники, которые были невероятно дорогими, я шёл в книжный магазин при кампусе, заполнял свою корзину, направлялся к выходу, проталкивал её мимо сенсоров, потом покупал жвачку и подбирал мои "бесплатные" книги на выходе. Когда дело доходило до еды, я шёл в школьный кафетерий, где был большой выбор горячих и холодных блюд, и заполнял поднос. Вместо того чтобы подойти к кассе, я шёл в обратную сторону в очереди, как будто я забыл что-то взять, так я доходил до её начала. А потом я выходил с едой. Меня никогда не ловили. Хилел часто приходил и присоединялся ко мне, потому что тоже был на мели. Те обеды вместе с ним были, пожалуй, самыми радостными моментами моей карьеры в колледже.
В тот год Хилел, Майк и я придумали то, что мы называли "обедать и смываться". Мы выбирали ресторан, где было много посетителей и официанток, например Канторс на Фэйрфэкс. Мы съедали нашу еду и выскакивали в дверь. Грустно было то, что мы не переставали думать, что эти официантки имели проблемы с чеком. И даже если ресторан не заставлял их платить за нашу еду, они не получали своих чаевых. Так было до тех пор, когда я осознал некоторые последствия моего прошлого поведения. И годы спустя я начал делать компенсации, возвращаясь в эти места и оставляя немного денег на их прилавках.
У Хилела было много свободного времени в тот первый семестр, потому что он не пошёл в колледж после школы Фэйрфэкс. Я встречался с ним после занятий, тусовался с ним по выходным и курил траву. Он поздно начал принимать наркотики, но трава ему очень нравилась.
Я наслаждался временем, которое проводил с ним, и я, конечно, не хотел учиться. Я ненавидел все мои занятия кроме одного: уроки описательного сочинения, которые преподавала молодая женщина-профессор. Каждую неделю мы должны были писать сочинение, которое она анализировала. Даже притом, что я был великим лентяем и дотягивал до самой ночи, прежде чем начать хотя бы думать о работе, мне нравились эти занятия. Я получал пятёрки за каждое сочинение, и мне нравилась Джилл Вернон (Jill Vernon), она оставляла меня после занятий и вдохновляла меня написать ещё.
Если бы одним из моих предметов было Региональное Употребление Наркотиков, или ещё лучше Продвинутое Употребление Кокаина, мои дела в UCLA могли бы идти лучше. Мне было четырнадцать, когда я попробовал кокаин. Я был на одной из вечеринок моего отца на Палм Стрит и наблюдал за тем, как все взрослые употребляют, и я уломал их сделать маленькую дозу для меня и помочь мне принять. В конце моего выпускного года в школе Фэйрфэкс, я начал снова употреблять. В один из первых случаев я был один дома и почувствовал себя так одиноко, что позвал Хайю. Я сказал ей: "Это самое лучшее чувство. Мы должны сделать это вместе". Я не понимал, что это дорога к смерти и безумию, я просто воспринимал это как прекрасное, прекрасное чувство.
Насколько это чувство наполнено эйфорией, настолько кокаиновое похмелье наполнено ужасом. Десять кругов ада Данте. Ты попадаешь в тёмное и демоническое, угнетающее место в агонии дискомфорта, потому что все те химические элементы, которые обычно медленно выходят из организма, чтобы поддерживать тебя в комфорте в твоей коже, теперь исчезли, и у тебя нет ничего внутри, что бы могло поддерживать тебя в нормальном состоянии. Это одна из причин, почему я принял героин через несколько лет. Он стал восьмидесятифутовой подушкой, чтобы подавить кокаиновую пытку.
Я никогда не терялся, используя иглы для введения наркотиков. Однажды я даже превратил приём наркотиков в странный арт-проект. Я был ещё в Фэйрфэкс, и у меня с Хайей была ссора. Она игнорировала меня пару дней, поэтому я приехал в магазин её отца, где она работала. Я встал перед её машиной и средь бела дня воткнул пустой шприц себе в руку и вытянул несколько кубических сантиметров свежей крови. Потом я подошёл к её машине, впрыснул кровь прямо на ладонь, размазал её по рту и оставил кровавые поцелуи по всему её лобовому стеклу и боковому водительскому стеклу. Мой маленький романтичный кровавый проект сработал. Я пошёл домой, и позже тем же днём она мне позвонила: "Я получила твоё послание. Это было так мило. Я тебя очень люблю". К сожалению, кровь оставила пятна на стекле, и, несмотря на повторные мойки, мы никак не могли стереть все следы тех кровавых поцелуев.

Я умел обращаться со шприцами, но проблема была в том, как их достать. Я понял это однажды, когда шёл по супермаркету, где была аптека. Я увидел рекламу инсулина, и в моей голове возникла идея. Я понял, что если я подойду к прилавку, изображу больного диабетом и сначала закажу инсулин, то, когда я попрошу шприцы, они даже ничего не спросят. Я подошёл и попросил инсулин Ленте Ю. Аптекарь пошёл к холодильнику и взял коробку с пузырьками инсулина, и, когда он возвращался, я бесцеремонно сказал: "Добавьте-ка ещё пачку микро шприцов, троек". Без тени сомнения, он захватил немного шприцов. Такое жульничество срабатывало долгие годы.
Моё употребление наркотиков уверенно учащалось в тот первый в UCLA год. Я осознавал это, жизнь проходила в сплошных сейшенах, туда я ходил получать своё образование, которое включало посещение любого концерта, который я мог себе позволить. Я видел the Talking Heads и the Police. Я даже ездил в Нью-Йорк с Донди, чтобы навестить её семью и сходить на некоторые концерты. Был день рождения Донди, поэтому мы приняли немного кислоты и пошли в Трекс, чтобы увидеть Джона Лури (John Lurie) и the Lounge Lizards, а потом в Боттом Лайн на Артура Блита (Arthur Blythe). К нашему удивлению, с Блитом играл Келвин Белл (Kelvyn Bell), великолепный гитарист из Defunkt. То шоу было невероятным, и после того, как всё закончилось, я пошёл в бар и поговорил с Келвином Беллом о музыке, о его гитарной игре и записях, на которых он играл. Он был очень счастлив обсудить музыку с восемнадцатилетним подростком из Голливуда, который был накачан кислотой.
Я был в восторге, потому что Келвин был одним из тех людей, которые серьёзно погружали меня в музыку. У Донди был альбом Defunkt, и когда к нам домой приходили люди, он включал его и говорил: "Все в круг. Энтони будет танцевать". И я выделывал всякие движения. Танцы стали этаким игровым соревнованием для нас, и однажды мы все начали ходить на танцевальные конкурсы. Мы ходили в Оскоз, хиппи-панк-рок дискотеку на Ля Синега, и Хиллел, Майк и я принимали участие в конкурсе. Мы были безбашенными. Большинство людей делали обычные движения, которые все видели раньше, но мы выходили и придумывали новые ходы. Кроме постоянного прослушивания записей, у Донди была ещё и дорогая электрогитара и усилитель. По выходным, когда не работал секретарём на телефоне своего отца, он сидел и отрывался со своей гитарой. Он знал немного аккордов, но много играл мимо нот, поэтому, когда он начинал лажать, я

RedGreen

12-03-2007, 21:19

обычно выходил из дома. Тем не менее, однажды Донди предложил мне, Майку и ему создать группу. Он играл на гитаре. Я пел, а Майк играл на басу. Даже при том, что это была больше шутка, нежели что-то ещё, мы репетировали несколько раз в театре его отца в Голливуде. Самым большим вкладом в этот проект было его название. Наш друг Патрик Инглиш (Patrick English) обычно называл свой член "затычкой", и я думал, что это было фантастическое прозвище. Поэтому я стал Затычкой-Пузырём. Донди назвал себя Тормозным Марком. Я забываю имя Майка. Мы называли себя Затычка-Пузырь и Сутенёры Груди (Spigot Blister and the Chest Pimps). Сутенёрами груди были прыщи, которые проживали на достигшей половой зрелости груди Майка. Наши репетиции состояли в основном из шума. Если вспомнить, это было больше становлением личности, чем становлением музыки. Мы не писали песен и даже слов, мы просто создавали отвратительный шум, орали и ломали вещи вокруг. В конечном счёте мы потеряли интерес во всём этом проекте.
Но видеть Келвина Белла было вдохновенным для меня, и у меня было чёткое чувство, хотя у меня не было конкретных средств достижения, что чем бы я ни занимался в итоге в жизни, я хотел дать людям почувствовать себя так, как эта музыка давала мне себя почувствовать. Единственной проблемой было то, что я не был гитаристом, не был басистом, не был барабанщиком и не был вокалистом. Я был танцором и маньяком вечеринок, и я не знал, как воплотить это в работу.
Каждая моя попытка хотя бы задержаться на работе заканчивалась мрачным провалом. Ещё в Фэйрфэкс я прошёл через ряд дерьмовых работёнок, которые явно показали, насколько неспособным я был влиться в общество. Я работал в агентстве коллекций, я работал в пригородном магазине, я даже работал несовершеннолетним официантом в Импрове, но меня быстро доставали все эти занятия. В UCLA мне были так нужны деньги, что я читал на стенде "для дрянных объявлений, где мы можем эксплуатировать студентов и заставлять их работать ни за что" объявление, что богатая семья в Хэнкок Парке нуждалась в человеке для выгула собак, двоих Шепардов. Я был не прочь ежедневно прогуливаться и ходить с собаками, но эта было какой-то жертвой, выгуливать этих собак всего за двадцать пять долларов в неделю.
В одно время в тот первый год я не мог больше платить Донди за аренду, поэтому мне пришлось выехать. Я вернулся всё к тому же стенду с объявлениями и нашёл одно, где было написано: "Жильё и питание для молодого человека, желающего принять участие в заботе о девятилетнем мальчике. Матери-одиночке нужна помощь: отводить и забирать мальчика из школы". Женщина жила в маленьком и странном доме в Беверливуде. Она была молодой матерью, которая была обманута каким-то чуваком и теперь жила одна с так называемым гиперактивным, испытывающим недостаток внимания ребёнком, которого лечили Реталином. Я сразу ей понравился. Мои обязанности были не особо большими, в основном делать все для того, чтобы парень попадал в школу утром, и забирать его днём, покормив.
Для меня это было идеально. У меня была крыша над головой, какая-никакая еда в желудке и милая комната, куда регулярно приходила Хайа, и мы громко занимались любовью. Через некоторое время я подружился с маленьким парнем. Возможно, к нему было психологически сложно найти подход, но он не был гиперактивным и не страдал от недостатка внимания. Когда мы были вместе, он не был нервным или бесконтрольным. Я читал, что, когда взрослые принимают Реталин, то вместо успокающего эффекта, он стимулировал активный химический баланс. Однажды вечером пришли Хиллел и Майк, и мы решили проверить эту теорию. Вместе с отличной украденной бутылкой финской водки мы были готовы к этой гонке. Мы съели горсти Риталина и превратились в три пьяные кометы, носящиеся по дому. Мальчик отлично провёл время, и, когда его мама и её парень подвыпившие вернулись домой, она стала с нами тусоваться, не подозревая, что мы были под кайфом от лекарств её сына. Тем не менее, в итоге она уволила меня.
В университете я тоже был почти историей. С первых недель, я почувствовал себя отчуждённо в жизни кампуса, настолько посторонним, что я увековечил это чувство рваной причудливой стрижкой. Я решил постричь все мои волосы очень коротко, кроме затылка, где они были длинными до плеч. Я не подражал хоккеистам или канадцам, это была просто моя идея панк-рокерской стрижки. Вообще на неё меня вдохновил Дэвид Боуи (David Bowie) в эру Pinups, но моя причёска не была огненно красной, и я не ставил волосы спереди, они были взлохмачены. Для людей в UCLA это было отвратительно. Даже мои друзья были ошарашены ей. А Майк одобрил. Он всегда говорил, что одним из моих величайших достижений было изобретение этой причёски.
Верх моего отчуждения в UCLA наступил позже в тот год. Майк, Хиллел и я только что закончили одну из наших Канторовских акций "обедать и смываться". Мы были под кислотой и слонялись по улицам. Мы проходили по аллее, и я наткнулся на все эти вещи, выброшенные какой-то задницей. У меня сразу же наступил кислотный момент ясности, и я полностью разделся и напялил эту огромную, странную, неподходящую одежду. В некотором смысле она даже была красивой и королевской; на штанах даже был какой-то переливающийся шёлковый узор, стремящийся вниз. На эту одежду, объединённую с причёской Затычки-Пузыря, стоило посмотреть. Я не ложился спать всю ночь, а утром пошёл на занятия в этом мистическом костюме задницы. Но у меня всё ещё было похмелье от кислоты, поэтому я вышел и лёг на газон.
Хайа нашла меня.
- Что с тобой случилось? - спросила она.
- Я был под кислотой и не спал всю ночь, сейчас я не могу врубиться в мой урок астрономии, - сказал я.
- Ты выглядишь ужасно, - сказала она.
Она была права. Я выглядел ужасно и чувствовал себя ужасно, и это был момент, когда я осознал, что я не собирался продолжать всё это вокруг меня. Но в то же время я не осознавал, что для Хайи и меня всё также не могло продолжаться.
У меня было два прискорбных случая измены в тот год в UCLA. Первый был с хорошо обеспеченной девочкой-тусовщицей. Она постоянно приходила ко мне домой и не оставляла меня одного. До того, как мы однажды вечером пошли танцевать, я объяснил ей, что у меня есть другие серьёзные отношения. Но у меня есть лёгкое подозрение, что мы разрешили все проблемы в один момент той ночью и пошли обратно в ёё квартиру. Она начала соблазнять меня, и я помню, что я думал: "Я собираюсь сделать это. Я сейчас пересплю с этой девушкой, и я буду вечно сожалеть об этом, я не могу остановить себя".
Она разделась, я потерял весь контроль и переспал с ней. Я отлично провёл время, а потом чувствовал себя сокрушённо, деморализовано и отвратительно. Ты инстинктивно знаешь, что всё будет совсем по-другому, и тебе придётся носиться с этой ношей как с огромным весом. В следующий раз, когда ты видишь свою девушку, ты не можешь смотреть ей прямо в глаза, так же как смотрел все эти годы.
Вторая измена была даже хуже. Я написал работу к одному из моих занятий, и мне нужна была помощь. Как оказалось, Карен (Karen), сестра Майка немного разбиралась в этом. У меня начинаются животные колики, когда я думаю об этом. У Карен был маленький дом в Лорен Кэньон, и Хайа высадила меня там. Снова я ставил себя в опасное положение, потому что связываться с Карен было рискованно. К моему приезду, Карен была уже пьяна от бутылки вина, и она только что съела чесночный суп, и это точно не заводило меня. Но была неизменно настойчива, а когда тебе восемнадцать, не нужно много провокаций, чтобы довести тебя до такого состояния, когда невозможно себя остановить. В итоге мы предались очень, для меня, мучительной сексуальной игре. А за этим последовало очень много вины, стыда и разочарования в себе.
Я не имею в виду, что эти случаи уничтожили мои отношения с Хайей. Я мог разложить их по полкам, просмотреть как негатив и понять, что они ничего не значили, несмотря на мои чувства. Но кроме этого было достаточно другого багажа в наших отношениях,

RedGreen

12-03-2007, 21:20

который, в конечном счёте, разрушил их. Тем не менее, главной проблемой был конфликт её лояльности к родителям и чувствами ко мне. Неодобрительные голоса её родителей всегда были у неё на уме. И кстати, отношение их родителей становилось несгибаемым, потому что наши отношения прогрессировали. Однажды вечером, когда я всё ещё жил в доме Донди, Хайа и я провели несколько великолепных часов вместе. Мы были под впечатлением от того, что её родители думали, что она где-то в другом месте, а не со мной. Поэтому она была очень счастлива. Мы лежали в постели, разговаривали и смеялись, становилось поздно, и зазвонил телефон.
Я поднял трубку в надежде, что это звонил Донди, но мужской голос на другом конце был холоден как лёд и серьёзен как камень. Он очень походил на палача.
- Энтони, передай Хайе трубку.
Я смотрел на неё, и она знала, что нужно было ответить. Она начала слушать его тираду о том, какая она плохая, и что он от неё откажется. И она начала плакать. Я пытался сказать её, что люблю её, и, что они не думали о её важных интересах. Но она только вздохнула и сказала: "Нет, это моя семья. Я не могу отвернуться от них". И она пошла домой к людям, которые делали ей всё это.
К концу того первого года в UCLA, Хайа и я начали говорить о том, чем мы собираемся заниматься. Однажды Хиллел подарил мне чей, еврейскую букву, означающую жизнь, и я носил её на цепочке вокруг шеи. Я думаю, это настолько расстроило папу Хайи, что он позвал меня в свой дом и спросил меня о моём происхождении. Я объяснил, что я был практически полностью литовец, и ему это понравилось.
- Знаешь ли ты, что до Второй Мировой Войны десять процентов населения Литвы были евреями? - спросил он.
Потом он пошёл к своей библиотеке, взял несколько литовских книг по генеалогии и отчаянно пытался обнаружить, каковы были мои шансы иметь связь с еврейской родословной. Я пошутил над ним, но я знал, что эта связь просто была утеряна.
Итак, Хайа и я говорили об этом, и эти разговоры становились всё серьёзнее и печальнее, потому что её отвозили на учёбу при полном доминировании её семьи. Но мы были безумно влюблены друг в друга. Стресс от колледжа и её уникальной семьи приносил вред нашей сексуальной жизни.
Я был ужасно травмирован и растерян, и моё эго и сексуальная уверенность начали убывать. Мало помалу наши отношения распадались не понемногу, а довольно резко. И мы оба спокойно поняли, что наши миры, должно быть, были слишком несоизмеримы, и для нас не могло быть никакого будущего. Мы закончили всё, окончательно поговорив в доме Хилела. Этот разговор был частицей святости для меня в течение этого неуправляемого года. Хилел предоставил нам свою комнату. Хайа и я посмотрели друг на друга и сказали: "Ты знаешь, всё это действительно не может продолжаться". Потом мы легли в кровать Хиллела, крепко обнимая друг друга и плача. Это, казалось, длилось часами, потому что мы оба знали, что эта огромная любовь заканчивалась.
Я принял решение уйти из UCLA в конце моего первого года. Мои занятия закончились, и снова я пошёл к тому же стенду с объявлениями о работе, но в этот раз я нашёл кое-что действительно интересное. Это была работа разнорабочего в кинокомпании графического искусства, и они платили десять долларов в час, что было больше минимальной зарплаты. У компании был компактная офисная площадь на Ля Бреа. Офисы были современными и высокотехнологичными, а владелец компании Дэвид (David) был очень наманикюренным, очень старомодно выглядящим, определённо, геем. Только из наблюдений я мог сказать, что он управлял напряжённым, эффективным делом. Моё собеседование прошло хорошо (я уверен, что мне не повредило то, что я был восемнадцатилетним парнем), и я начал работать на следующий день.
Моя работа состояла из того, что я относил фильм разработчикам, был ответственен за мелкие наличные деньги и делал всё, что захочет Дэвид. Это была одна из первых компаний, специализирующихся на графической анимации для реклам и логотипов в сети. Дэвид занял "первый этаж" компьютерной анимации и делал на этом состояние. Даже пои том, что я был всего лишь посыльным, он проникся ко мне и начал объяснять все эти сложные графические редакторы. Это не было чем-то сексуальным; с первого дня мы начали дискуссии гетеросексуал-гомосексуалист о предпочтении мужчин, а не женщин. Даже, несмотря на то, что я был воплощением того мальчика, которого он постоянно искал, он никогда не домогался меня и не давал мне почувствовать себя некомфортно на рабочем месте.
У меня не отняло много времени применить жизненный навык использовать ситуации в своих интересах. И когда шеф посылал купить какие-нибудь личные вещи для его дома, например стёганое одеяло, я обычно заказывал два одинаковых предмета и оставлял один себе. Никто никогда не замечал этого, а притом, что у него был дом на холмах, Феррари и Порше Каррера, я не думал, что ему чего-то не хватало. Он, должно быть, видел многое из того, что я думал, он не замечал, потому что он не был куклой, но спускал мне всё с рук.
Для меня это было как летние каникулы, и я зарабатывал деньги быстрее, чем я мог тратить их. Майк работал в ветеринарной лечебнице, а наш друг Джонни Карсон (Johnny Karson), который встречался с Хайей в средней школе, работал в Уорнер Бразерс. Долгие годы Майк и я мечтали о нашем собственном доме в Голливуде, поэтому мы втроём решили объединить наши ресурсы и сняли маленький милый дом прямо рядом с кафе Формоза. Мы заселились в дом, но тремя неделями позже даже более хороший дом в конце квартала освободился для аренды. Двор там был больше, и он был дешевле на пару сотен долларов в месяц. И изменили решение, добились возвращения нашей депозитной предоплаты и переехали ниже по улице.
Довольно скоро стало очевидным, что ДжейКей превратился в очень странного человека из-за того, что вся его жизнь длилась с девяти до пяти в Уорнер. Майк и я не позволяли своей работе мешать вечеринкам, которые даже в первом доме состояли из частого употребления кокаина. Мы включали на полную Би-сайд Police "Fall out", затем Майк и я принимали кокаин и бегали по дому, охваченные временной эйфорией мега-счастья. Мы поднимали руки высоко в воздух, чтобы остановить кровь, и начинали распевать: "Oh my God, oh my God, oh my God, this is a good one, this is the big one, this might be too much, oh no, it's not too much, I'm good, I'm good, oh this is incredible", и мы пели вместе с песней. А одному нормальному, не принимающему кокаин гражданину, приходилось иметь дело с этими двумя сумасшедшими, которые обращали больше внимания на свой собственный мир, чем на внешний.
Когда ДжейКей решил поехать покататься на лыжах в Мэмоте на несколько дней, Майк, Хиллел и я лучшую из вечеринок вечеринку. Майк и я украли много алкоголя и скоро заполнили им весь дом. Потом мы вынесли из дома всю мебель, чтобы было больше места для танцев. Хиллел помог нам распространить флайеры, а я приклеил к полу в гостиной огромные буквы "ТАНЦУЙ".
Майк регулярно прибирал к рукам эти красочные таблетки из ветеринарной лечебницы не для того, чтобы принимать, а как сувениры. У нас была дощатая поверхность высотой по грудь вокруг всего дома, и мы сложили узоры из синих, жёлтых и красных таблеток вдоль этой поверхности, создав эффект такого японского рок-сада.
Потом пришла просто орда народа. Выпивка полилась рекой, громко играла музыка, люди танцевали, исчезали в спальнях, уходили в кусты. И это была лучшая вечеринка, на которой мы когда-либо были, не говоря уж о том, что мы её сделали. Позднее ночью все стали принимать те сувенирные таблетки, не понимая, что они были от собачьего запора, или кошачьего психоза, или чего-то в этом роде.
В какой-то момент дом начал жить своей жизнью так, как будто бы его энергия пульсировала из окон во внешний мир. Мы отрубились рано утром, а когда пришли в себя, Майк и я осмотрели местность. Это была военная зона. Полы были на дюйм покрыты слоем всякого дерьма; там была еда, сорванные со стен таблетки, рвота, пустые пивные бутылки, сигаретные окурки, и вообще повсюду были развалины. Я знал, что

SKATEBOARDER

12-03-2007, 21:20

Люда харе уже
сколько та еще?
ты подумай кто будет кроме нас читать :fool: ито :|

RedGreen

12-03-2007, 21:21

ДжейКей должен был приехать домой тем вечером, поэтому я взял швабры, ведро, воду, мыло, ходил целый день по дому и вычистил каждый укромный уголок и каждую трещину. К тому времени, как я закончил, дом выглядел так, как будто никто никогда и не приходил.
Даже, несмотря на то, что я мог справляться со своей работой в графической компании, я определённо стал зависимым от кокаина. Мы покупали его довольно регулярно, потому что и Майк и я зарабатывали. Майк мог частично оплачивать то, что мы покупали, торгуя уроками игры на басу за кокаин от одного дилера в Топанга Каньоне. Я с нетерпением ждал дней, когда он давал уроки, потому что сразу после окончания урока мы принимали кокаин. Этого никогда не хватало больше чем на час, но мне действительно было нужно, чтобы наркотики были во мне. Психологическая зависимость достигла своего пика. Я не был физически слаб, но психологически я постоянно хотел кокаин.
Моё процветающее употребление выливалось в некоторые эпизоды абсолютно безумного кокаинового психоза. Однажды у меня было много кокаина, и я употреблял его всю ночь и следующий день. Я был в своей спальне, и я был абсолютно уверен в том, что кто-то ворвался в дом прямо средь бела дня. А потом у меня начали появляться визуальные галлюцинации этого злоумышленника, передвигающегося по дому. Я врывался в каждую комнату, уверенный в том, что он выпрыгнул из окна как раз перед тем, как я вошёл в эту комнату. И я думал: "О'кей, я знаю, как справиться с этим". Я забрался на крышу дома, держа в руках старую автомобильную шину и думая, что я отвлеку парня, а потом брошу в него шину так, что она наденется точно на него и остановит его, прямо как в мультфильмах. К счастью Майк пришёл домой и уговорил меня спуститься.
Я принимал не только кокаин. В то время я встретил панк-рок девушку, которая спросила меня, зачем я употреблял кокаин, когда за двадцать долларов я мог принять спид и быть под кайфом два дня. В итоге я провёл с ней ночь, принимая спид и получая сумасшедший кайф. Каждый раз, когда я принимал спид, кокаин или даже спидбол, что-то щёлкало в моей голове, и что бы я ни делал, и с кем бы я ни был, я хватал карандаш, маркер или какую-нибудь краску и начинал рисовать на бумаге, картоне или стенах, неважно. Мне просто нужно было рисовать именно в ту минуту, когда наркотики ударяли в меня. А если я не рисовал, то занимался сексом.
В то лето 1981 года героин был не особо заметен в мире наркотиков. Я помню, как мы с Майком в баре Элс на окраине видели, как целый стол панк-рокеров принимал его, и это выглядело совсем не весело. Но был и другой голос в моей голове, который время от времени говорил со мной. Он говорил: "Ты должен найти немного этого героина. Люди боятся этого наркотика, значит, он должен быть лучшим". Я нисколько не оглядывался на мой опыт в четырнадцать с той дорожкой китайского порошка; мной больше владела идея принять действительно подрывной наркотик.
Однажды на мою работу пришёл новый парень. Он был похож на певца рокабилли, с высокой чёрной причёской, в тёмных очках а-ля Рой Орбисон (Roy Orbison), супер-бледной кожей и причудливым поведением. Я спросил своего коллегу Билла (Bill), что с этим парнем.
- Именно так ты выглядишь, когда принимаешь героин, - сказал он.
Точно. Вот моя связь с миром героина.
Через несколько дней я подошёл к этому парню и спросил: "Ты можешь достать для меня немного этого чёртова героина?". Он сказал: "Конечно, конечно". Героинщики всегда хотят достать наркотики новым парням, потому что они могут их разорить. Итак, мы договорились принять героин тем вечером у меня дома. Я был настолько взволнован, что помчался домой и сказал Майку и ДжейКей, что я собираюсь принять героин тем вечером.
"Что? Ты не можешь принимать героин. Ты умрёшь!", - предостерегали они. Но я сказал им, что этот парень уже некоторое время принимал его, и они были так заинтригованы, что мы решили, что они должны смотреть, как я его принимаю.
Тем вечером парень пришёл и был озадачен, увидев зрителей, сидящих на стульях вокруг кухонного стола. Но он приготовил ложки и проделал весь ритуал приготовления этого персидского наркотика, которого я никогда раньше не видел. Потому что он был на основе масла, ему нужен был лимон, чтобы приготовить его с ним. Сначала он вколол себе и немного замер, а потом сказал: "Теперь твоя очередь". Он приготовил шприц, который был наполнен чем-то коричневым. Я никогда раньше не принимал ничего коричневого. Все ужасно нервничали и следили за тем, не умирал ли я. Я принял, но не почувствовал ничего особенного. Я попросил у него ещё, и он согласился, но наркотиков больше не оставалось. Он дал мне ещё дозу, и всё равно не было этой великой, мечтательной "давай нырни в кровать и проспи двенадцать часов" опиумной лихорадки. Позже я обнаружил, что наркотики, которые он употреблял, были довольно слабыми. Они решительно не давали большого кайфа и не подожгли меня на поиски другой героиновой связи. Это была трата денег, и великий спектакль принятия этого перед моими друзьями окончился неудачей, и все ушли.
К осени 1981 года, даже притом, что я не принимал сознательного решения, я не был студентом UCLA больше. Учёба не вписывалась в этот бушующий, наркотически-клубный стиль жизни, который я вёл. Я естественно не выглядел как студент. Я поменял свою странную причёску Затычки-Пузыря на флэттоп. Я видел флэттопы в клубах, мне казалось, что они выглядят круто. Поэтому я пошёл в болгарскую парикмахерскую Бадз Флэттопс на Мелруз Авеню, и за четыре бакса они сбрили все волосы по бокам и сзади и оставил полдюйма волос, прямо стоящих на макушке. Когда я сделал это, было похоже на то, что я полностью стёр все свои связи с прошлым. Теперь я был сумасшедшим, бесконтрольным панк-рокером. Когда я пришёл на работу на следующий день, Дэвид был поражён. "О, Боже, ты состриг все свои волосы", - сказал он.
В тот момент песню группы Devo зазвучала по радио, и я включил громкость на всю и начал танцевать по всему офису. "Это очень жестокий стиль танцев", - с раздражением сказал он. Но отключился и бежал к моему новому я.
Всё время, что я работал, я опускался в долговую яму, тратя всё больше на употребление кокаина, алкоголя и кучи таблеток. Я не видел этого, но всё шло под откос. Мне было плевать на работу, на здоровье, на такие обязанности, как плата за жильё, я как будто бы уезжал от всего этого на безумно быстром поезде. Ужасно ироническая космическая уловка наркотической зависимости состоит в том, что наркотики это очень весело, когда ты только начинаешь их принимать. Но ко времени, когда последствия проявляются, ты уже не в том положении, чтобы говорить: "Эй, я просто не буду принимать и всё". Вы потеряли эту способность и создали механизм поддержания и укрепления этого состояния. Абсолютно ничего не сходит с рук, когда дело касается наркотиков.
После того, как много раз приходил не в кондиции, Дэвид уволил меня. Мне было очень грустно, что я подвёл его. Было также грустно, что я потерял курицу, несущую золотые яйца. Затем я получил ещё порцию плохих новостей. Похоже, что ДжейКей отнёс напечатанную нами копию флайера на вечеринку нашему арендатору. Он сказал ему, что мы распространили флайеры в аудио магазинах на Мелроуз и устроили дикую вечеринку, которая подвергала дом опасности. Тем временем ДжейКей поставил в очередь на заезд в дом двух других своих друзей. К тому времени, как его процедура выселения заработала, мы уже были готовы уходить. Наши жизни начали саморазрушаться до той точки, когда мы не могли платить за жильё регулярно.
До того, как мы покинули дом, я всё-таки смог накопить немного денег и купить себе подержанную машину. Раньше я ездил на Капри, которую Стив (Steve) и Пеги (Peggy) подарили мне на окончание средней школы. Я никогда не ремонтировал её, поэтому за прошлый год у неё не стало кашне, и были нулевые тормоза. Я по обыкновению врезался в ограждения, когда хотел остановиться. Однажды утром машина просто встала, и когда я проверил масло, оно было абсолютно сухим. Весь двигатель превратился в камень, поэтому я попрощался со своей машиной, поблагодарил её за пару лет преданной службы

RedGreen

12-03-2007, 21:21

Кому треба,той скопіює :confused:

без аварий, и оставил её на улице. Я взял номер журнала The Recycler и нашёл красивую T-Bird шестьдесят второго года за шестьсот долларов. Она была просто огромной и достаточно скоро стала для меня передвижной спальней.
По некоторым причинам Майка и меня не беспокоило то, что мы оказались на улице. Само понятие сна не имело тогда для нас особого смысла. Повсюду открывались новые клубы, и вся пост-панк сцена развивалась в Голливуде. Там был клуб Ласа, ночной бар Нулевой и клуб Кэш, который был известен как творческое пространство для художников Голливуда. В итоге мы оказывались в этих местах, потому что мы тусовались всю ночь, каждую ночь, двигаясь вместе с этим невидимым потоком вечеринок.
Майк был чуть в лучшей форме, чем я. Он не принимал наркотики так отчаянно и всё ещё имел доход от своей работы в ветеринарной клинике. Когда мы покинули дом Формозы, всё закончилось тем, что он остановился в клубе Кэш. Этим клубом управляла женщина по имени Дженет Каннингем (Janet Cunningham), у которой была легальная работа директора по подбору дополнительных актёров в киноиндустрии. И если ты актёр, художник или музыкант, то Дженет разрешила бы остановиться в этом укромном месте на чердаке бесплатно. Днём это было просто место для тусовок, а по вечерам там проходили концерты. В то время, как туда заехал Майк, там жил Ларри Фишбёрн (Larry Fishburn), а также отличный барабанщик из Гваделупы по имени Джоель (Joelle), французский художник по имени Фаб-рис (Fab-rice) и настоящий панк-рокер по имени Энимал Бонер (Animal Boner). По-моему у этого парня были одни из первых татуировок, которые я видел на ком-то кроме старых моряков, у него они были на коленных чашечках, и на них было написано "МЕТАЛЛ". ФАБРИКА КОЛЕННЫХ ЧАШЕЧЕК.
Майк остановился там, поэтому я, бывало, время от времени тоже проводил там время. Именно тогда мы начали употреблять героин. Фаб (Fab), кроме того, что он был художником, заимел постоянный источник китайского героина. Он был настолько чистым, что можно было вдохнуть одну дорожку и полностью накачаться. Майк тоже начал его принимать, но он всегда был в категории лёгкого веса в том, что касалось героина. Прикол был в том, что достаточно было показать ему щепотку героина, и его начинало тошнить.
К тому времени моя причёска начала отрастать, поэтому однажды, когда мы тусовались на вечеринке в Вэлли, я попросил Хиллела сделать мне ирокез. Я знал, что он умел обращаться с формами и измерениями, поэтому мы пошли в ванную, и он выстриг мне ирокез. Моя прежняя причёска уже была приучена стоять, поэтому мне не нужно было использовать яйца, гель или что-либо ещё, что другие панки использовали для выпрямления ирокезов. Мой просто стоял сам по себе, как конский волос, который торчал из старых боевых шлемов.
Ирокез дал мне новую личность и новую энергию. Даже притом, что у меня не было жилья и работы, это ничего не значило, потому что у меня была эта новая броня и хорошее самоощущение. Я надевал белое платье без нижнего белья, чёрные военные ботинки и шёл танцевать. Одним из новых отличных мест, которые я для себя открыл, был Радио клуб, первых хип-хоп клуб в Лос.-А. Я ходил туда с Майком и Гэри Элленом (Gary Allen), нашим безумным, чернокожим дизайнером гей-моды, который был родом из Арканзаса и был вокалистом в группе Neighbor's Voices. Мы танцевали пять часов подряд, и тратили все свои силы.
Когда приходило время сна, я не был придирчивым. Всё было, как было. Если я был с Майком, то я оставался там же, где и он. Но Хиллел был моим любимым пунктом в моем кроватном туре. Его семья всегда тепло принимала меня и никогда не давала мне чувствовать себя неудачником, каким я на самом деле был, даже, несмотря на то, что однажды я превысил лимит гостеприимства. Хиллел подошёл ко мне и сказал: "Я думаю, если ты останешься сегодня на ночь, это будет немного больше, чем моя мама может выдержать. У неё тоже были трудные времена". В итоге, я спал в моей T-Bird, припаркованной перед домом Хиллела. Мне не было комфортно между передними сиденьями и металлической коробкой передач, поэтому я вылезал из машины и располагался прямо на их переднем газоне. Утром соседские дети выходили поиграть и видели фрика с ирокезом в одежде со склада, отрубившегося на траве. В итоге Хиллел пригласил меня на кофе и тосты.
Когда я был не у Хилела, я оставался у моего друга Кейта Барри (Keith Barry). Он жил со своим отцом в маленьком доме с двумя спальнями в Голливуде. Он был известен тем, что курил траву каждый день, поэтому это стало ещё одной остановкой, чтобы получить кайф. Кевин всегда был изгоем, поэтому он был в тени моей персоны с ирокезом. Он также был отличным музыкантом и приобщил меня к некоторому звёздному старому джазу. Он разрешал мне спать на полу в его спальне, и мне это замечательно подходило. Я скручивал полотенце, клал его под голову и устраивался. Но, как и дома у Хиллела, отец Кевина начал чувствовать себя немного стеснённым моим присутствием, поэтому в итоге я спал на их крошечном заднем дворе. Его едва хватало, чтобы разместить два стула для газона, но это было всё, что мне нужно, чтобы свернуться.
Всякий раз, когда у меня были какие-то деньги, я уходил в наркотические загулы. Проблема была в том, что у меня не было места, где бы я мог принимать наркотики. Поэтому я начал принимать у кого-либо дома, и когда наркотики заканчивались, я шёл и покупал ещё. Я начал употреблять как бродяга, когда у меня были наркотики, я шёл в подземные парковки, прятался за углом и чьим-то грузовиком, приготавливал всё и принимал их. Я был под сильным кайфом и шёл гулять по улицам, а потом находил аллею, школьный двор, или шёл за куст и принимал ещё.
Однажды весной моему бездомному периоду пришёл конец. Я переехал к Биллу Стобогу (Bill Stobaugh), моему другу со старой работы в графической компании. Он был белым парнем, но у него была копна огромных кучерявых волос на голове. Психоделическое творчество Билла дало ему прозвище "Галлюциногений". Он был особым человеком ренессанса, создателем фильмов, гитаристом, коллекционером прекрасных старых двенадцатиструнных гитар. Он также занимался графическими проектами нескольких других домов и помогал мне в поисках работы на полставки, чтобы заработать хотя бы какие-то гроши.
Одним из таких мест был Средний Океан. Им владел огромный шестифутовый, достигающий всего сверх уровня, ирландец по имени Рэй (Ray). Он был способен делать двадцать дел одновременно и заканчивать их все. Его миниатюрная жена блондинка управляла финансовой стороной бизнеса. Они занимались финальным монтажом мультфильмов, включая всю анимацию к Blade Runner.
Рэй и его жена практически усыновили меня, и снова я получил роль разнорабочего. Но снова я начал принимать героин. Я не спал всю ночь, принимая наркотики, а потом я шёл на работу, и мне нужно было относить плёнки на обработку в Оранж Каунти. Я водил их маленький красный грузовик пикап, петляя по трассе. Это удивительно, что я не погиб в автомобильной аварии.
Когда я был в Среднем Океане, Билл понял, что у меня не было дома, поэтому он спросил, не хотел ли я переехать к нему. У него был великолепный огромный тёмный первый этаж с множеством окон, выходящими на тротуар. Он был в классическом старом голливудском квартирном доме практически только с мексиканскими арендаторами. Место было необжитым, без стен, но он предложил мне угол, если я помогу ему поставить защитные решётки на окна, чтобы отпугнуть всякую шушеру.
Однажды вечером прямо после моего заезда, я решил уйти в ещё один мой бесславный кокаиновый загул. У меня была одна из тех странных прогулочных ночей, когда я гулял вверх и вниз по голливудскому бульвару, заглядывая в порно-магазины, занимаясь странным дерьмом. Я, наверное, только один раз приходил домой спокойно в такие ночи, чтобы взять деньги или тёплые вещи, но чаще я был на ногах всю ночь.
На следующий день я пришёл в Средний Океан, и Билл окинул меня таким взглядом, какой я раньше не видел: "Я убью тебя, сволочь". Он всегда был таким простым и

RedGreen

12-03-2007, 21:22

открытым парнем, поэтому я спросил его, в чём было дело. Он замер, может, потому что видел в моих глазах что-то, чего не ожидал. Но он сказал мне, что его ограбили прошлой ночью, что его драгоценные гитары все до единой пропали, и что я был единственным, кто мог сделать это.
"Бил, я знаю, что я сумасшедший. Я знаю, что принимаю наркотики, занимаюсь странным дерьмом и исчезаю. И я знаю, когда ты меня можешь винить в чём-то таком, но лучше думай в другом направлении, потому что я этого не делал. Если ты не сфокусируешься на том, кто это сделал, они уйдут безнаказанными", - сказал я. Я не мог донести до него то, что это мог сделать кто угодно другой. Ключи были только у меня. Но я был уверен в том, что это была работа изнутри, и что обслуживающий персонал здания ограбил его.
Это был конец моего проживания с Биллом. Я никак не мог жить с парнем, который думал, что я ограбил его. Теперь мне нужно было найти новое место, чтобы остановиться. В Среднем Океане они выделили маленькое пространство на чердаке над выставочным залом, на него вела лестница, и там была пара матрасов. Я стал ночевать там и просыпаться довольно рано, и никто не знал, что я не был первым в очереди за утренней работой.
К тому времени Майк (которого назвали "Фли" в поездке в Маммот, куда он отправился с Кейтом Бэтри (Keith Batry) и ДжейКей) переехал в квартиру в место, которое мы называли Уилтон Хилтон. Это было отличное классическое здание на улицах Уилтона и Франклина. Оно было наполнено художниками и музыкантами, и им управляла супер-сумасшедшая, похожая на пожарный насос, семидесятилетняя домовладелица. Фли жил с Джоелом и Фабрисом, его приятелями из клуба Кэш. В одно время Хиллел тоже наполовину жил там. Поэтому, когда время моего пребывания с Биллом закончилось, я часто останавливался там. В течение всего этого времени What Is This? (это новое, более зрелое название группы An-thym) продолжали играть на концертах и расширять культ своих последователей. Я всё ещё объявлял их на концертах, но к тому времени я писал мои собственные стихи для этих представлений. Однажды я даже зарифмовал "столицу" с "кислотой и шприцем". Чем больше они играли, тем больше Фли становился признанной звездой группы. Всякий раз, когда они давали ему место для басового соло, это становилось кульминационным моментом всего вечера.
В то время Fear была самой известной панк-рок группой в Лос.-А. Они получили национальное внимание, когда Джон Белуши (John Belushi) взял их под свою опеку, и они появились в телешоу Концерт Субботним Вечером (Saturdaty Night Live). И когда их басист покинул группу, было естественно, что они попытались заполучить Фли ему на замену. Однажды Фли пришёл ко мне и поставил меня в тупик тем, что его пригласили на прослушивание для Fear. Это была рискованная ситуация, потому что Фли и Хиллел были моими самыми лучшими в мире друзьями. Но мы поговорили, и оказалось, что если бы Фли выбирал из двух музыкальных стилей, то он выбрал бы Fear. Поэтому я посоветовал ему пойти на прослушивание.
Он вернулся с прослушивания, его приняли, но ему нужно было встретиться с Хиллелом, парнем, который научил его играть на басу. Фли так нервничал перед их встречей, что весь дёргался. А Хиллел не принял эти новости хорошо. "Мне нечего тебе сказать", - сказал он и вышел из комнаты. What Is This? меняли Фли на ряд посредственных басистов; а тем временем Фли втягивался в миниславу панк-рока. После нескольких месяцев без общения, Хиллел должен был простить Фли. Что-то в нём знало, что даже если он был обижен, это была судьба Фли, и Хиллел должен был немного подавить своё эго и позволить Фли цвести. Это было сложно, потому что ни у кого из нас не было отца, с кем бы мы могли посоветоваться по этим тяжёлым проблемам. В конечном счете, они снова стали друзьями и снова стали джемовать вместе.
Я всё ещё работал в Среднем Океане и водил тот грузовик пикап всё лето 1982 года. Чудесная песня звучала по радио, которое было у меня на панели приборов. Она называлась The Message, и её исполняла рэп-группа из Нью-Йорка Grandmaster Flash and the Furious Five. Я пошёл, купил кассету и слушал её снова, снова и снова. Несколькими неделями позже они приехали в Лос.-А. и играли в месте под названием Кантри клуб, и они были невероятны. Их сценическое искусство было вдохновенным, у каждого была своя индивидуальная личность, и их рэп был фантастичным. Грандмастер Флэш (Grandmaster Flash) был запредельным человеком; звуки, ритмы, фанк и крутость, которые этот парень выпускал со сцены, были действительно внушительными.
Но кроме всего The Message начать заставлять меня задумываться. Эти парни все писали рифмы, это то, во что Хиллел и я были долгое время влюблены. Мы с ним забирались на верхний этаж Континентального Дома Хиятт (Continental Hyatt House) на бульваре Сансет. Там был частный клуб, а мы использовали его для себя и смотрели на этот захватывающий вид города. И мы курили траву, придумывали этих сумасшедших персонажей и спонтанно начинали эти рифмующие сессии. Это был первый раз, когда я попробовал рэповать.
Итак, когда The Message стала самой горячей песней того лета, мне в голову стало приходить мысль, что не нужно быть Элом Грином (Al Green), или иметь невероятный голос Фредди Меркьюри (Freddy Mercury), чтобы занять место в мировой музыке. Рифмовать и придумывать персонаж было ещё одним путём к этому.

B.E.S.

12-03-2007, 21:22

Суперстари від РХЧП
Жирррррррр...Я теж собі такі хочу. Де їх можна відрити, а?

RedGreen

12-03-2007, 21:23

«Deep Kicking»

Некоторым образом я обязан своей карьерой своему другу Гэри Эллену (Gary Allen). В феврале 1983 года у Гари и его группы Neighbor's Voices было намечено выступление в Зале Ритма в клубе Большая Комната на Мелроуз. За несколько дней до концерта он предложил Фли, Хиллелу и мне выступить на разогреве у его группы и сыграть одну песню со мной в роли фронтмена.
Хотя Хиллел и Фли первоначально отнеслись к этому скептически, потому что я не был вокалистом, Гари признал мой потенциал как исполнителя, по большей части из-за моего маниакального скакания на танцполах в различных клубах города. Мы решили кое-что придумать, и, благодаря Grandmaster Flash, мне сразу стало ясно, что мне не обязательно было петь песню. Я мог выйти туда прочитать рэпом мои стихи. Все мы были во власти энергии группы Defunkt, сырой остроты the Gang of Four и, конечно, космической нечёткости свободы гитары Джими Хендрикса (Jimi Hendrix). Поэтому мы соединили все эти влияние. Но главным образом, мы хотели делать что-то, основанное на фанке, потому что у What Is This? не было вообще ничего общего с фанком.
У нас не было места для репетиций, и мы не относились к этому концерту серьёзно, поэтому мы решили, что всё, что надо, это собраться вместе в гостиной Фли в Уилтон Хилтон на репетицию а-капелла. Между Фли и Хиллелом была такая сильная телепатическая связь, что они могли просто посмотреть друг на друга и уже знали, что играть. Итак, Фли играл басовую партию, Хиллел придумал фанковый гитарный риф, а Джек Айронс (Jack Irons), барабанщик из What Is This? сочинил бит. Потом я вышел, чтобы написать какую-нибудь лирику.
У меня получилось. Я решил написать то, о чём я хорошо знал - мои безумно яркие друзья и наши дикие сцены ночной жизни. Я назвал песню Out in L.A., там были упомянуты Фли, Три (Tree, прозвище Кейта Бэрри) и Слим, так мы называли Хиллела. В великих традициях рэпа я написал куплет о моём сексуальном мастерстве и назвал себя Антуан Лебедь (Antoine the Swan), ни по какой другой причине кроме хорошей рифмы. Годы и годы люди подходят ко мне и спрашивают: "Что на самом деле значит лебедь? У тебя неровный член?". Где-то это было ироническое прозвище, потому что мой танцевальный стиль был таким неизящным и непохожим на лебедя. Я пытался воспроизвести физические манёвры примы балерины, и всё заканчивалось тем, что я падал, бился об стол или срывал занавески.
Это была достаточно амбициозная первая песня. Я выделил места для басового соло, гитарного соло и а-капельного вокального брейка. После того, как мы отрепетировали её и чувствовали себя уверенно, я придумал нам название. Мы не искали постоянного названия, потому что это всё было одноразовым, поэтому я назвал нас Tony Flow and the Miraculous Masters of Mayhem. Это отражало то, как мы хотели играть - величественно и хаотично.
Мы вышли на концерт в Зале Ритма, в клубе было около тридцати человек, все они пришли на Neighbor's Voices. Я был одет в вельветовую рубашку пейсли с рукавом на три четверти и оранжевую флуоресцентную охотничью кепку. Достаточно странно то, что я был трезвым. Я не знал, какие чувства даст мне выступление; всё, что я знал - когда мы поднялись на сцену, появилось это странное ощущение силового поля между нами. Я видел Фли и Хиллела играющими миллионы раз, но я никогда не видел так много интенсивности в их лицах и цели в их языке тела. Фли выглядел как цилиндр пылающей энергии. Без моего ведома он принял героин перед шоу.
Сцена была микроскопическая. Я мог протянуть руку в любом направлении и дотронуться до Хиллела или Фли. Нас даже не объявили, как следует, но люди стали нас замечать, когда мы подключались. Меня поразило всё ожидание момента, и я инстинктивно знал, что чудо управления энергией, соединение с бесконечным источником силы и использование его в этом маленьком месте с моими друзьями, было тем, для чего я появился на этой Земле.
А потом Джек Айронс, благослови Бог его сердце, отклонился назад, постучал палочками и отсчитал: "Раз, два, три, четыре". Когда музыка началась, я не знал, что мне делать, но сквозь меня текло столько энергии, что я подпрыгнул в этом тесном месте и упал на сцену. И нас просто понесло. Мы абсолютно не знали, что мы хотели делать до того момента, но с этой песни мы поняли, что мы хотели взрывать и отдавать всё, что мы имели, ради этого. Когда мы отыграли, все в этом зале, кто не обращал внимания, уставились на сцену. Когда мы закончили, зрители застыли, были полностью ошарашены и потеряли дар речи.
Соломон, французский парень, который был промоутером этого шоу, выбежал из своей диджейской будки и с типичными страстными французскими жестами дотронулся до меня и спросил: "Пожалуйста, вы можете снова прийти и сыграть на следующей неделе в моём клубе? Может, у вас появятся две песни к тому времени?". Хотя мы не планировали снова играть, я сказал: "Конечно, мы придём на следующей неделе, и у нас будет ещё одна песня для вас". Мы были под таким кайфом от этого шоу, что идея играть на следующей неделе казалась абсолютно естественной.
Мы собрались вместе на неделе и написали песню Get Up and Jump. Фли долгое время работал над басовой партией, которая была синкопированной, переплетенной, сложной, совмещающей игру пальцами и слэп странным и красивым фанковым образом. Мне нужно было написать лирику, и я придумал стихи с персонажем. Я выбрал тему прыжков и написал куплеты о разных мультяшных версиях прыжков: скакалка, мексиканские скачущие бобы. Но самой незабываемой строчкой в той песне была о Роне Фрампкин (Rona Frampkin), девушке, в которую был без памяти влюблён Хиллел.
Одной из самых выдающихся характеристик Хиллела была его большая красная сумка с орехами, которой он очень гордился и выставлял на показ практически при любой возможности. Мы обычно подшучивали над его сумкой, потому что, когда он носил её рядом со своим членом, это создавало форму тыквы в его штанах, которая становилась более явной, когда он был рядом с Роной. Я в одном куплете я написал: "Хиллел прыгает на этой малышке Фрампкин/Скажи, что, у тебя тыква в штанах?" ("Hillel be jumping on that little baby Frumpkin/Say what, you got a pumpkin in your pants?").
Мы решили, что будем более театральными на втором шоу, поэтому мы придумали забавный танец к популярной песне Pac Jam. В вечер концерта клуб был забит до потолка, и мы начали наше выступление, войдя в главную дверь и проталкивая себе путь в толпе с песней Pac Jam, звучащей из бум-бокса. Когда мы поднялись на сцену, мы начали этот сумасшедший танец роботов. Джек не мог синхронно двигаться, поэтому мы оборвали танец на половине и сразу начали Out in L.A., а потом Get Up and Jump.
Я думаю, моя лирика о Фрампкин сработала, потому что она была среди зрителей, и позднее тем вечером Хиллелу наконец удалось переспать с ней. Поэтому, когда у кого-то в группе возникали проблемы с тем, чтобы переспать с какой-либо девушкой, я вставлял её имя, и бум, это было как часовой механизм, не проходило и двадцати четырёх часов, прежде чем эта девушка попадала под чары.
После второго шоу мы поняли, что было слишком весело, чтобы это бросать. Наконец у меня было занятие со значением и целью. Я чувствовал, что я мог вложить каждую идею и глупую маленькую философию, которая у меня есть, в песню. Одним признаком того, что мы становились серьёзнее, было то, что мы чувствовали, что нужно было придумать название группе. Мы начали просматривать эти огромные черновые списки идиотских, бессмысленных, скучных названий. До сегодняшнего дня и Три, и Фли утверждают, что это они придумали название Red Hot Chili Peppers. Оно происходит от названий групп американского блюза или джаза старой школы. Был Луи Армстронг (Louis Armstrong) с

RedGreen

12-03-2007, 21:23

Жирррррррр...Я теж собі такі хочу. Де їх можна відрити, а?
В Неті :d :?) :yes:

его Hot Five, и были также другие группы с Red Hot или Chili в названиях. Была даже английская группа под названием Chilli Willi and the Red Hot Peppers, которые позже подумали, что мы украли их название. Но никогда не было группы Red Hot Chili Peppers, это название, которое всегда будет счастьем и несчастьем одновременно. Если думать о Red Hot Chili Peppers с точки зрения чувств, ощущений или энергии, это отлично объясняет смысл нашей группы. Но если думать об этом с точки зрения овощей, то появляются все эти ложные толкования. Есть сеть ресторанов, имеющих в названии этот овощ. И перцы чили продавались во всех наборах украшений для дома, даже для рождественской ели. Достаточно сказать, что для нас было странно, когда люди начали приносить на наши шоу перцы чили как символ.
В то время Хиллел, Фли и я объединил наши накопления и нашли невероятно недорогой дом с тремя спальнями на бесславной улице Лилэнд Уэй. Это была одноквартальная улица, которая была также известна как Аллея Травки, потому что мексиканская мафия торговала травой на этой улице. Это было опасное, сомнительное соседство, полное наркодилерами и шлюхами, но нам было всё равно. На самом деле это давало материал для наших песен. Каждый вечер я выглядывал из окна моей спальни и смотрел на вертолёты полицейского департамента Лос.-А., кружившие и парившие над нашим кварталом, освещая своими лучами этот водоворот торговли травой.

Из Police Helicopter:

Police Helicopter sharking through the sky
Police Helicopter landing on my eye
Police Helicopter takes a nosedive
Police Helicopter no he ain't shy

(перевод):

Полицейский Вертолёт рыщет по небу
Полицейский Вертолёт приземляется на мой глаз
Полицейский Вертолёт опускает вниз нос
Полицейский Вертолёт, нет, он не стесняется

Этот дом превратился в улей музыкальной деятельности. Хиллел всегда играл на гитаре. Я приходил домой, а Фли играл в подъезде. Он вероятно должен был практиковать игру медиатором для Fear, но вместо этого он сочинял все эти проникновенные и эмоциональные фанковые рисунки. Я сидел там, слушал и вставлял замечания: "Да, вот оно! Я могу поработать с этим". И я бежал в свою комнату, брал блокнот, и мы писали песню. Это та же формула, которую мы используем при написании песен сейчас, которая вообще-то не предполагает никакой чёткой формулы. Мы просто собираемся и начинаем импровизировать, а я начинаю записывать. Это то, что отделяет нас от многих других групп, потому что у нас всё рождается из джема. Мы просто начинаем играть и смотрим, что получается.
Наше третье шоу было незабываемым. Это было в клубе Кэтэй де Гранде, который, в отличие от Зала Ритма, был реальным местом для живых концертов. Промоутером того вечера был человек сцены по имени Уайзата Кэмерон (Wayzata Camerone), который предложил нам двести долларов, что было практически вдвое больше нашего заработка от прошлого шоу. К сожалению, тем вечером в клубе было немного людей, может тридцать человек, но у нас была поддержка. Я встречался с прекрасной французской девушкой по имени Патриция (Patricia), которая была среди зрителей вместе с девушкой Фли, Три и моим папой, который тоже пришёл посмотреть. Шоу было таким же волнующим, энергичным, взрывным и бесконтрольным, как и первые два. Мы сыграли четыре песни - две, которые у нас уже были, и две новые: Police Helicopter и Never Mind. В Never Mind мы смело опустили ряд других групп (Gap Band, Duran Duran, Soft Cell, Men at Work, Hall and Oates), говоря миру забыть о них, потому мы были теми, кого люди должны были любить тогда.
В один момент этого сета я пил пиво на сцене, спустился на пустой танцпол рядом со сценой и стал кружиться как вращающееся колесо с пивом в руках, поэтому каждый, кто был в радиусе десяти футом от меня, был облит. Между песнями тем вечером мы исполнили несколько а-капельных кричалок, которые мы взяли из песен школьного двора и лагеря. Хиллел рассказал нам одну, которая называлась Stranded (Сжатый), и мы придумали какую-то простецкую хореографию к этой песне. Мы поднимали руки вверх и пели: "Stranded, stranded, stranded on the toilet bowl/What do you do when you're stranded and there ain't nothing on the roll?/To prove you're a man, you must wipe with your hand/Stranded, stranded, stranded on the toilet bowl" ("Сжатый, сжатый, сжатый на унитазе/Что ты делаешь, когда тебя поджимает, а на рулоне ничего нет?/Чтобы доказать, что ты мужчина, ты должен подтереться своей рукой/Сжатый, сжатый, сжатый на унитазе")
Даже притом, что там было немного людей, всем понравилось шоу. Но в конце вечера Уайзата стал странно пытаться сбежать. Я нашёл его и попробовал взять наши деньги, но он начал что-то мямлить о маленьком количестве людей.
- Это действительно плохо, но были гарантии, и как промоутер клуба ты берёшь на себя этот риск, - сказал я.
Он полез в карман и достал немного денег. "Вот сорок долларов. Возможно в следующий раз, когда мы сделаем шоу вместе, мы сможем восстановить баланс", - сказал он и заскочил в туалет, чтобы избежать меня.
Я рванулся прямо за ним, и всё кончилось тем, что я схватил его и окунал в унитаз, выбивая из него любую наличность, которая у него была, хотя она и не соответствовала нужной сумме. Я просто не мог терпеть, когда разрывают сделку, а потом пробуют ускользнуть.
Ещё одним признаком того, что мы создали шумиху на сцене, было то, что о нас упомянули в разделе газеты L.A. Weekly "L.A. Dee Dah", который был социальной полосой, где отмечались события музыкальной сцены Лос.-А. Фли и я стали звёздами этой колонки сплетен, не потому что мы пытались, а из-за того, что мы были абсолютно сумасшедшими и тусовались каждый вечер до пяти утра в любом существующем андеграундном клубе. Когда о нас стали много упоминать, я был шокирован.
Одним из первых упоминаний обо мне было в маленькой статье, которая связывала меня с "бескомпромиссно авангардной немецкой певицей" Ниной Хаген (Nina Hagen). Я не особо много знал о Нине, когда встретил её на том шоу в Кэтэй, но я знал, что она очаровательная немецкая певица, у которой были местные поклонники на голливудской панк сцене. Мы всё ещё были за кулисами после шоу, когда Нина вошла в крошечную ванную-гримёрку и начала безумно смотреть на меня. Она отвела меня в сторону и стала разглагольствовать на этом сочном восточногерманском акценте о том, как сильно ей нравилась наша группа. Это переросло в "нострадамусосвские" предсказания: "Сейчас вы самая прекрасная группа в мире, которую я видела, и через пять лет весь мир узнает о вас, а через семь лет вы станете самой великой в мире группой". Я отшучивался: "Хорошо, леди, как угодно".
Но у неё был такой стиль и грация, и она была такой подавляющей и очаровательной, что я помню, как злилась Патриция, когда я получал всю эту любовь от этой немецкой девушки. Нина дала мне свой номер телефона, и я быстро дезертировал с корабля.
Я позвонил ей на следующий день, и она пригласила меня на завтрак. У неё был скромный, но милый домик с бассейном. У неё также была маленькая дочка по имени Косма Шива (Cosma Shiva). Мы ели завтрак, и Нина была явно приверженцем более здоровой и органической кухни, чем я. В тот день мы много гуляли, и Нина рассказала мне о своей жизни в Восточной Германии и разных мужчинах, которые были в её жизни.

RedGreen

12-03-2007, 21:25

О сумасшедшем героинщике, который был отцом её ребёнка, и о её новом парне, который уехал из города на месяц. Я находил её абсолютно интригующей, и она была настолько любящей, что мы начали безумной горячий роман с того дня и дальше. Это продолжалось около месяца, но мы остались хорошими друзьями, и она продолжала энергично поддерживать нашу музыку. Сразу после окончания нашего романа, она попросила нас с Фли написать песню для альбома, над которым она работала, и мы сочинили What It Is?.
Тем временем мы непрерывно расширяли наш собственный репертуар. Одной из ранних песен, которые мы написали в доме на Лилэнд Уэй, была Green Heaven. Я читал много книг о китах и дельфинах, и я всегда чётко знал о социальной несправедливости. В Лос.-А. в восьмидесятых среди полиции была распространена коррупция. И я начал писать песню, которая бы показала контраст между жизнью над водой и под водой. Я упоминал остатки времён Рейгана (Reagan) и сравнивал их с идиллическим Ла Шангри-ла, тем, что происходило ниже уровня моря с животными, силу ума которых я считал равной нашей.

Из Green Heaven:

Here above land man has laid his plan
And yes it does include the Ku Klux Klan
We got a government so twisted and bent
Bombs, tanks and guns is how our money is spent. . .
Time now to take you to a different place
Where peace-loving whales flow through liquid outer space
Groovin' and glidin' as graceful as lace
Never losing touch with the ocean's embrace. . .
Back to the land of the policeman
Where he does whatever he says he can
Including hating you because you're a Jew
Or beating black ass that's nothing new

(перевод):

Здесь на земле человек придумал план
И, да, это включает Ку Клукс Клан
Наше правительство такое кривое и согнутое
Бомбы, танки и ружья - так тратятся наши деньги
Настало время отвести тебя в другое место
Где миролюбивые киты плывут через жидкий открытый космос
Двигаются и скользят, изящные, как лента
Никогда не теряющие контакт с объятиями океана
А здесь на земле полицейского
Он делает всё, что хочет
Ненавидит тебя, потому что ты еврей
Или избивает чёрные задницы, что тоже не ново

В итоге мы двадцать четыре часа писали Green Heaven, и она стала эпическим краеугольным камнем наших шоу. Хиллел придумал удивительное вступление с эффектом talk-box для песни: он устанавливал большую пластиковую трубку из его гитарных эффектов рядом с микрофоном. Затем он клал эту трубку в рот и играл на гитаре. Звуки из его гитары шли ему в рот, и, изменяя форму губ, он мог формировать слова из гитарного звука. Это было крайне психоделично, в искреннем смысле этого слова. Не поп-психоделика, не телевизионное неверное толкование психоделики, а реально сердечно-душевная психоделика путешествия в открытый космос.
Хотя эта лирика была политическая, я никогда не считал the Red Hot Chili Peppers социополитически ориентированной группой как, скажем, Dead Kennedys. Я просто чувствовал, что мы призваны создавать красоту, вызывать радость и смешить людей, а если лирика включала политические или социальные комментарии, то пусть будет так. Но мы никогда не были ответственны за то, чтобы быть U2 нашего поколения.
Даже притом, что мы теперь были группой, Фли всё ещё продолжал репетировать с Fear, а Хиллел и Джек с What Is This, и насчёт этого не было конфликтов. Мы рассматривали исполнение наших песен как весёлое занятие, а не как путь к карьере. Никто из парней не думал о том, чтобы бросать свою повседневную работу и заниматься the Red Hot Chili Peppers, и это было нормально. Я был просто счастлив готовиться к нашему следующему шоу, потому что каждое было монументальным для меня. Я не мог спать в ночь накануне. Я лежал в кровати и думал о выступлении. А если я всё-таки засыпал, мне сразу начинало сниться шоу. Когда я просыпался, первой мыслью, которая приходила мне в голову, была: "Это вечер шоу! Сегодня вечером будет шоу!". И весь день был посвящён подготовке к концерту.
Вскоре после того, как Фли, Хиллел и я переехали жить вместе, Хиллел влюбился в новую девушку. Когда Хиллел влюблялся, он изчезал. Он твой лучший друг, он с тобой днём и ночью, но он влюбляется, и всё: увидимся в следующем году. А Фли и я тусовались по клубам, и мы всегда приходили в Зеро, который переехал из Кахуэнги в отличное новое место рядом с Уилкокс и Голливудским Бульваром. В одну особенную ночь Фли и я приобрели немного китайского порошка и таблеток. Мы приняли наркотики, и это была уникальная комбинация. Нас пустили в Зеро, и я начал чувствовать себя действительно хорошо и уверенно. Это было ранним вечером, и людей в клубе было немного, но одна индейская девушка с алебастровой кожей и голубыми глазами всё ходила и ходила взад вперёд передо мной. Она была в старом комбинезоне без нижнего белья под ним, поэтому её грудь была видна практически со всех углов. Я не мог оторвать от неё глаз, и я наткнулся прямо на неё с уверенностью от тех химикатов, которые гнали через мой мозг, и сказал: "Привет!". Она сказала: "Привет!", и начала тереться об меня как кошка на жаре. Мы немедленно пошли к лестнице и направились на крышу, но мы так туда и не добрались.
Она сорвала с себя одежду, упала на пол, и мы начали заниматься сексом. Я даже не знал её имени, но я знал, что она хотела трахаться. И я был полностью готов начать это, когда она развернулась, взяла мой член и ввела его себе прямо в задницу. Это не было как в порно, она очень нежно к этому относилась, но она хотела именно так. Мы наслаждались этим несколько минут, когда этот огромный идиот вышибала поднялся по лестнице и вмешался. Я думаю, позже она сказала мне, что он слишком резко отреагировал, потому что она ему нравилась. А она никогда не давала ему возможности, но какой бы ни была причина, он сбросил нас с лестницы.
Она предложила пойти к ней домой в двух кварталах оттуда. К тому времени она сказала мне своё имя, Джермэйн (Germaine), и то, что она жила в семиэтажном квартирном доме. Когда мы зашли в лифт, вместо того, чтобы подниматься в её квартиру, мы поехали прямо на крышу, где занимались сексом всю ночь напролёт. Я был всё ещё под кайфом от героина, поэтому всё это время я не мог кончить. Когда солнце начало всходить, она села на архаичный механизм лифта, и мы начали следующий раунд нашего общения. Я всё продолжал и взял другой ритм, солнце начало светить, и она начала кричать. Как раз тогда кто-то нажал на кнопку лифта, электричество начало проходить по этому старому механизму, детали заработали, моторы загрохотали, и я, наконец, кончил. Это было драматичной концовкой сюрреалистичной ночи. Я пожелал ей спокойной ночи и побежал сквозь рассвет прямо домой, уверенный в то, что жизнь хороша. И хотя тот сволочной вышибала пробовал навсегда вышибить меня из клуба, его владелец Джон Почна (John

RedGreen

12-03-2007, 21:25

Pochna) усмирил его, и я проводил там ещё много приятных ночей, таких, как ту, с Джермэйн.

Спустя пару месяцев после того, как наша группа начала выступать, мы решили сделать демо-запись наших песен. Мы назначили Спит Стикса (Spit Stix), барабанщика Fear, звукоинженером нашей записи, и мы на три часа арендовали звукозаписывающую студию Дыра в стене на голливудском Бульваре. Чтобы дать вам представление о том уровне профессионализма, о котором здесь идёт речь, стоит сказать, что весь бюджет составлял триста долларов. И это включало время на студии, инженера и плёнку. По некоторым причинам только у меня на той неделе были деньги, поэтому я с радостью отдал их на пользу дела.
Те демо-сессии были, безусловно, самыми продуктивными и вдохновенными, какие у нас только были. За последние двадцать лет мы никогда не чувствовали момента, который был бы более волшебным и исключительным. Мы поймали нашу волну. Всё было записано за один дубль, и всё было идеально. Мы закончили наши шесть песен так быстро, что у нас ещё оставалось время записать а-капельные кричалки, мы не планировали этого.
Мы вышли оттуда с главной плёнкой и несколькими кассетными дубликатами. Когда мы пришли домой и послушали музыку, мы были в шоке. Люди всегда говорили, что мы концертная группа, которая никогда не может всё перенести на плёнку. А теперь у нас было доказательство - запись была полным дерьмом. Фли и я взяли кассеты, написали свои имена на пластиковых кейсах и начали ходить повсюду, чтобы получить приглашение сыграть где-нибудь. Мы даже и не думали о заключении контракта на запись. Для меня весь процесс делился на две части. Ты пишешь и репетируешь песни, а потом ты играешь концерты. А мы хотели играть на всё больших и больших концертах.
Мы также хотели распространить славу о Chili Peppers в Нью-Йорке. Спустя где-то неделю после записи плёнки наш друг Пит Уайс предложил отвести нас туда. Пит был коренным лос-анджелесцом, который познакомился с Фли на съёмках фильма Пригород (Suburbia). Это фильм о панк-рок сцене в Лос.-А., где снимался Фли. Пит отлично заводил толпу, был музыкантом и крутящимся повсюду человеком Возрождения, который был на полтора года старше нас. У него была квартира на первом этаже в Голливуде, которая стала клубом на дому для нас. У него также была красивая старая американская машина, на которой мы ездили к пляжу или просто разъезжали по округе, куря траву и цепляя девушек.
Пит работал на сценариста Пола Шрэйдера (Paul Schraider), который переезжал в Нью-Йорк и нанял Пита отвезти огромный грузовик Райдер, наполненный его вещами, на его новую квартиру на Пятой Авеню. Фли и я зацепились за шанс. У нас было наше секретное оружие, наша кассета, и мы представляли, как будем ставить её людям в Нью-Йорке. Когда они услышат весь её блеск, двери откроются, моря разделятся, а люди будут танцевать на улице. Для нас не было сомнения, что нас пригласят играть в каждый клуб Нью-Йорка.
Наш хороший друг Фэб также присоединился к поездке, это было отлично для меня, потому что где-то в калифорнийской пустыне он подошёл ко мне с хитрым видом и сказал, что у него было немного героина. Мы приняли этот китайский порошок и получили хороший кайф. Исключая несколько стычек с сумасшедшими водителями грузовиков, поездка прошла без инцидентов. Пит высадил нас в СоХо, а потом поехал обратно на Пятую Авенью, чтобы разгрузить багаж Пола. Нам с Фли не терпелось показать кому-нибудь нашу запись, но нам также предстояло решить проблему проживания. Нам негде было остановиться, но Фэб знал двух моделей, которые жили на улице Брум. И когда мы подошли к их дому, он сказал: "Я остаюсь с этими двумя моделями, но я точно не могу привести вас, парни".
- О'кей, но что если мы просто зайдём помыться и всё такое? - предложил я.
Мы зашли к ним и в итоге полностью переехали. Четыре дня подряд эти прекрасные модели постоянно выгоняли Фли и меня из своих постелей и спален. Мы были пиявками.
Мы занялись тем, что давали разным работникам клубов нашу запись. Конечно, у нас не было никаких знакомых или тактики. Мы шли в клуб и спрашивали менеджера. Они указывали на его офис, мы шли прямо туда, включали нашу плёнку и дико танцевали под свою собственную музыку, крича, чтобы продать себя. Единственная проблема была в том, что никто не покупал. Самый тёплый приём нам оказал один курящий сигары итальянский жеребец, который управлял клубом Зал Мяты. Он дал нам несколько минут. А большинство людей указывали нам на дверь и говорили: "Валите отсюда на хрен со свой плёнкой". После нескольких отказов, я мог сказать, что это было плохим способом наняться для концертов в клуб.
Поэтому Фли и я провели день, посещая достопримечательности. Мы пошли в Центральный Парк, сели на скамейку, вставили плёнку в бум-бокс и включили нашу музыку. Мы хотели, чтобы хотя бы кто-то узнал, что мы сделали эту грёбанную запись. Мы получили много презрительных взглядов от людей, которые думали, что мы ужасно неприятные, и что мы слишком громко включили музыку. Но удивительно, что каждый ребёнок, который был в пределах слышимости, полностью отрывался под неё. Это было интересно. Когда мы вернулись в Лос.-А., мы написали песню Baby Appeal, и она стала основой нашего раннего творчества.
Почти сразу после того, как мы вернулись из Нью-Йорка, Хиллел переехал жить к своей девушке. Нужно было платить аренду, а у нас с Фли было по примерно двести баксов у каждого. У нас был выбор: наскрести вместе достаточно денег, чтобы заплатить арендную плату за следующий месяц, или пойти и купить кожаные куртки отличного качества, абсолютно требуемый этикетом каждого уважающего себя панка предмет. И мы направились на Мелроуз Авеню, который становился центром клёвой старинной одежды. Там был парень из Нью-Йорка по имени Дэнни, который недавно открыл маленький магазин с серией отличных старинных кожаных курток а-ля Джеймс Дин.
Мы с Фли выбрали идеальные куртки, но когда мы пошли их покупать, оказалось, что Дэнни установил на них астрономические цены. По меньшей мере на сто долларов больше, чем было у каждого из нас.
- Послушай, у меня сто пятьдесят, а у моего друга сто семьдесят. Так почему бы тебе ни продать нам куртки за эти деньги? - предложил я.
- Ты с ума сошёл? Проваливай из моего магазина, - закричал он.
Но, увидев эти куртки, мы не могли и думать о том, что их у нас не будет, поэтому предложил пикетировать магазин. Мы написали плакаты с надписями: НЕЧЕСТНЫЙ БИЗНЕС, ДЭННИ - ЖАДНЫЙ МОНСТР. Я полагал, что он будет удивлён путями, какими мы идём, чтобы получить эти куртки. Мы начали расхаживать вокруг его магазина с нашими плакатами, Дэнни выбежал.
- Какого хрена вы, маленькие панки, делаете? Валите отсюда, пока я не разбил эти плакаты вам об головы, - орал он.
Я поймал себя на мысли, что обнаружил нотку развлечения в его голосе, поэтому я придумал другой план. Мы организуем голодовку у его магазина и не закончим её до тех пор, пока он не согласится продать нам те куртки. Мы вернулись и легли на тротуар.
Дэнни выбежал, чтобы противостоять нам: "Теперь что?".
- Это голодовка. Мы не будем двигаться, есть и пить, пока ты не отдашь нам те куртки, - сказал я.
- О, Господи, парни. Сколько у вас денег? - спросил он.
Мы, наконец, победили его. Он завёл нас внутрь и попытался склонить к более дешёвым курткам, но мы не сдавались и отдали ему все наши деньги за те две прекрасные куртки.
Позже тем же днём мы гордо шли по Голливудскому Бульвару в совершенно новых куртках, не осознавая той иронии, что мы были в самой горячей панк-фанк группе Лос-Анджелеса, но не имели жилья и денег. И в этот момент к нам подошёл этот безумный,

RedGreen

12-03-2007, 21:26

длинноволосый, похожий на книжного червя, панк в очках и сказал: "Эй, парни, вы ведь играете в the Red Hot Chili Peppers!". Он видел Фли однажды вечером, когда работал диджеем в клубе и крутил пластинку Defunkt. Фли запрыгнул в его будку и выключил громкость, потому что ему казалось, что этот парень крутил не ту сторону.
Его звали Боб Форрест (Bob Forrest), и кроме случайной работы диджея, он также управлял клубом Воскресение, который был одним из самых горячих мест для живых выступлений. Боб спросил нас, как дела, и мы рассказали ему нашу горестную историю о новых куртках и отсутствии дома.
- Это сумасшествие. Полчаса назад моя жена навсегда ушла от меня, - сказал он, - если хотите, парни, вы можете остановиться у меня.
Форрест жил на третьем этаже классического квартирного дома, который назывался Ла Лейенда, который раньше был довольно хорошим, особенно до притока туда панк-рокеров. У него была квартира с одной спальней, заполненная до краёв тоннами книг и пластинок. Фли устроился в гостиной, а я занял уголок на кухне.

Боб ходил в колледж насколько лет до того, как бросил учёбу. Он работал в книжном магазине за минимальную зарплату, когда мы встретили его. Но эта работа стала отличным источником дохода для нас, потому что старые книги хорошо продавались. Фли и я шли и крали книги из частных коллекций или библиотек. Стопка книг стоила десять долларов, а на десять долларов мы могли купить наркотики, принять их и получить кайф. Мы обычно покупали кокаин, который был неподходящим наркотиком, если у тебя было немного денег, потому что в следующую же минуту после того, как он заканчивается, хочется ещё. Но мы бежали обратно домой к Бобу, высыпали кокаин в стакан, добавляли необходимое количество воды, втягивали это в шприцы и принимали жидкий кокаин. Мы делали это пару раз, пока он не закончился. Потом мы валились на пол, чувствовали себя рвано и разрушено. Мы бежали в клуб Зеро, чтобы залить боль алкоголем, найти девушку, чтобы заглушить боль или найти ещё немного кокаина.
Тем летом у нас появился надёжный поставщик спида, парень со Среднего Востока, который владел репетиционной базой. И мы начали принимать спид, и это намного отличалось от кокаина. Кокаин даёт чистые ультра-эйфоричные, слишком хорошие, чтобы быть правдой ощущения на три минуты. Уши звенят, челюсти раскрываются, и эти три минуты ты чувствуешь себя полностью одним целым с вселенной. Спид намного более грязный, менее эйфоричный и чуть больше затрагивает физическую сторону. Каждый дюйм кожи начинает покалывать и превращается в кожу цыплёнка.
Мы начали уходить втроём в эти спидовые загулы, мы не спали целыми днями, играя всякую фигню. Мы даже организовали группу вместе, the La Leyenda Tweakers. Я сожалею, что мы решили сыграть за пределами нашей квартиры. Во время шоу мы были под сильным кайфом от СПИДа, поэтому мы напоминали трёх пациентов психотерапевта. В L.A. Weekly появился первый плохой обзор о нас. Мы знали, что наносили ущерб нашим телам, но мы были в таком сильном бреду, что думали, если мы просто будем есть арбузы, то это очистит и наши тела, и наши души от этой отвратительной химической пытки, которую мы были неспособны остановить. Мы покупали арбузы в огромных количествах, возвращались обратно домой и резали каждый на три части. Когда мы доедали арбуз, мы шли на крышу Ла Лейенды, проводили церемонию сброса этих больших арбузных корок и смотрели, как они разбивались внизу на парковке. Потом мы шли и пробовали поспать, затем просыпались и начинали всё заново. Однажды в середине июля мы смогли взять себя в руки и сыграть на концерте, который станет легендарным для Chili Peppers. Мы были хедлайнерами в клубе Кит Кэт, который был классическим стрип-клубом, который проводил рок концерты. Мы все вчетвером упорно трудились, чтобы подготовиться к шоу. По просьбе Хиллела мы сделали кавер на Fire Джими Хендрикса. Мы пришли в клуб тем вечером, и они дали нам огромную гримёрку, которую обычно использовали стриптизёрши. Я убедился, что всё было в порядке с лирикой, и написал сетлист. Я взял на себя эту ответственность в ранние годы группы. У нас был особый дополнительный сюрприз тем вечером. Так как мы играли в стрип-клубе, и на сцене с нами танцевали девушки, то мы решили, что подходящим выходом на бис будет выйти голыми, только с длинными спортивными носками, надетыми на причинные места. До этого мы уже играли без футболок и осознали силу и красоту наготы на сцене.
Я придумал использовать носки, потому что, когда я жил с Донди Бастоном (Donde Bastone), у него была покупательница травы, которая серьёзно влюбилась в меня. Она была симпатичная, но я сопротивлялся её поползновениям, которые включали посланные мне ошеломительные открытки со вложенными линейками для измерения члена и даже фотографиями, где она делала минет какому-нибудь моряку. Однажды она пришла ко мне домой, и я решил открыть дверь полностью голым, кроме носка, надетого на мой член и яйца.
Мы были в отличном настроении, чтобы играть. Наше взаимодействие становилось лучше и лучше. Прежде наши шоу были одним большим фейерверком от начала до конца; теперь мы начали развивать различную динамику на сцене. За десять минут до начала концерта кто-то принёс косяк. Мы никогда не курили траву перед шоу, но мы передали его по кругу и затянулись, даже Джек. Как только меня забрало от травы, меня охватила паранойя и страх, что весь этот тяжёлый труд и отличные чувства могли легко разрушиться из-за кайфа от травы. Хиллел и Фли начали чувствовать себя так же. Я пробежался по кварталу, чтобы освежить голову, и это сработало. Мы должны были играть после фантастического выступления анархически выглядящих эксцентричных умников, которые назывались Roid Rogers and the Whirling Butt Cherries. Но это только заставляло меня идти выше, потому что я хотел показать всем, что мы были сильнее. Мы отлично выступили тем вечером, мы просто вопили. Джек и Фли были в отличной связке, и Хиллел был в другом измерении. У меня был отличный вокальный монитор, поэтому я хорошо себя слышал, что не всегда было так на наших шоу. Мы закончили сет и побежали за кулисы, и мы все немного волновались. Джек хихикал, потому что, когда он нервничал, он просто начинал смеяться.
Когда мы вернулись на сцену в одних только носках, зрители внятно и громко вздохнули. Нас ни на минуту не остановил этот коллективный шок, который испытывала толпа. Мы начали играть Fire, а наша подруга Элисон По По (Alison Po Po) пробилась к переднему ряду и начала хвататься за мой носок. Я был сфокусирован на песне и на моём выступлении, но другая часть моего мозга начала говорить мне, сколько между моим носком и той точкой, где могла достать его. Когда я увидел группу наших друзей, которые рванулись к сцене и хватались за носки, я ощутил полное чувство свободы и силы. Ты молод и ещё не утомлён, поэтому идея обнажённым играть эту прекрасную музыку со своими лучшими друзьями и производить в момент обнажения так много энергии и любви, просто великолепна. Но ты не просто обнажён, у тебя также есть огромный образ фаллоса, работающий на тебя. Это были длинные носки. Обычно, когда играешь, член находится в защитном положении, поэтому ты не напряжён, расслаблен и спокоен. Ты более собран, как будто на матче по боксу. Поэтому иметь дополнение в виде носка было отличным чувством. Но мы никогда не думали, что эти носки станут символом, который ассоциируется с нами. Мы никогда не думали об этом в том ключе, что мы сделаем это ещё раз, и промоутеры захотят добавить к нашим контрактам райдеры с носками, чтобы убедиться в том, что мы сделаем это и на их сцене. Это оставило более продолжительное впечатление, чем мы предполагали.
Одним человеком, кто был реально впечатлён, был тридцатилетний менеджер по имени Линди Гоэтц (Lindy Goetz). Линди работал промоутером в звукозаписывающей компании MCA и был менеджером the Ohio Players, одной из наших любимых групп. Фли и я собрали достаточно денег, чтобы доехать до Вэлли, где находились офисы Линди. Ростом пять футов и шесть дюймов, он был напористым усатым еврейским парнем из Бруклина, который как-то переехал в Лос.-А. в поздних шестидесятых. Тем днём мы покурили немного травы, приняли две дорожки кокаина и рассказывали друг другу истории. Я не

RedGreen

12-03-2007, 21:26

думаю, что мы понимали это тогда, но Линди был в кризисе от своих мотовских "плати всем подряд" дней. Он был менеджером the Ohio Players, но это было тогда, когда их карьера шла под откос.
Он пытался сохранить лицо и видимость того, что дела идут, но счета не были оплачены, и деньги не приходили. Линди казался приятным парнем, даже притом, что он работал с некоторыми кошмарными однодневками. После нашего долгого разговора, мы с Фли попросили минуту, чтобы посовещаться.
- Давай спросим его, отведёт ли он нас на ланч, - сказал Фли, - если отведёт, мы заключим контракт.
Мы вернулись. "О'кей, если ты возьмёшь нас в китайский ресторан прямо сейчас, то ты можешь быть нашим менеджером", - сказал я.
Мы получили свинину Му Шу и нового менеджера. А также абонемент на еду. Следующие несколько месяцев мы просыпались и думали: "Что на ланч? Ничего? Пойдём, навестим Линди". Он жил в шикарном квартирном доме в Западном Голливуде и был женат на девушке из Атланты по имени Пэтти (Patty). Одним приятным вечером мы приняли немного кокаина, покурили немного травы и говорили о будущем. Линди сказал, что его первой задачей было найти нам контракт на запись, о чём я вообще ничего не знал. Это казалось крутой и волнующей вещью. Я думал, это как раз и делают группы, но я не знал абсолютно ничего о создании записи.
Если мы собирались попробовать заключить контракт на запись, нам нужен был юрист. Кто-то дал нам рекомендацию на парня по имени Эрик Гринспэн (Eric Greenspan). Мы пошли в его юридическую фирму, которая была в богатом здании на Бульваре Уилшир. Когда мы вошли в прихожую, мы думали, что мы в Храме Мормонов. Эта фирма представляла и Израиль и Египет. Мы поднялись на лифте на этаж Эрика, а затем подошли к даме в приёмной.
- Мы Red Hot Chili Peppers, и мы пришли встретиться с Эриком Гринспэном, - сказал я.
- Ну, я даже не знаю, позвольте мне... - она казалась озадаченной.
По какой-то неизвестной причине мы решили ошарашить её. Мы развернулись, крикнули: "Мы Red Hot Chili Peppers, чёрт возьми, и мы хотим увидеть Эрика", и сняли штаны. Прямо в тот момент выбежал Эрик и пригласил нас в свой офис. У него на стенах были отличные картины Гэри Пэнтера (Gary Panter). Он сказал, что работал с Гэри и также с некоторыми регги исполнителями как Burning Spear.
Я начал прямо в лоб: "У нас нет контракта на запись, у нас нет денег. У нас только есть менеджер, и нам нужен юрист".
Эрик даже не вздрогнул: "О'кей, я буду вашим юристом, вам не нужно мне платить, пока вы не заработаете реальных денег, и потом мы сможем заключить стандартную пятипроцентную сделку". Итак, он стал нашим юристом, и не заработал ни гроша до тех пор, пока мы не начали делать реальные деньги. Он до сих пор наш юрист. Этот парень большая редкость в деле, которым он занимается. Мы ни для кого не выглядели дойной коровой на том этапе. Самыми популярными и зарабатывающими деньги в тот момент были такие группы как Poison, Warrant и RATT. Вот, что было у кассовых аппаратов. Мы были просто анти-всем. И мы, вероятно, анти-зарабатывали деньги в то время.
За пять месяцев мы уже отметились в музыкальной жизни Лос.-А. О нас писали в L.A. Times, и мы играли на таких уважаемых площадках, как клуб Линжери. Чем более известными мы становились, тем более Ли Винг (Lee Ving) упрекал Фли за то, что он играл в двух группах. Я помню, как он однажды позвонил и спросил: "Ты будешь в моей группе, или ты останешься с другой группой?" Фли сказал: "Ну, я собирался быть в обеих, но если ты так ставишь вопрос, тогда я просто останусь в своей".

Однажды в августе мы с Фли пошли на вечеринку какого-то претендующего на тонкий вкус журнала в доме на Голливудских Холмах. Я надел рваный фланелевый верх от пижамы, и мой ирокез отрос и упал на одну сторону. Мы отлично проводили время, тусуясь на заднем дворе, когда я посмотрел в дом и увидел это космическое существо, молодую девушку. Она двигалась как какая-то принцесса, медленно, со сложенными по бокам руками. На ней был гигантский диск шляпы с большими переливающимися драгоценностями вокруг короны. Она была одета в неподходящее футуристически выглядящее мешковатое платье, сделанное из бумаги. Она была немного полновата, но красива.
И у неё был это чудесный магнетизм, ходить вокруг и разговаривать целеустремленно, но медленно, как будто она была Алисой в Стране Чудес, а остальной мир не существовал. Но в ней также чувствовалась панк-рок версия Мэй Уэст (Mae West), испускающая эту яркость и вызывающую, нахальную, неосязаемую энергию. Как раз тот тип девушки, который мне нравился - в общем, странное создание.
Я вошёл в дом и дёрнул её за хвостик или сделал ещё что-то, что делают парни, когда видят нравящуюся им девушку и не знают, как с ней поговорить.
"О, Господи, ты кто?" - спросила она. Мы начали разговаривать, и она говорила загадками, не давала мне прямых ответов. Оказалось, что её зовут Дженнифер Брюс (Jennifer Bruce), она была модным дизайнером и спроектировала собственную модель шляпы Зорро. За несколько минут меня унесло её присутствием, её аурой и её взглядами на моду. В городе, где среди людей было распространено пытаться быть разными, вести себя по-разному и быть всем этим и всем тем, жила личность, которая справлялась с этим с лёгкостью, потому что она была прирождённым супер-фриком, чьей тенденцией в жизни было выглядеть как внутренняя сторона ракушки.
Она не таяла в моих руках; она держала меня на расстоянии. Не думаю, что она дала мне свой номер телефона, но я настаивал. "Давай, у тебя нет выбора. Ты будешь моей девушкой, нравится тебе это или нет", - сказал я. О
на должно быть что-то почувствовала, потому что она позволяла мне продолжать процесс, но потом она исчезла, и я ушёл в новом направлении. Однако она полностью отпечаталась в моём сознании.
Я посещал и другие события, одним из которых было открытие группы Oingo Boingo в Амфитеатре Universal. Oingo Boingo происходили из той же клубной сцены, где были мы, и просто продолжали развиваться. Они не были нашей самой любимой в мире группой, но у них были некоторые интересные инструментальные произведения. Мы знали их трубача, и он предложил нам место в открытии их большого шоу. И вот мы были здесь без контракта на запись, с репертуаром в десять песен, и мы собирались играть не в клубе перед двумястами зрителями, а перед четырёхтысячной аудиторией.
Мы вышли на сцену тем вечером, одеты в наши самые странные вещи. Прямо в середине первой песни, Фли порвал струну на басу. Внезапно возникла пауза, и мне нужно было говорить с залом, пока Фли менял струну. Через несколько секунд толпа начала недовольно кричать, чем-то бросать в нас и скандировать: "Мы хотим Oingo Boingo". Но это только подогревало и давало нам энергию. Мы начали снова, и Фли так разошёлся, что порвал другую струну. В этот момент Дэнни Элфман (Danny Elfman), вокалист Oingo Boingo, а также наш фанат, вышел на сцену в купальном костюме с измазанным пеной для бритья лицом, как будто он шёл прямо из гримёрки. Он взял микрофон и сказал толпе, что мы ему действительно нравились и, что нужно быть уважительными, а потом он ушёл, но несколько непослушных парней в толпе не учли его просьбу. Мы настроились и начали играть, и к тому времени, как мы закончили, я думаю, что мы дали им знать, что мы настоящие. И они только что были поражены тем, что они скоро не забудут.
После шоу мы отмечали это за кулисами, когда Блэки (Blackie), который был одним из наших ранних фанатов, подошёл к нам с Фли. На нём были тугие чёрные перчатки, и он достал два конверта с билетами на самолёт.
- Это для тебя, Энтони, и я хочу, чтобы ты взял с собой Фли, - сказал он.
"Взять его куда?". Я был озадачен. Я посмотрел в конверт и увидел два билета туда и обратно в Лондон, Англия. Настало время для моего обрядового похода в Европу

RedGreen

12-03-2007, 21:26

Нам нужно было сделать несколько дел до отъезда в Европу, одним из которых были осложнения, которые появились при заключении контракта на запись. Мы подозревали, что нами интересуются звукозаписывающие компании, особенно после наших шоу в Линжери и Амфитеатре Universal, и после триумфального возвращения в клуб Кит Кэт в сентябре. Один управляющий из EMI/Enigma, Джэйми Коэн (Jamie Cohen), был особенно агрессивным в охоте за нами. Однажды вечером, когда Фли и я тусовались в Ла Лейенда, нам позвонил Линди. Он сказал нам, что с нами заключили контракт на запись EMI/Enigma. Я был настолько рад, что последнее, о чём я думал, это о возможных проблемах. Я помню, как мы отмечали это и думали, что всё идёт по плану, и что нам только нужно собраться, быть прилежными и приниматься за работу.
Я всё ещё был в эйфории от этого контракта, когда телефон снова зазвонил. Фли поднял трубку. Издалека я услышал, что он говорил: "Ты уверен? Ого, ого, это действительно плохие новости". Я сидел и думал: "Что? Что? Что?", когда Фли повесил трубку и посмотрел на меня.
"Джек и Хиллел только что ушли из группы. У What It Is? появился свой контракт на запись, и они выбрали остаться в той группе", - сказал он.
Я был безмолвен и шокирован, чувствовал себя так, как будто на моё сердце свалился рояль. Я уткнулся в кровать и начал плакать. Так не могло быть. Мы изобрели что-то как группа, мы создали то, что мир должен услышать. И внезапно всё произошло, как будто мы сделали аборт на шестом месяце. Фли сидел и говорил: "Всё испорчено, всё испорчено".
Наш звук основывался на барабанах Джека Айронса и гитаре Хиллела Словака. Они не были просто случайными парнями, они составляли нашу суть. Мы были друзьями со средней школы, мы были командой. Нельзя купить себе новых маму и папу, так не бывает. Я думал: "О'кей, моя жизнь закончилась, весь смысл потерян, и некуда идти", когда Фли сказал мне: "Нам нужно найти двух других парней". Я перестал быть мёртвым поникшим цветком: "Ха, другие парни? Это возможно?".
"Да, я знаю некоторых хороших музыкантов", - сказал он.
Как только я начал думать об этом, я осознал, что у нас были песни, контракт на запись, Фли, я, и мы по-прежнему любили то, что мы делали. Мы просто пока ничего не сделали, поэтому мы должны были найти способ претворить всё это в жизнь. Фли сразу же предложил взять Клиффа Мартинеза (Cliff Martinez) на роль нашего барабанщика. Он играл в the Dickies и the Weirdos, c Ройдом Роджерсом и Captain Beefheart. Я не много знал о Beefheart, но знал, что он легендарен. Фли и я пошли поговорить с Клиффом. Он жил в причудливой однокомнатной квартире, в которую нужно было входить через подземную парковку на улице Харпер. Это не было по-настоящему квартирой, просто переделанное складское помещение. Он играл в the Weirdos, поэтому его чувство стиля в группе состояло в том, что ты берёшь стиральную доску и делаешь из неё рубашку, потом берёшь чайник и делаешь из него шляпу. Когда он играл с Ройдом Роджерсом, он выступал с тампоном, свисающим из его задницы. Он сильно опережал всех нас по эксцентричности. Я думал, я знал некоторых причудливых личностей, но Клифф был на новом уровне, ещё и очень приятном.
Когда мы попросили его присоединиться к группе, он дурачился от радости, улыбаясь, смеясь и говоря: "Давайте сделаем это. Я надеюсь, я то, что вы ищете, потому что это может быть отличным приключением". У нас был наш первый джем, и стало понятно с самого начала, что Клифф Мартинез не только мог играть сумасшедшие фанковые и супер-изобретательные, единственные в своём роде, авангардные, художественные ритмы, но и хорошо справлялся с большим разнообразием других стилей.
Теперь нам нужно было найти гитариста. Когда мы джемовали с Клиффом, мы обсуждали гитаристов, и он предложил Дикса Дэнни (Dix Denney), парня, который играл с ним в the Weirdos. Фли раньше джемовал с Диксом, и я когда-то тусовался с этим привлекательным парнем. Нам было комфортно оттого, что мы хорошо ладили с этими двумя парнями. И мы с Фли могли поехать в Европу.
Мы отлично провели время в Европе, посмотрев Лондон, Париж и затем Амстердам. В Париже я вероломно оставил Фли на несколько дней, чтобы побыть с прекрасной датской девушкой. Он встретил меня молчанием, когда я вернулся, но потом я принёс красивые разрисованные матово-синие жестяные чашки от уличного торговца и вставил их в эполеты наших кожаных курток. Мы сразу же стали Братьями Чашками (Brothers Cup). Мы съездили в Амстердам и провели ещё немного дней в Лондоне до возвращения домой. Но я осознал, что во время всей поездки я не мог выбросить Дженнифер из головы, несмотря на моё увлечение датской девушкой и кратковременную влюблённость во французскую проститутку.
Мы вернулись в очень интересную ситуацию в нашей квартире в Ла Лейенда. Мы месяцы напролёт боролись с домовладелицей из-за платы за жильё, которую мы не платили, она посылала нам много уведомлений о выселении, но мы их игнорировали. За несколько месяцев до нашего отъезда в Европу, она даже сняла с квартиры дверь. Но и это нас не остановило. Мы всё равно продолжали жить там, как будто отсутствие в нашей квартире входной двери особо ничего не значило. Мы понимали, что там нечего было воровать. Дошло до того, что мы не могли войти к себе, потому что она слышала нас из соседней квартиры и выкрикивала обвинения, поэтому мы начали залезать по пожарной лестнице и входить через окно. Затем она врывалась во входную дверь, видела Фли, спящего голым, и была в бешенстве. Когда мы вернулись из Европы, она наконец-то убедила полицейских прийти, и они оставили уведомления о том, что нас сразу посадят в тюрьму, если мы снова займём помещение.
Фли переехал к своей сестре, у которой была однокомнатная квартира над гаражом в мексиканском районе города на Восточном Мелроуз. Вскоре я тоже отправился туда, и мы втроём делили её кровать королевского размера. Я не остался там надолго, но на достаточное время, чтобы встать на ноги и найти Дженнифер.
Вполне уверенный в себе, я прибежал к ней однажды ночью, и мы воссоединились. Она жила далеко в Вэлли в Энсино со своим отцом, который был бывшим моряком и стал страховым агентом, и сестрой. Они жили в классическом для мегаполиса квартирном доме в Вэлли, который не имел ни характера, ни обаяния. Лучшей подругой Дженнифер была её двоюродная сестра, обе они были обесцвеченными белокурыми девушками из Вэлли с чрезвычайным талантом к персонифицированному модному самовыражению, дивами, которые проводили часы, разрисовывая свои лица безумным макияжем и создавая сумасшедшие костюмы, перед тем, как идти в клуб.
Они любили Kamikazes и курили Шермы (Sherms), сигареты Нэта Шермана, которые были впитаны в ОПТРОН. Они были парой глупышек, но что-то было в Дженнифер, что я находил очаровательным, не только эстетически, но и духовно - что-то в её глазах, что-то в её душе, что-то в её существе, что привлекало меня. Я верил ей.
Едва мы начали тусоваться вместе, как мы стали парой. Теперь у меня в жизни был новый человек, которому я начал отдавать много своего времени и энергии, но она уравновешивала это, будучи отличной музой и отдавая всю себя. Дженнифер было всего семнадцать, но она уже была в отношениях с известным голливудским панк-рокером. Я был его фанатом, поэтому я немного ревновал, слушая эти истории. Но тоже спускал ей с рук то, что она была девушкой этого парня. Она была цветком панк-рока, не перенимала всякое дерьмо от кого-либо и была очень уверенной в себе и очень опытной для молодой личности. Она училась в Институте Моды в Лос-Анджелесе, где мы и встретились. У неё была воя машина, жёлтый хэтчбэк MG.
Как и я, Дженнифер была очень сексуальным существом, хотя у неё был очень маленький сексуальный опыт. Я сдерживался некоторое время и испытывал к ней сильное сексуальное влечение. Когда мы впервые стали заниматься любовью, я спросил, был ли у неё когда-нибудь оргазм, и она сказала, что не было. Она была близка к этому, когда была

B.E.S.

12-03-2007, 21:27

ТА ОНА ВАЩЕ :fool: !
НИКТО НЕ СТАНЕТ ЧИТАТЬ!
ЯБ ТОЖЕ ХОТЕЛА ПОСИТАТЬ......НО........... :confused:
Я собі роздрукую і прочитаю.....Хоча мені в облом, але я це зроблю :cool:

RedGreen

12-03-2007, 21:27

в ванной и использовала душ, но она не испытывала его в сексе. Я пообещал, что мы будем работать над этим, и я начал опускаться на неё, что казалось очень долгим. Она была всё ближе и ближе, и мы, наконец, начали делать это. Она вся превратилась в оргазм, что было великим достижением, но также и великим облегчением.
Однажды в начале наших отношений она захотела принять со мной кислоту. Мы приняли и начали ездить по округе в её машине, умирая от желания секса, и я отвёз её к сестре Фли. Я решил, что вместо секса в кровати Карен, что было хорошей идеей, нам лучше пойти в ванную и заняться сексом в душе. Мы провели там много времени и были довольно громкими. Это стало чистым духовным опытом, полным радужных галлюцинаций. Затем Карен пришла домой. Карен сама была очень сексуальной личностью, и мы были как друзья по сексу, которые делились своими сексуальными авантюрами. Поэтому я думал, она будет не против того, что я занимался сексом в её душевой. Но я был не прав, ой, как не прав. Когда я вышел из этой ванной, Фли отвёл меня в сторону и предупредил, что Карен была очень расстроена, и то, что я сделал, было отнюдь не круто. Итак, это был конец моего пребывания у Фли и его сестры.

Я начал проводить время в Энсино, и отец Дженнифер был не особо этим доволен. Но он действительно любил своих дочерей, и если это означало, что ему приходилось мириться с хулиганом, то было так. Для меня дом в Энсино был ещё одним холодильником, источником еды и местом, где обо мне могли позаботиться, особенно когда я заболел той осенью. Я внезапно утерял всю свою силу, и даже чтобы встать с постели, требовались усилия. Когда я наконец-то пошёл к врачу, он сказал мне, что у меня гепатит. По иронии это не был тип гепатита, который получают от игл, это был гепатит от съеденного испорченного моллюска. После недели в постели, мне было уже хорошо.
Теперь, когда я завладел сердцем девушки, которая мне безумно нравилась, настало время вернуться к делам группы. Одной из наших проблем было то, что Дикс не справлялся с игрой на гитаре. Клифф сразу же выучил все песни. Он шёл домой, практиковался всю ночь и был точно уверен в том, что надо играть. Дикс был отличным музыкантом, который не мог заставить себя играть партии других людей. Если его просили написать песню, он был волшебником. А когда пришло время выучить экспериментальные фанковые рифы Хиллела, это просто было не его. Мы не могли толком понять это; мы думали, что каждый должен уметь выучить всё, что угодно.
Он приходил на репетицию, и у нас были отличные джемы, но потом мы говорили: "Давайте сыграем Get Up and Jump", и у Дикса ничего не получалось. Это было главной проблемой, потому что мы планировали записать все наши ранние песни. Поэтому мы с Фли решили уволить Дикса. Но как уволить этого нежного, привлекательного, спокойного человека? Мы придумали пригласить его поиграть в крокет. Мы хотели цивилизованно объяснить ему, что наши стили не сочетались нужным образом, поэтому и он, и мы должны быть свободны, чтобы продолжать выражать себя в наших собственных стилях.
Через дорогу от дома Фли был маленький двор, и мы устроили там матч по крокету, даже не договорившись с его соседями. Мы раскатывали шары, и я спросил: "Ну что Дикс, как твои дела?"
- Хорошо, - сказал он.
- Мы тут думали, и, в общем, думали о том, что…э-э-э, Фли, почему бы тебе ни сказать ему, о чём мы думали, - продолжал я.
- Ну, мы думали строго о музыкальных вещах…э-э-э, Энтони, я думаю, ты вероятно лучше это скажешь, - перестраховался Фли.
- Ну, говоря о музыке, скажем, мы рассуждали в следующем направлении и, Фли, почему бы тебе ни продолжить с этого момента.
- Ты музыкальный гений в своём роде, и ты вроде двигаешься в своём направлении… - сказал Фли.
- И, похоже, что направления нашего движения не пересекаются. Нам очень жаль, - вместе закончили мы.
Мы продолжали говорить о том, насколько разными были наши музыкальные направления, а Дикс слушал, как обычно, и вообще ничего не говорил. После того, как мы сказали ему (по крайней мере, думали, что сказали) о том, что наши дороги не пересекались, Дикс повернулся к нам и спросил: "О'кей. Так репетиция завтра в то же время?".
Нам пришлось обстоятельно объяснить, что мы не могли больше играть с ним в группе, наконец, он понял это, собрал свои вещи, сел в машину и уехал. Это было первое из многих душераздирающих увольнений, которые нам с Фли приходилось проводить. Мы думали, что всегда будем бесшабашной четвёркой из Голливуда, но тогда мы понимали, что нам придётся иметь дело с реалиями жизни.
Мы устраивали прослушивания на роль гитариста и видели множество людей, но в итоге выделили двух парней: Марка Найна (Mark Nine), хиппового авангардного креативного, сбежавшего из школы парня, который играл с Клиффом в группе Two Balls and a Bat; и Джека Шермана. Я ничего не знал о его (Джека Шермана) происхождении и о том, как он попал на репетицию, но с первой минуты, когда он вошёл на прослушивание, я знал, что он сумасшедший. Тогда это было совсем не плохо, в то время в нас было много сумасшедшей энергии. Но этот парень был сумасшедшим и даже не подозревал об этом. У него были ровно зачёсанные назад волосы, которые нигде не путались, и он был опрятным и чистым. Он вошёл, широко улыбаясь, и не очень круто смотрелся, когда джемовал. Но его игра хорошо сочеталась с Фли и Клиффом, ориентироваться друг в друге не было для них проблемой или борьбой, это был просто поток музыки. Плюс, у этого парня были сумасшедшие мозги, и самые сложные вещи естественно приходили в голову именно к нему. Мы сыграли некоторые наши песни, и хотя у него не было этого низкого, грязного и безбашенного элемента в его игре, он был технически эффективен и играл все ноты в нужное время. Его игра не имела похожего на Хиллела духа, но, по крайней мере, он играл все партии.
Итак, всё сводилось к двоим: хипповому парню и обыкновенному чуваку. Когда мы шли из репетиционной базы тем вечером, Джек повторял: "О, это был действительно удивительный джем, и вы, парни, по-настоящему крутые. Я не играл такого фанка с 1975 года, когда был в группе Top Forty…". Мы сказали ему, что нашим первым шагом было записать альбом, а потом поехать в тур.
"О, супер, записать альбом, это будет отлично", - сказал Джек. Затем он замер: "Но если вы хотите, чтобы я был в вашей группе, мне нужно проконсультироваться с моим астрологом перед тем, как ехать в тур. Потому что я не могу ехать в тур, когда третья луна находится в Венере, которая может возвышаться с задней стороны проекции Юпитера на пятую вселенную".
Мы ждали, что он скажет: "Да я просто шучу", но он продолжал говорить об этих соединениях, старинных связях и о чём-то ещё, поэтому в итоге мы вынуждены были спросить его, действительно ли он так думал. "Да, я серьёзно к этому отношусь. Всё будет о'кей, но мне обязательно нужно проконсультироваться с моим астрологом", - сказал он.
Мы сказали ему, что свяжемся с ним, и он ушёл. Мы всё обдумали и, в общем, решили попробовать с этим сумасшедшим. Мы считали, что у него много опыта, и, что по-своему он был удивительным гитаристом. Он не был сырым, взрывчатым дикарём фанка, которого мы искали, но он определённо был способен пойти в студию и сыграть все эти партии, поэтому мы приняли его. Это был ещё один момент, который нужно было отметить, потому что теперь все части были на местах.
Приведя в порядок группу, я нуждался в жилье. Мы с Бобом Форрестом слышали, что эти помещения в классическом старом двухэтажном офисном здании на Голливудском Бульваре сдавались в аренду, и были дешёвыми. Тогда район Голливудского Бульвара был в плохом состоянии. Это здание называлось Заставой, и оно, вероятно, было там с

RedGreen

12-03-2007, 21:27

двадцатых годов. Такой тип здания, где обычно работали частные детективы. Оно было красивым, с изящными лестницами, прихожими с высокими потолками, старыми лёгкими креплениями, большими высокими окнами и с теми старомодными ванными с десятью унитазами, всё из хорошего материала и плитки. Я уже накопил несколько сотен долларов и сказал домовладельцу, что я был писателем, и мне нужно было место для работы. Мы знали, что не могли сказать им, что хотим жить в этом офисном здании, даже притом, что там жила пара людей; ты просто не говоришь этого, а спокойно делаешь, и они не знают, и всё о'кей. Они показали мне несколько разных помещений, и я выбрал самое большое и красивое. Там был высокий потолок и несколько огромных окон, выходящих на Голливудский Бульвар. Это была одна большая комната без ванной, с хорошим деревянным полом. Бюджет Боба был меньше, поэтому он выбрал самое дешёвое помещение, которой выходило на парковку на заднем дворе. Я платил за жильё 135 долларов в месяц, а Боб, вероятно, 85 долларов, просто очень дёшево. Мы не могли не обращать внимания на то, что в наших помещениях не было ванных; нам приходилось мыться в раковинах.
Те комнаты в Заставе стали сценой для большого упадка, распущенности и кризиса молодых умов. Вскоре после того, как мы переехали, Грэг, причудливый старый друг Боба из Орандж Каунти, въехал в соседнюю комнату. Он был кокаиновым другом, кокаиновым дилером и хотел стать гитаристом. А рядом со мной поселилась дизайнер, которая жила со своим парнем, огромным, злобным гитаристом по имени Карлос Ги-тарлос, с которым я раньше принимал наркотики. Я занялся украшением своего нового дома. Я поставил кровать в угол, в стиле комнаты на чердаке, и принёс стол. Девушка Карлоса предложила мне этот маленький круглый диван, покрытый пушистой леопардовой шкурой, что было абсолютной находкой.
То, что Боб жил так близко, было и благословлением, и проклятием. Он всегда приходил, и мы собирали любые скудные суммы денег, какие только могли, чтобы пойти и купить наркотики. Мы потеряли наш героиновый источник, поэтому мы принимали кокаин, а потом пытались напиться до полного забытья. Конечно, наш новый сосед Грэг, казалось, был бесконечным источником. Однажды ночью я принимал наркотики и покупал всё у Грэга, я не мог остановиться, и он не мог остановиться, поэтому он начал снова предлагать мне наркотики. Я продолжал ходить к нему и покупать ещё и ещё. Я даже отдал ему в качестве имущественного залога дорогие лыжи, а потом пообещал принести ему гитару под залог, что было полной ложью для того, чтобы продолжать брать у него белый порошок, потому что у меня не было ни денег, ни гитары. Я думал, что Грэг упадёт в обморок, проспит пять дней и не будет меня доставать.
Вечеринка, наконец, подошла к концу, и я отключился в угловатом состоянии дискомфорта. Проспав несколько часов, я услышал громкий стук в дверь. Это был Грэг, и он хотел получить свои деньги. Я думал, что если я не открою дверь, он уйдёт, я мог перетерпеть его. Но нет. Он продолжал периодически приходить, всё сильнее ударяя в дверь. В итоге я услышал звук, ломающегося дерева. Я посмотрел со свой кровати и увидел большой топор, прорубавший насквозь мою красивую толстую деревянную дверь. Хмм. Нехорошо. Я подумал, что я мог остаться прямо здесь в кровати, и он ворвался бы и разрубил меня этим топором, потому что у меня не было денег и гитары под залог, или я мог обвинить его, попробовать перевернуть всё с ног на голову и сохранить шанс на выживание.
Я подлетел к двери, распахнул её и закричал: "Ты ублюдок! Смотри, что ты сделал с моей дверью!"
Воздух, казалось, вышел из этого разгневанного кокаинового друга. Он посмотрел на дверь, а потом на меня и сказал: "О, Господи, прости меня, пожалуйста. Я починю эту дверь прямо сейчас".
Я решил использовать своё преимущество. "О чём ты думал?", - спросил я, - "Теперь ты должен мне деньги за это".
Грэг выглядел запутанным: "Нет, это ты должен мне деньги".
- Должен тебе деньги? Посмотри, что ты сделал с моей дверью, друг мой. Я думаю, мы просто должны разойтись полюбовно.
- Я не знаю…Я должен все эти деньги моему поставщику…
- Слушай, оставь себе лыжи. Проваливай отсюда, ты уничтожил мою дверь.
Грэг развернулся и ушёл как щенок с топором в руке. Большая доска была вырублена из моей двери, и можно было заглянуть прямо ко мне в квартиру, поэтому я взял немного картона и заделал её. А потом я снова лёг спать.
К сожалению, это был типичный день в Заставе. Многие мои дни проходили рядом с Бобом, когда мы ночью принимали наркотики, просыпаясь на следующий день без денег и собирая по углам девяносто девять центов, чтобы спуститься вниз и купить кусок пиццы.
Фли больше не участвовал в нашем безумстве. Когда мы ещё жили в Ла Лейенда, он прочитал о группе Minor Threat из Округа Колумбия, которые провозглашали анти-наркотическую философию в своей песне Straight Edge. Фли был настолько деморализован и доведён до отчаяния всеми этими наркотиками, которые мы принимали, что вырвал страницу с их стихами из журнала, побрил голову и попробовал следовать этой анти-наркотической философии. Это не удерживало его, но действительно остановило в дальнейшем движении вниз. Он выровнялся и принимал намного меньше наркотиков, тогда как мы с Бобом потеряли контроль. Однажды в Заставе я принимал кокаин и спид, и у меня всё закончилось. Но приходит момент, когда хочется принимать хотя бы что-то, даже если ты под кайфом, просто чтобы начать всё снова. Кто-то дал мне дозу кислоты, а у меня была бутылка водки, поэтому я взял кислоту, положил её на ложку, налил туда немного водки, растворил эту густую кислоту так хорошо, как мог, и принял ЛСД, смешанный с водкой. Это было впервые, когда я получил кайф от кислоты в первую же секунду. А вместо вкуса героина, кокаина или спида, на задней стенке рта был вкус водки.
Когда-то в то же время я снова начал употреблять китайский героин. Я помню, как тратил все свои деньги на кокаин и лежал в постели, не в состоянии спать. Я звонил Дженнифер в Вэлли и просил её прийти и позаботиться обо мне, что означало принести мне немного денег, чтобы мог достать героин для успокоения. Обычно было четыре утра, и Голливудский Бульвар был мертвецки спокоен, а я был пустой душой, лежащей на матрасе в ожидании звука её MG. Я настолько сильно хотел наркотиков, что мог слышать этот отличительный звук её машины, когда она съезжала с трассы за десять минут до её появления. И она давала мне двадцать, сорок или шестьдесят долларов, столько, сколько у неё было. У неё тогда не было проблем с наркотиками, поэтому она была рядом, чтобы спасти меня. Это была нашей постоянной процедурой, я слушал, когда подъедет машина, и наступало это ощущение абсолютного облегчения, когда я знал, что она паркуется внизу.
К тому времени мои наркотические авантюры начинали отражаться на группе. Я пропускал репетиции, потом шёл на некоторое время в AWOL, и я начинал отдаляться от Фли. У нас был контракт на запись и много работы, а я лежал на полу в моей квартире в Заставе, завёрнутый в какие-то одеяла, после несчастной ночи приёма наркотиков, стараясь заснуть. Однажды я был как раз в такой ситуации, и в дверь постучали. Это был Фли. Он вошёл в комнату, где царил запущенный беспорядок, и посмотрел на меня: "Энтони, вставай!".
Я сел.
- Я не могу больше справляться с тобой. Ты слишком испорчен. Я должен уйти из группы.
Я проснулся, потому что это было не то, что я ожидал от него услышать. Я думал, ты скажешь: "Чувак, ты не в порядке, мы должны поговорить о том, чтобы ты больше не принимал так много". Но когда он сказал, что он должен уйти из группы, все мои клетки затряслись, и я был в ужасе. Это было первое ощущение того факта, что я мог разрушить созданную нами мечту об этой удивительной фанк-группе, которая танцевала, излучала энергию и секс. Я больше всего хотел быть в этой группе с Фли. Но как мне донести это до него? И вдруг мне в голову пришла идея.
"Фли, ты не можешь уйти", - умолял я, - "Я собираюсь быть Джеймсом Брауном (James Brown) восьмидесятых".
Ну как он мог спорить с этим?

RedGreen

12-03-2007, 21:28

«The Red Hots»

После того, как мы подписали контракт со звукозаписывающим лейблом, Фли и я сделали офисы EMI нашим домом вне дома. Немного людей там относились к нам хорошо, и у нас было определённое чувство, что если бы там был избранный круг групп на их лейбле, мы бы не были в нем, а были бы оставлены на его дне. У нас даже были проблемы с проходом мимо охранников на главном входе. Каждый раз, когда мы шли туда, мы проходили мимо огромного Роллс-ройса, припаркованного у входа. Мы спрашивали, чья это машина, и они отвечали: "О, это машина Джима Мазы (Jim Mazza). Он глава компании". И когда бы мы ни просили о встрече с ним, нам всё время говорили, что нам не стоит этого делать. Он не занимался каждодневным ведением дел каждой группы. Я могу вам гарантировать, что он даже не знал, что группа Red Hot Chili Peppers вообще существовала на его лейбле.
Однажды Фли и я пошли туда днём, и Джэйми Коэна (Jamie Cohen), который и подписал нас на лейбл, не было на месте. Мы потребовали увидеть босса, и его секретарша вышла и сказала: "Его нет сейчас. Он на очень важном собрании правления со всем персоналом EMI International. Они все туда ушли".
Мы с Фли выглянули за угол, посовещались и решили, во что бы то ни стало, привлечь к себе внимание в EMI. Мы пошли в небольшую ванную, разделись и направились прямо к двери, за которой проходило собрание. Мы ворвались туда, запрыгнули на стол, бегали туда-сюда, орали и бесились. А потом мы обернулись и поняли, что на собрании были не просто люди. Это была целая интернациональная команда EMI со всего мира. И у них были эти их дипломаты и бумаги, и графики, и таблицы, и ручки с карандашами, а мы всё это разнесли к чертям. Когда всё успокоилось, мы спрыгнули со стола, выбежали из комнаты и с трудом надели трусы, отбиваясь от охранников, которым сообщили о нашем вторжении. Мы рванулись вперед как две капли ртути и смылись от охраны через парковку и вверх по Голливудскому бульвару, после чего мы примчались в Уэдлз парк. Там мы присели и забили огромный, толстый косяк зелёной Гавайской травки, чтобы отметить то, что мы дали знать EMI, кто мы такие. Где-то на половине косяка, меня начало хорошенько забирать.
"Хорошая была идея, правда?", спросил я Фли "Но вдруг они вышибут нас с лейбла? Им всё это явно не понравилось. Ты только подумай, как они на нас орали. О боже, что если у нас никогда больше не будет контракта?". Когда нас отпустило, мы позвонили Линди (Lindy Goets, менеджер RHCP) узнать, не выкинули ли нас ещё. Но это всё в результате по-тихому развеялось, и мы готовились к записи нашего первого альбома. Джэйми и Линди хотели знать, кого мы хотели видеть в роли продюсера альбома. Фли и я без сомнений предложили Энди Гилла (Andy Gill), гитариста Gang of four. Их первый альбом Entertainment вдохновил меня снова начать танцевать, когда я жил с Донди (Donde). Их музыка была такой угловатой, жёсткой и резкой, воплощением такого художественного английского фанка. И лирика Гилла была великолепной и социополитичной. Но всё указывало на то, что они не воспринимали себя слишком серьёзно.
Линди связался с менеджером Гилла, и Энди согласился нас продюсировать, и мы считали это своей победой. Когда мы встретились с ним, и он сделал нелестные комментарии к своей предыдущей работе, нам нужно было заметить дурное предзнаменование. Но мы начали предпродюсирование альбома в студии SIR на Санта Монике прямо рядом с Вайн, в паре кварталов от нашего с Дженифер нового дома. У меня было немного денег, Дженифер продала её MG, и мы наскребли вместе достаточную сумму, чтобы снять маленький домик на проспекте Лексингтон. Это было в довольно gnarly районе Голливуда, который приютил всех возможных проституток: от трансексуалов до маленьких мальчиков.
Энди Гилл начал работу над предпродюсированием с Клиффом, Джеком, Фли и мной, но для меня это ни черта не значило. Я вообще не врубался, какого хрена этот продюсер делает? Это была странная, некомфортная для меня ситуация, и это давление реально начало влиять на меня. Я уходил в ужасные наркотические разгулы, окончательно исчезая целыми днями. В основном я принимал кокаин, потому что у меня была пара неплохих кокаиновых дилеров. Боб Форест (Bob Forest) познакомил меня с парнем, который играл в известной рок-группе в Л-А. Он жил в огромной высотке в Голливуде. Я был таким жуликом и хитрецом, что он наотрез отказывался даже подпускать меня к своей квартире. Когда я приходил, он скидывал с балкона банку на веревке, куда я должен был положить деньги. И только после этого он сбрасывал мне кокаин. Но самым надёжным источником кокаина операция на парковке рядом с торговым центром. Кто-то сказал мне, что когда ты паркуешь свою машину, тебе лишь нужно сказать: "Мне нужен билет, - или - Мне нужно полбилета". Это был код к покупке кокаина. Я ходил туда утром, днём и вечером и употреблял кучи таких "билетов".
Ко всему прибавился и героин. Дженифер ненавидела меня, когда я принимал кокаин, потому что я исчезал, вёл себя странно и не был самым тёплым и доступным человеком. Она не боялась врезать мне, орать и набрасываться на меня. Но однажды вечером мы были в клубе Power Tools на окраине города, и я побежал к Фабу (Fab), который недавно переехал в огромный чердак дома в квартале от клуба. Мы пришли к нему, и он продал мне маленький, крошечный, миниатюрный микро-пакетик сильнейшего китайского героина, такого сильного, что его даже не нужно было вкалывать.
Мы вдохнули немного, и это было, как нырнуть в небо. Дженифер это понравилось, мы пришли домой и занимались сексом двенадцать часов подряд. Это было началом нескончаемой героиновой, сексуальной карусели, в которой она и я приняли участие. Но этот первый кайф - это чувство, которое вы обречены искать всю свою жизнь, потому что, когда принимаешь в следующий раз, это хорошо, но всё же не так. Тем не менее, китайский порошок был очень дешёвым и казался таким безвредным. Это не было вроде того, что я был на улице, занимаясь странным дерьмом, или вкалывая иглы в руки, оставаясь в итоге с сотнями ушибов и капающей повсюду кровью. Это казалось гораздо более изящным, тусоваться на этом чердаке среди картин, французов, вдыхать немного и чувствовать эйфорию. Это длилось и длилось, и когда ты просыпался утром, у тебя ещё было в кармане немного денег. Китайский порошок был очень лживым организмом. Сначала он показывал тебе рай, но не показывал ад.
Дженифер и я начали принимать больше героина, но я всё ещё продолжал свои маниакальные кокаиновые разгулы. Когда я мог, я крал новую машину Дженифер, старое такси, которое она называла Цирковой арахис (Circus Peanut), потому что он был цвета тех зефирных конфет. А когда я не мог, мне приходилось идти пешком к моему новому дилеру, писателю, который жил в паре миль от меня. Он занимался и героином, и кокаином, что было довольно удобно для меня. Но у меня с ним не было хороших сделок, с тех пор как он тоже стал принимать. И конечно, я сам был таким клиентом с шилом в заднице, который всегда будил его или просто тормошил, пока он меня не впустит.
Однажды я принимал кокаин у него, но я настолько обезумел, что он вышвырнул меня вон. Я всегда был скрупулёзен по поводу использования стерильных шприцов и стерильной ткани, когда начинал принимать, но сейчас мне было всё равно. Если было нужно, я использовал шприц, который находил на улице. Вместо стерилизованной ткани я использовал часть носка или чаще фильтр от сигареты. Сначала я пользовался только стерилизованной водой из источников, чтобы рассвести порошок, но тогда я просто открывал крышку бачка в туалете, искал разбрызгиватель для газона или даже лужу.

Это сумасшедшее поведение начало вторгаться в мою профессиональную жизнь. Я стал пропускать репетиции и сессии записи. А потом я даже начал пропускать некоторые

RedGreen

12-03-2007, 21:28

концерты, включая большое панк-рок шоу в Olympic Auditorium на окраине города, где мы играли с нашими друзьями The Circle Jerks и Suicidal Tendencies.
Я ушёл в разгул за пару дней до этого. И когда день шоу пришёл, я не мог остановиться принимать. Я всё говорил себе: "О'кей, это последний грамм, который я приму, а потом я поеду на шоу". То, что я так подвёл группу, было самым мучительным чувством, которое у меня когда-либо было. Но Кейт Моррис (Keith Morris), мой друг из The Circle Jerks, заменил меня. Он пел одну и ту же строчку, "Ты получаешь то, что видишь" ("What you see is what you get"), в каждой песне. И это был не единственный раз, когда я пропускал концерт, потому что я постоянно принимал. Мы играли одними из первых в Long Beach, и я был никакой, поэтому подростков из толпы пригласили спеть вместо меня. А в другой раз пел брат Линди.
Мы решили записывать альбом на студии El Dorado, который был прямо в Голливуде, на Вайне. El Dorado была классической старой голливудской студией с отличным старинным оборудованием. На роль инженера мы наняли Дэйва Джердэна (Dave Jerden), легко идущего на контакт, опытного и знающего человека за микшерным пультом. Энди Гилл был далеко не таким, каким мы его представляли. Он был доступным, но был и очень английским, полуотстранённым, абсолютно умным, но безбашенным. Мы были теми агрессивными, изменчивыми индивидуалистами, а теперь рядом был этот мягкий английский парень в красивых брюках. Даже, несмотря на то, что нам всем он нравился, и он был заинтересован в нас, он не становился нашей правой рукой. Он, конечно, не разделял нашу музыкальную эстетику и идеологию. Они находились как бы ниже него. Он уже был там, делал это, это было отлично, но давайте двигаться дальше, идти куда-то ещё. А мы думали: "Куда-то ещё? Это то, кем мы являемся!". Поэтому было небольшое напряжение.
Однажды я заглянул в блокнот Гилла, и рядом с песней Police Helicopter он написал "дерьмо". Я был уничтожен тем, что он отклонил её как дерьмо. Police Helicopter была бриллиантом в нашей короне. Она воплощала дух того, кем мы были, это было движущей, колющей, угловатой, шокирующей атакой звука и энергии. Чтение его заметок закрепило в наших головах мнение: "О'кей, теперь мы работаем с врагом". Это стало как бы "он против нас", особенно против Фли и меня. Создание этого альбома стало реальной битвой.
Стилем Энди было создать хит любой ценой, но это было такой ошибкой иметь какой-либо план. Он должен был всего лишь сделать нас лучшей группой, какой мы могли быть. Мы создавали все эти реально красивые, жёсткие, интересные мелодии, а он говорил: "О, нет, нет, вы никогда не попадёте на радио с такой музыкой". Мы отвечали: "А ты что думаешь? Мы не делаем это, чтобы попасть на радио". Он говорил: "А я делаю. Я стараюсь, чтобы что-то здесь могло попасть на радио". Джек Шерман (Jack Sherman) также не разделял нашу с Фли точку зрения. Он был новичком в группе и гораздо больше сотрудничал с Энди, чем Фли и мной, для получения этого чистого, подходящего для радио звука.
Если эти двое объединились, это было из-за того, что Энди видел Джека в качестве своей марионетки, которую он мог контролировать в студии. Мы всё время спорили о звуке гитары Джека. Энди пытался смягчить его, а мы сделать безбашенным. "Это слабо, мягко и хрупко, а это панк-рок песня, и звук должен быть грязным и жёстким", кричали мы.
Часть нашего расстройства, связанного с Джеком было то, что он был отполированным гитаристом, у которого не было панк-рок происхождения. Плюс к этому он был таким аккуратным в отличие от Фли и меня. Однажды Джек готовился играть в студии, и я пришёл туда рано. У него в руках была маленькая тряпочка, которой он мягко чистил гриф своей гитары. А потом он полез в свою древнюю докторскую сумку со всяким барахлом и достал оттуда то, что выглядело как освежитель воздуха. И он начал ловко разбрызгивать спрей по грифу своей гитары.
- Что это, чёрт возьми, такое? Что ты делаешь со своей гитарой? - спросил я.
- О, это Fingerease. Он помогает пальцам легче скользить вверх-вниз по грифу, - сказал он.
Я привык к Хиллелу (Hillel), который играл так жёстко, что его пальцы начинали отваливаться. Он знал, что вечер удался, если его гитара покрыта кровью. А здесь был этот парень, который по-пидорски разбрызгивал спрей на свой гриф, чтобы пальцы легче скользили. Я начал подкалывать его: "А у тебя есть Fingerease? Выходя из дома, не забудь свой Fingerease." А он ответил: "О, да ты неверное и не знаешь, что такое уменьшенный септаккорд".
Первые пару дней на студии всё было прекрасно. Но скоро я понял, что Энди рассчитывает на звук, который нам никак не подходил. В конце сессий записи Фли и я буквально вырывались из студии в аппаратную, сворачивали все регуляторы на пульте и орали: "Иди на хрен! Мы тебя ненавидим! Это полное дерьмо!". Энди всегда был абсолютно спокоен. А Дэйв Джердэн был как одна из тех кукол с кивающей головой на заднем сидении машины: "Мы должны слушать Энди. Мы должны слушать Энди".
Мы записали некоторый лёгкий материал тоже. Однажды вечером в студии мы были в середине горячего спора с Энди, когда Фли сказал: "Ладно, подождите. Мне нужно выпустить из себя моё большое блистательное дерьмо".
- О, да. Обязательно принеси это потом мне, - сказал Энди шутливо.
- О'кей, - ответил Фли.
- Я не забуду, что ты пообещал, - сказал Энди.
Я вышел вместе с Фли из комнаты. И всю дорогу в ванную мы говорили: "Давай на самом деле принесём ему дерьмо".
Итак, Фли облегчился, и мы положили это в пустую коробку из-под пиццы, которую нашли в студии. Мы побежали обратно по коридору и принесли эту дерьмовую пиццу Энди. Он просто закатил глаза и сказал: "Как предсказуемо".
По сей день Фли указывает на тот случай чтобы показать, почему мы были такой хорошей группой: потому что принесли дерьмо Энди Гиллу.
Я, конечно, помню взрывы счастья того периода. Новые песни, такие как Buckle Down, True men, Mommy, Where's Daddy и Grand Pappy DuPlenty, все звучали волнующе и великолепно. Но я был ужасно расстроен, когда услышал финальные миксы Get Up and Jump, Green Heaven и Police Helicopter. Все эти песни звучали так, как будто они были пропущены через стерилизующую машину Goody Two. Когда мы играли их, они звучали так жёстко, а тогда они звучали как попсовая жвачка.
Всё это давление повлияло на Дейва Джердэна, он лечился от язвы желудка и пропустил неделю работы. Потом Энди пришлось лечь в клинику, чтобы удалить раковую опухоль. Пока он был в госпитале, Фли и я пытались уговорить Дейва Джердэна переделать альбом, но он не пошёл на это.
Альбом был выпущен, но не особо хотелось это отмечать. Я чувствовал, что мы приземлились между двух вершин в аллею компромисса. Мне не было стыдно за него, но его нельзя было поставить рядом с нашей демо-записью. Нашей реакцией было: "О'кей, это наш альбом, и давайте двигаться дальше". Особенно после того, как я прочитал первый обзор. Я взял BAM, маленький музыкальный журнал из Bay Arena, и они просто убили альбом. Меня это очень ранило, но я осознал, что иногда людям нравится, иногда - нет. Я не мог придавать слишком много значения тому, что журналисты говорили о нашей музыке. Потом у нас был совершенно отвязный обзор в одном из первых выпусков журнала Spin, то есть мы получили инь и янь в музыкальных обзорах. В любом случае, о нас написали хоть где-то кроме раздела L.A. Dee Dah.
Прямо перед выходом альбома, мы позировали для нашего первого постера. У нас уже были фотосессии в носках до этого, и она было неизвестной, но это был наш первый официальный промо-постер. Перед фотосессией я взял маркер и стал рисовать на груди, животе и плечах Фли. Это были просто линии, загогулины и точки, но это смотрелось отлично. Тогда мы часто носили всякие безумные шляпы, но пришёл Клиф (Cliff), и он обставил нас всех. У него было огромная маска, с большой шляпой и такими перчатками,

RedGreen

12-03-2007, 21:29

что невозможно было увидеть ни дюйма его кожи. Он выглядел как покрытый тканью робот. Потом Фли обнял мою голову и мы сделали этот постер.
Мы вели себя перед камерой как придурки на всех снимках. Группа родилась в эру, когда позёрство, статичность и симпатичная мальчуковость была повсюду. Все старались выглядеть так красиво, насколько это возможно, делая при этом худую и пустую музыку. А мы было анти ко всему, что было популярно. Поэтому вести себя как придурки и корчиться было нашим естественным ответом всем этим людям, объявляющим себя совершенством.
Мы также сняли первое видео. Enigma\EMI дали немного денег, и мы наняли Грэхэма Уиффлера (Graham Wiffer), который снял клипы для этой странной группы из Сан-Франциско The Residents, которую мы очень любили. Он создал видео для True Men Dont Kill Coyotes. Мы пришли и провели восемнадцатичасовой день съёмок, выскакивая из-под сцены сквозь норы в песке, потому что какой-то фермер поливал своё кукурузное поле. Мы полностью пожертвовали своими телами. Если нужно было десять раз подряд переклинивать своё тело, мы делали это. Я помню, как на следующий день ходил и чувствовал себя столетним. Мне нравилось видео, хотя было странно смотреть на некоторые вещи и видеть Джека Шермана вместо Хиллела.

Наверное, неделю спустя после выхода альбома, без моего ведома, Фли позвонил Джонни Лидон (Johnny Lydon) из Sex Pistols и пригласил пройти прослушивание на роль басиста его новой группы Public Image. Фли спокойно пошёл и прошёл прослушивание, не так как это было на его прослушивании для Fear, когда он играл в What Is This. Прослушивание для Public Image прошло хорошо, и его сразу выбрали. Затем он посоветовался с Хиллелом, как это было со мной, когда его хотели получить Fear. Они послушали обе группы, и Хилел спросил Фли, хотел ли он всего лишь помогать Линдону играть или хотел быть креативным звеном чего-то нового. Фли решил остаться с нашей группой. Спасибо Богу за это, потому что тогда я был рваной тряпичной куклой человека. Я уверен, что Фли постоянно думал: "О, Господи, я не могу полагаться на этого уродца. Он умирает здесь, покрытый следами уколов. Черный и синий с головы до ног. Угоняет машины, пропадает, садится в тюрьму. Просто долбаный псих. Как я могу мириться с этим?".
Однажды у нас должна была быть репетиция, но я не пришёл. Джеку Шерману не терпелось чем-то заняться, но Фли сидел с басом на коленях и опущенной головой.
- Эй, давай сделаем что-нибудь, - сказал Джек.
- Заткнись, - прорычал Фли.
- Что с тобой? Чем ты так расстроен? Почему мы не можем заняться делом? - жаловался Джек.
- Если бы твой друг мог умереть в любую минуту, ты бы тоже был расстроен, - сказал Фли.
Я не слышал о такой его реакции. Тогда давно, насколько я помню, Фли никогда не выражал ничего подобного по отношению ко мне. Когда бы мы ни говорили об этом, никогда не было ничего такого: "Я волнуюсь за тебя. Я думаю, у тебя могут быть проблемы, или ты можешь подвести себя к тому, что умрёшь молодым". Всегда было так: "Я не могу так. Ты просто оставил меня. Мне нужен тот, на кого я могу положиться". Я думал, что он был больше похож на Джека и не воспринимал себя хранителем своего брата, а целенаправленным профессионалом, которому было нужно надёжное сотрудничество.
Альбом был выпущен летом, и чтобы продвинуть его, мы запланировали поехать в Нью-Йорк и сыграть на Новом Музыкальном Семинаре CMJ, который являлся самым важным событием для раскрутки альтернативных групп.
Я практически не мог играть в Нью-Йорке, не из-за кокаина и героина, а потому что злоупотреблял другим наркотиком - алкоголем. Я был дома в Мичигане на ежегодном летнем визите. Я привёз с собой Дженифер, которая приехала со своей обычной причёской канарейково-жёлтого цвета с розовыми перьями, торчащими из головы. Когда я представил её своей семье, они не знали, как к ней подойти. Она была похожа на гигантское поле цветущих нарциссов. И первым, что она сделала, было то, что она пошла прямо на персиковое поле за домом и построила вигвам. Я думал, она хотела построить игрушечный вигвам, но у неё была эта законная страсть к исконной американской культуре, поэтому она провела весь день и часть ночи в лесу в поисках прутьев для вигвама. Я не знал, взяла ли она материал с собой, потому что у неё всегда были с собой сумки полные вещей и рваной ткани, но она закончила строительство пятнадцатифутового в высоту добротного вигвама, который выстоял следующую резкую мичиганскую зиму.
До того, как я уехал из Лос.-А, я принимал гораздо больше героина, чем хотел бы. Я начал вводить эти правила, что я буду принимать всего раз в неделю, потому что, если ты сделаешь это больше одного раза в неделю, ты будешь в опасности быть битым с ног. А потом это было вроде того: "Я сделаю это дважды на неделе, но я не буду делать это всю следующую неделю". Подходит третий день, и ты думаешь: "Я просто буду делать перерыв на день между двумя днями, когда я принимаю, потому что так я никогда не протяну ноги". А потом это было так: "Если я сделаю это два дня подряд, а потом не буду два дня, а потом только один день буду это делать, я не протяну ноги". Я проигрывал эту битву.
Тем временем Дженифер отлично подружилась с моими сёстрами. Моя мама понятия не имела, что и думать об этой симпатичной, сумасшедшей птичке. Конечно, как и все мамы, она не осознавала, что самой сумасшедшей птицей в доме был её собственный сын. Однажды вечером мне было плохо, потому что у меня закончился мой крошечный запас наркотиков, который я взял с собой. Интуитивно я знал, что мне нужно было лекарство, чтобы снять боль, поэтому я оставил Дженифер дома с моей мамой и встретился с моим другом Нэйтом (Nate), который был в баре с кучкой прямых и скрытных парней со среднего запада. Они все были одинаково одеты, пили то же самое, они водили одинаковые машины, работали в похожих местах и жили в одинаковых домах. И они много пили. Алкоголь никогда не был моим наркотиком номер один, два и даже три. Я пил регулярно, я просто никогда не мирился с происходящим. Но мне было плохо, и я плыл по течению в этом баре, который был безумным и кривым, без особого духа. Так я начал пить пиво из чего-то, похожего на большое ведро для попкорна. Я пил и пил там со всеми, и мы напивались, и это срабатывало для меня, заменяя все те запасы, которые у меня закончились. Я думал, всё было нормально, но я даже не знал, насколько меня унесло.
Дорога обратно к дому моей мамы занимала около двадцати миль по прямой загородной дороге. Я никогда не надеваю ремни безопасности даже сейчас. Но тогда, когда я прощался с Нэйтом, я, шутя, придавал ремню огромное значение. Итак, я вдавил педаль в полфургона Субару моей мамы, что понесло меня со скоростью 80-90 миль в час. Я реально уставал и начал засыпать и резко вздрагивать от этого. Так было несколько раз, и потом я решил, что просто закрою глаза не секунды. Я был так пьян, что мои силы угасли.
Я отрубился, и машина выехала на встречную линию, скатилась в кювет, врезалась, и в тот момент я очнулся и увидел огромную стену деревьев передо мной: "Деревья? Какого…". Бум - машину сплющило о ствол вяза, и двигатель уже был рядом со мной на сидении водителя, а руль сломался и попал мне в лицо. Я бы остался там без сознания и в крови неизвестно насколько, если бы не тот факт, что один человек издалека услышал аварию. По счастливой случайности этот человек был парамедиком, у которого, как оказалось, на дороге стояла машина реанимации.
Через несколько минут мы позвонили пожарникам, они приехали, вытащили меня из машины и спасли мне жизнь. Парамедики кружили вокруг меня, спрашивая, кто был президентом страны. Я отвечал на все вопросы отлично, хотя и не понимал, почему они проверяли меня на предмет повреждения мозга. Я не осознавал, что вся моя голова широко раскололась, и я напоминал тарелку спагетти с фрикадельками.

RedGreen

12-03-2007, 21:29

Меня, сломя голову, повезли в ближайший госпиталь, и моей бедной маме сообщили обо всём. Она была дома и помогала своему мужу Стиву восстановиться после четырёхэтапной общей операции. Но уже через несколько минут моя мама и моя сестра Дженни входили в операционную. Они смотрели на меня как на привидение. Я спросил, могу ли я воспользоваться ванной, и медсёстры неохотно позволили мне это. Я пошёл прямо к зеркалу, и из него на меня смотрел Человек - слон. Моя верхняя губа настолько распухла, что почти покрывала мой нос. Мой нос выглядел, как миска с цветной капустой, распластанная по всему моему лицу. Мой левый глаз был полностью закрыт, но выглядел так, как будто в нём застрял биллиардный шар. И повсюду была кровь. Я постоянно думал: "О, боже, я никогда снова не буду выглядеть как человек". Я мог видеть только одним глазом, но я видел достаточно, чтобы узнать, какой была другая часть моего лица, если это можно было назвать лицом.
Я пробыл в госпитале неделю, принимая Петкодан (обезболивающее) каждый день и явно перевыполняя план по его приёму, полюбив этот новый заменитель героина. Доктор в итоге разгадал мою игру и запретил мне эти препараты. Спустя несколько дней, буря утихла, и меня вылечили от переломов. У меня был сломан череп, глазница, была раздроблена околоорбитная поверхность, тончайшая кость, поддерживающая глаз. Пластическому хирургу пришлось работать с фотографией, которую принесла моя мама. Но с помощью небольшого количества титана и Тефлона он вернул меня к моему привычному образу.
Я позвонил Линди, извинился и сказал, что, вероятно, не восстановлюсь к CMJ шоу. Но Фли спросил, смогу ли я выступить. Тогда на мне была специальная маска, которая выглядела довольно круто, так что мы решили, что я буду выступать в ней. Дженифер сделала для меня фиолетовую футуристическую, угловатую ковбойскую шляпу, итак я сел в самолёт с маской на лице, в фиолетовой ковбойской шляпе и в моей кожаной куртке с чашками (его знаменитая куртка с чашками на плечах). Группа сыграла как нельзя лучше на этом выступлении. Я помню, как я нервничал, боялся, ужасался и заводился, и это было впервые, когда я осознал, что мне нужно каким-либо образом взять этот адреналин и этот страх, и эти мысли и воплотить их в выступлении. Это было то чувство, которое осталось со мной на всю жизнь, потому что я уже не испытываю всего того перед шоу, я уже не так волнуюсь.
После шоу Фли и я ворвались в медиа-комнату MTV. Джордж Клинтон (George Clinton), Мадонна (Madonna), Лу Рид (Lou Reed) и Джеймс Браун (James Brown) были на съёмках, но Фли и я заняли место для интервью. Это было началом нашей обычной рутины "двуглавого монстра"; в отличие от других групп, у нас не было единственного человека, который бы говорил. Мы были двумя крикунами с самого начала, когда сидели на одном стуле и делили один микрофон. Это то, что со временем, к сожалению, рассеялось, потому что мы с лёгкостью поддерживали друг друга и настраивали друг друга, заканчивая предложения друг друга как можно лучше. Странное чувство соревнования, которое всегда было между нами двумя, не мешало нашей единственной цели тогда. Мы просто были счастливы быть в центре внимания и делиться этим. Я думаю, что это плохо, если симбиоз пропадает со временем. Это грустно. Мы приходили в клуб Zero довольно рано и представлялись людям именами Внутри и Снаружи. И мы начинали эту фишку Эбботта (Abbott) и Костелло (Costello): "Я Снаружи? Я думал, я Внутри". "О, я снова Внутри?". Мы спали рядом на ж\д вокзалах. А сейчас вы не увидите нас, живущими в одном доме.
Мы чувствовали себя самой великой и успешной группой в мире. Мы не считали группы, продавшие много альбомов и игравшие на стадионах, более успешными, чем мы. EMI был разочарован нашими продажами, и когда они сказали нам, что наш альбом не продавался, я ответил: "О'кей. А в чём проблема?". Я не был одним из тех парней, которые вырастали с мечтами о золотых альбомах. Для меня моя была здесь передо мной: гастроли по Америке в синем минивэне Шевроле. Каждый раз, когда мы играли, приходили люди, им было не всё равно, мы зажигали для них и отдавали для этого всё.
Ничто не может описать, каким неподготовленным я был для всего этого. Линди сказал: "Мы едем в тур". И мы ответили: "О'кей. Куда мы едем?". Именно тогда мы встретились с Трипом Брауном (Trip Brown), нашим первым музыкальным агентом. Я даже не знал, что такое музыкальный агент, но оказалось, что кроме менеджера, нужно иметь ещё другого чувака-проныру - не то чтобы наши парни были пронырами, но, вобщем-то, они из рода проныр. Итак, Трип подписал нас на этот тур, который состоял из шестидесяти концертов по всей Америке за шестьдесят четыре дня. Нам даже в голову не приходило сказать: "Эй, так много концертов и без выходных!".
Перед отъездом, группа купила красивый синий, с белыми полосками, минивэн Шевроле. Линды получил его от церковной группы, он был большой и мощной полноприводной тачкой, от которой срывало крышу. Несколько раз, когда Линди давал мне сесть за руль, я почти взлетал. Боб Форест вёл минивэн на наш первый концерт в Детройт. Боб был талантливым автором песен и артистом, но он предложил сопровождать нас в дороге, поэтому мы наняли его. Но Боб за рулём нашего минивэна на дорогах страны это не так просто, как кажется. Это был парень, который не мог накопить и пяти долларов. Он случайно растрачивал любые деньги, которые ему давали, на самые бесполезные вещи, которые никак не были связаны с бензином, маслом или местом проживания. Поэтому по приезду в Детройт он был пьяной развалиной.
- Как так вышло, парни, что вы летели, а мне пришлось ехать? - спрашивал он.
- Потому что мы наняли тебя везти оборудование. Это твоя работа, - говорили мы ему.
И нам постоянно приходилось выслушивать от него: "Я, конечно, счастлив быть здесь, но идите на хрен, парни, я должен выступать".
Наше первое шоу было в прекрасном старом месте, которое называлось St.Andrews Hall. Тогда мы проводили саунд-чек почти перед каждым шоу, если всё это было реально возможно. Джек был настолько дотошным, насколько можно. Он придирчиво указывал на каждую мыслимую проблему. "Этот шнур только восемь футов в длину, а должен быть двенадцать, потому что мне нужно стоять здесь и слышать нужный звук из моих мониторов, и мне нужно найти мой Fingerease, потому что в дороге струны стали сухими". Мы были готовы сойти с ума и разнести это место, а он стоял там и протирал лады на гитаре.
Мы начали проверять звук True Men, и, несмотря на то, что публики не было, я начал отрываться с первой ноты, просто чтобы настроиться. Должно быть, я сделал движение в танце так, что выдернул штекер или толкнул гитару, или толкнул его, или вырубил его педаль. Это было не специально, но он ушёл. Он ушёл со сцены и сказал: "Я не могу быть в группе, где так проходят саунд-чеки. Мне билет на самолёт до дома". Линди сгладил всё это, и он сыграл тем вечером.
Джек обвинил меня в том, что я специально пытался выдернуть шнур из его педали. Но невозможно контролировать танец, ты крутишься как волчок. Я никогда не проявлял физическую агрессию по отношению к нему. Для меня и Фли неотъемлемой частью сценического опыта было испытать боль. То есть, если было больно, то это знак, что выступление было значимым. Если спускаешься со сцены с кровью на голове или теле, то ты выполнил свою работу, ты пошёл туда и выложился на все сто. Сцена - это сцена, это не место для ограничений. А Джек один раз даже провёл линию на сцене и сказал мне не нарушать его пространство. Но зачем отрезать себя от своего друга и музыканта духовно или физически?
Прямо в начале тура, я знал, что наши отношения с Джеком не сложатся. Мы набивались в синий минивэн, ездили из города в город, вообще не зарабатывая денег. Фли рвал струны на басу каждый вечер, а басовые струны довольно дорогие. И он сказал: "Я бы хотел обсудить кое-что в группе. Мне приходится менять струны на басу перед каждым концертом, это слишком много в день, и я думаю, это должно быть общим расходом группы". Джек затрезвонил: "Это не расходы группы. Ты выбрал этот инструмент. Я не буду скидываться на басовые струны". Фли почти напал на него там в фургоне.

SKATEBOARDER

12-03-2007, 21:29

ну сколько там еще листков? :mad:

RedGreen

12-03-2007, 21:30

Во время тура случалось много странностей. Мы играли в Grand Rapids, и старый друг моего папы Алан Башара (Alan Bashara) был промоутером. Он организовал нам концерт в месте под названием Громовой Цыпленок (Thunder Chicken) где-то на окраине. Это была большая провинциальная лачуга, где обычно проходили концерты кантри или кавер-групп REO Speedwagon. Даже то, что вся моя семья и родственники были там, не останавливало нас в нашем привычном шоу. Тем вечером Фли выпил пару бутылок пива перед концетом, а также он не совладал с ликёром, поэтому прямо на сцене он вынул свой член из штанов. Это было не просто высунутым из штанов членом, это было восклицательным знаком в конце песни. Но родители закрыли детям глаза, и люди ринулись к выходу.
Мы уехали из города, и на следующий день в местной газете появилась статья с огромным заголовком: "ЕСЛИ БЫ У МЕНЯ БЫЛ ТАКОЙ СЫН, Я БЫ ЕГО ЗАСТРЕЛИЛ". Все местные резиденты христианской реформы говорили о том, насколько ужасными мы были, что мы были дьявольским семенем. Моя мама не оставила это просто так. Она ответила с горячим материнским сердцем и написала письмо редактору: "Вы не знаете моего сына. Он один из лучших людей на Земле. Его способность сострадать и помогать его ближнему выше всего, что вы делали в жизни. Я настаиваю на том, чтобы вы взяли назад все негативные слова, которые вы сказали о моём мальчике".
Спустя пару недель в дороге, стало ясно, что Боб не был самым ответственным водителем в мире. Поэтому Линди нанял парня по имени Бен (Ben), и ещё один человек втиснулся в синий фургон. И Бен, и Боб получали что-то около двадцати долларов в день на еду, и Боб заключил с Беном сделку. Он отдавал ему половину его дневной зарплаты, если Бен выполнял все его обязанности в дороге. А оставшиеся деньги Боб тратил на пиво.
И наркотики. Каждый вечер мы по возможности что-то принимали. У меня не было героиновой зависимости, но была постоянная тяга к кокаину, особенно когда я был пьян. Спустя ещё немного времени в дороге, я превратился в радар по поиску наркотиков. Мы играли в каком-нибудь замшелом клубе, и я находил человека, который, по-моему, должен был быть дилером или хотя бы должен знать дилера. Люди, принимающие наркотики, найдут их по запаху даже в пустыне, если нужно. И они найдут кодеиновый сироп от кашля или человека, у которого есть рецепт на то, что лучше всего напоминает наркотик. Это странно, но я оставался в живых и очень хотел быть частью жизни, в то время как разрушал эту жизнь внутри себя. У меня была эта двойственность: убивать себя наркотиками, а потом есть действительно хорошую пищу, упражняться, плавать и стараться быть частью жизни. Я всегда двигался взад-вперёд на каком-либо уровне.
Иногда у нас были наркотики, но не было шприцов, чтобы вколоть их. Мы остановились на безумной окраине Кливленда однажды, и я ужасно не хотел выходить из мотеля, чтобы найти наркотики, поэтому я послал Боба. Прошёл час. Два часа. От Боба ни звука. Я вышел в ту страшно холодную ночь и спросил прохожего, где кто-нибудь может найти наркотики в Кливленде. Он направил меня в работающую всю ночь кофейню около трёх кварталов оттуда. Вдалеке я увидел неоновый свет, и это был маяк надежды. Я вошёл и осмотрел помещение. И точно. Там за одним из задних столиков сидел Боб в своём рваном пиджаке, со спутанными волосами и с двумя сумасшедшими большими чёрными девками.
Я подошёл к ним и увидел, что одна из этих огромных девок сидела по другую сторону стола. Похоже, она взяла Боб в оборот. Я подумал, что она выглядит как чёрный кливлендский трансвестит. Но потом я присмотрелся и увидел за всей этой помадой, ресницами и флуоресцентной одеждой серьёзную мускулатуру, и я понял, что она точно чёрный кливлендский трансвестит. А потом я увидел, как она вся была на Бобе, положила руку ему на член, соблазняя его. Я начал кричать: "Отвали от моего друга! Отвали от моего друга!". Я уже был готов полезть в драку, но потом понял, что Боб улыбался, ему было хорошо. Они сидели там часами и покупали ему выпить. А мы так и не достали наркотики в ту ночь.
Но мы достали их в Чикаго. Мы играли в полном зале, и я вышел на сцену в колпаке палача, который я носил в клипе True Men. Затем я снял маску и нырнул в зрителей, в то время как пел. Группа отлично зажигала, а одна сексуальная, миниатюрная, клубная девочка, которая была безумно симпатичной, схватила меня, бросила к своим коленям, сдёрнула мои штаны-стретч и начала делать мне минет прямо там. Я оценил этот шаг, но у меня не было времени и намерения заниматься сексом именно тогда. Я хотел круто зажечь в этом месте.
Мы закончили шоу, и каким-то образом Боб сумел достать внушительное количество кокаина. Мы остановились в маленьком огороженном районе Travelodge в старой части города c колючей проволокой вокруг. Но нам было всё равно, потому что у нас был кокаин, таблетки и немного пива. Мы пошли к себе в комнату и начали принимать огромные количества купленного в клубе кокаина. Бедный Бобби постоянно был в кокаиновом психозе и постоянно говорил, как он должен остановиться, потому что полицейские вертолёты шли на посадку за окном. Он приклеился к окну, уверенный, что видит вертолеты. Я точно не помню, были ли вообще вертолёты, но если бы они были, им было бы наплевать на двух парней принимающих кокаин в Travelodge.
Боб просто обезумел и был готов побежать на стоянку и сдаться полиции. Я пытался его успокоить. Он вроде собирался, но потом снова начинал: "Они идут. Они идут снова". Он часами сжимался от страха, пока кокаин не закончился, как это обычно выходит. Потом мы проснулись в пять утра, и наш мозг требовал ещё допамина. Мы нашли немного выпивки, выпили и загнали себя в эту полусонную палату пыток, где птички Сатаны поют за окном. Это было далеко не весело. Одни из самых угнетающих ощущений, известных человечеству, приходят в этот утренний ад, когда кончается кокаин, и ты находишься в каком-то захудалом отеле, а солнце поднимается, и нужно куда-то идти. Несколько раз в том туре, я проводил эту ночь наркотиков и потом садился в фургон, спал на полу под сидениями всю дорогу до места концерта, а, когда нужно было вставать и как-то находить силы для шоу, чувствовал себя как восковая фигура с ядром из пенополистирола.
Прошёл месяц тура, когда мы приехали в Нью-Йорк, и для Боба это было слишком. Мы остановились в отеле Iroquois на Таймс Сквер, которая была в шаге от роскошного отеля. Фли, я и Боб жили в одной комнате, и я пошёл к пожарному выходу, чтобы прорепетировать песни, потому что это был Нью-Йорк, и я на самом деле хотел сделать всё в лучшем виде. Я собирался показать в Нью-Йорке новый имидж: женская шапочка для купания, реально большие солнечные очки, мой привычная Пэйсли-куртка, и для этого шоу в клубе Pyramid надувной жилет, который я украл, когда летел в Детройт. В нужный момент, я включил патроны с углекислым газом и надулся.
Тем вечером у нас была самая фантастическая публика - смесь из оттягивающихся королев, хиппи, конченых наркоманов, готов и панк-рокеров. Мы зажигали и выполнили нашу миссию, а потом пошли на разные вечеринки. На следующий день мы собрались пред нашим отелем, рядом с фургоном. Мы должны были играть в Maxwell's в Хобокене, Нью-Джерси. Боб не спал всю ночь, и реально для него эта история подошла к концу. Он толкал свой чемодан на тротуар, ударяя ногами в землю, вопил и орал: "Со мной не будут так обращаться!".
- Обращаться как? Ты ешь три раза в день, тебе дают жильё и платят. Бен делает всю работу за тебя, итак, всё, что тебе остаётся делать - только пить, а ты всё равно куда-то пропадаешь. Так как мы к тебе относимся? - спросили мы.
- Это всё насмешки. Разве вы не знаете, кто я? Я смогу ничего, если Бен будет здесь. Я ухожу. Я ухожу из этого из этого грёбанного тура, - сказал он.
- О'кей, отлично, а нам нужно ехать, в общем, увидимся в Лос.-А.
- Нет, я действительно больше не поеду с вами, настаивал он.
Нам стало порядком свободнее, когда он ушел. Мы всегда заботились о нём, наслаждались анархией его общества, но к тому времени, когда мы приехали в Нью-Йорк, это перестало быть веселым. Поэтому мы уехали и оставили его там. Он орал, кричал и

RedGreen

12-03-2007, 21:30

ну сколько там еще листков? :mad:
меньше половины :lol:

шипел всё время, что мы уезжали. Мы поехали заканчивать наш тур, а он остался в Нью-Йорке и начал работать дилером наркоты, чтобы как-то жить, до возвращения в Лос.-А.
Когда принимаешь много алкоголя или кокаина, мышление становится искажённым и хочется делать много вещей, которые ты бы обычно не делал. Хотя не знаю, из-за наркотиков ли я спал с разными девушками более чем половину тура, пока любовь всей моей жизни была где-то в Лос.-А. В то время моей жизни у меня вообще не было морали. Даже притом, что я никогда не переставал любить Дженнифер, думал о ней каждый день и звонил ей при любой возможности, я легко ей изменял. Это стало импульсом. Если ты не ищешь женщин активно, ты теряешь этот импульс, и даже если ты передумываешь и думаешь, что не прочь, был бы заняться сексом, становится уже сложно. Но если это происходит каждый вечер, и ты в этой зоне, то это становится лёгким, особенно если ты в центре внимания. Это как раз то, чего я хотел на тот момент в моей жизни.
Это изменилось через несколько лет. В один момент эта энергия изменилась, и не нужно было усилий, чтобы заняться сексом с этими девушками, потому что я был в известной группе. Это и было моментом, когда я перестал хотеть заняться с ними сексом. Когда мы были панк-рок группой, о которой никто не знал, я хотел завладеть вниманием людей и показать им, кто я. Это было весело, в этом был смысл, и я не видел в этом ничего странного. Конечно, я говорил Дженнифер, что я был верным, так что я не просто изменял, я ещё и лгал. Но я был бесконтрольным, эгоистичным эгоманиаком, всегда хотевшим получить своё утром, днём и ночью.
Иногда требовалась хитрость, чтобы получить своё, особенно, когда нас селили хотя бы по двое в комнату. Нужно было быть изобретательным. Иногда можно было использовать ванную за сценой или комнату на вечеринке после шоу. Когда я жил с Линди, это было от случая к случаю, не было проблем. Однажды вечером я столкнулся с одной девушкой из Небраски. Это было иронично, потому что Небраска - кукурузный штат, а её лобковые волосы напоминали точную структуру кукурузного шёлка. В жизни встречаются много разных лобковых волос: густые, длинные, короткие, бритые, какие угодно. А у этой девушки рос чёрный кукурузный шёлк на лобке. Она была милой, кроткой, не девкой, не шлюхой, не какой-то девкой, слоняющейся за кулисами. Я привёл её в нашу комнату, а Линди был невозмутим. Он просто лежал в своей кровати, вставил затычки в уши, надел маску на глаза и отключился.
Иногда я объединял мою страсть к наркотикам и девушкам. Мы только что отыграли в Южной Каролине, и я был немного пьян, поэтому сразу отправился на охоту за кокаином. Бармен в клубе нашёл для меня полграмма, и я быстро с ним расправился. Поэтому я был бесконтрольно возбуждённым, когда одна толстая девушка подошла ко мне. У неё был где-то пятьдесят третий размер, с необычной короткой формой. Её талия была довольно большой, а её грудь была как огромные ракеты, которые располагались от локтей вверх до конца рук. Она была симпатичной, хотя вовсе не тот тип, на который я когда-либо западал. Но у неё был наш альбом, и она сказала мне, что я её любимый поэт всех времён. Она дала мне письмо, в котором среди прочего говорила, что мой член - это дельфин, а её киска - океан, и что я должен поплавать в этом океане. Она также написала, что поклоняется даже земле, по которой я ходил, и что она - мой слуга и сделает всё, что угодно для меня.
- Можешь найти для меня кокаин? - спросил я.
Конечно, она могла. Нам просто нужно было поехать в трейлер её дяди в соседний район. Мы приехали туда, там были пушки, пивные бутылки, сигареты, карты для покера, это было настоящий южный наркодилерский трейлер-парк-сообщество. Она достала кокаин, и мы пошли в её маленькую квартирку и сделали абсолютно всё. Когда закончился кокаин, вся одежда слетела с нас сразу же, и у меня был лучший секс в туре с наименее вероятным кандидатом. Потому что она не была типично сексуальной, не было давления, случилось то, что случилось. И мы занимались этим всю ночь с её большой, красивой, похожей на подушки грудью и её безумными экстра-большими формами. Всё время, что мы трахались, она говорила мне, что её мечта сбывалась и к тому же в самом лучшем виде. Позже я обнаружил, что она положила в письмо для меня двадцать таблеток кислоты, так что я смог обменять их в следующем городе на немного кокаина.
К нашему приезду в Новый Орлеан тур уже сворачивался, но уровень удовольствия и взволнованности возрастал. Мы играли в одном из зданий старой Мировой Ярмарки, и у нас были шикарные комнаты за кулисами, с душевыми, кроватями и коврами от стены к стене. Мы закончили сет, когда прекрасная молодая женщина зашла в нашу гримёрку. У неё были обесцвеченные белокурые волосы, красные как пожарная машина губы и гигантские ресницы, которые делали её похожей на перевоплощённую южную версию Мерилин Монро. Так как я был склонен заниматься этим всё время, я сделал первый шаг до тех пор, пока кто-либо смог с ней заговорить. Я схватил её за руку, завёл в ванную и спросил, не могла ли она побыть рядом, пока я принимал душ.
Как только я начал принимать душ, она начала безупречно исполнять роль Мерилин, поющей Happy Birthday Джону Ф. Кеннеди. Я вышел из душа, готовый начать. Она тут же сбросила свою одежду, и мы занялись любовью на полу. Я знал эту девушку пять минут, но был уверен, что привязался к ней. Мы провели ночь вместе, и я узнал больше о ней, включая то, что она посещала Католическую школу (позже она станет вдохновением для песни Catholic School Girls Rule).
На следующий день мы поехали в Батон Руж, и, конечно, она поехала с нами. Когда мы спустились со сцены, она подошла ко мне и сказала: "Мне нужно сказать тебе кое-что. Мой папа - шеф полиции, и весь штат Луизиана ищет меня, потому что я исчезла. О, и кроме этого мне всего лишь четырнадцать". Я не был ужасно напуган, из-за моего слегка введённого в заблуждения разума, в глубине которого я знал, что даже если бы она сказала шефу полиции, что влюблена в меня, то он не застрелил бы меня ни за что. Но я очень хотел отправить её домой ко всем чертям. Итак, у нас был секс ещё раз, и она сделала мне интересный комплимент, который я никогда не забывал. Она сказала: "Ты занимаешься со мной любовью как профессионал". Я сказал ей, что она должна дать себе немного времени и понять, что это всё было так, потому что ей особо не с чем было сравнить. Я посадил её на автобус и отправил назад в Новый Орлеан.
А с Джеком Шерманом всё дошло до предела предыдущей ночью в Новом Орлеане. Мы прошли через все круги ада с ним по всей стране, и он несколько раз почти уходил. Но тогда мы играли довольно хорошо, и шоу становились лучше и лучше. Всякие шутки между песнями были огромной частью наших выступлений. Это было в порядке вещей для нас, выделять время на разговор со зрителями. Эти перерывы бесили Шермана. В Новом Орлеане Фли порвал струну во время первой песни, и я начал дурачиться. Джек бросал на меня грязные взгляды или говорил мне продолжать шоу, в общем, высказывался негативно. На это я ответил, вылив на него несколько кувшинов ледяной воды, пока он играл соло. Это не было актом ненависти, это было больше театрально, то есть то, чем ты занимаешься, если ты вокалист.
Джек в шоке посмотрел на меня и схватил свой микрофон: "Я хочу, чтобы вы все знали, что это историческое шоу, потому что это последний вечер, когда я играю с Chili Peppers". Затем я подошёл к микрофону: "Я хочу, чтобы вы все знали, что это шоу исторических пропорций, потому что это последний вечер, когда нам нужно играть с этим засранцем". Это было высоко театрально. Зрители были все в наших руках. Они повторяли: "Это часть шоу? Это по-настоящему?". И все молчали. Джек и я уставились друг на друга. Он подошёл к микрофону и сказал: "Я думаю, ты должен передо мной извиниться, чувак…". Ещё одна пауза, и потом я подошёл к микрофону: "Я думаю, это ты должен извиниться, чувак".
К тому времени Фли сменил струну, он пришёл, и мы продолжили играть, и всё это прошло. Но это была одна из самых зрелищных взбучек, потому что она вызывала эту внутреннюю суматоху и делала из этого шоу-бизнес.

B.E.S.

12-03-2007, 21:31

коли закінчиш, кинеш пост що все.....а в тебе немає ілюстрації цієї книги, тільки нормального розміру.....

RedGreen

12-03-2007, 21:32

Джек был крайне прямым человеком, ну просто очень прямым. Он это даже не играл. Это и было тем, что нравилось в нас людям. Отзывы после шоу были такими: "Музыка действительно интересная. Мы отлично потанцевали. И вы, парни, самые забавные и всех, что мы видели".
Да благословит Бог Джека за то, что он не оставил группу в подвешенном состоянии. Несмотря на то, какими нелепыми, боевыми и озлобленными были наши с ним отношения, это было важным временем. Даже на том бесконтрольном туре каждый раз, когда я спускался со сцены, я чувствовал себя на подъёме. Это было самым лучшим кайфом. Не играло роли даже то, что на улице холодно, а нашим закулисьем был открытый внутренний дворик. Мы всё рано шли в этот холод, истекая потом и говоря: "Вы можете в это поверить? Им понравилось. Давайте выйдем на бис и сыграем новую песню".
Мы вернулись из этого тура, имея около пятисот долларов каждый, поэтому Дженнифер и мне пришлось покинуть дом в Лексингтоне. Дженнифер пошла жить к своей маме, а моей первичной целью в жизни стало скорее накачаться наркотиками. Я всё больше и больше пристрастился к спидболам. Весь смысл спидболов в том, что ты идёшь в двух направлениях одновременно, и это безумно божественное чувство. Вместо чистого, лёгкого, белого кокаинового эффекта ты также получаешь мягкий героиновый эффект, поэтому это не просто супер-прозрачное кристальное чувство, в этом есть и что-то от тёмного логова опиума. Ты получаешь лучшее из обоих миров; ваш серетонин и ваш дофамин высвобождаются одновременно.
Когда мы вернулись из тура, мы поняли, что нужно отпустить Джека Шермана, и это было грустно. Мы знали насколько трудно для любого человека, который находится на разных с нами страницах, было пройти через всё. Но мы также знали, что настало время вернуться к чему-то более жёсткому, что было привычным для нас.
Итак, мы втроём пошли на квартиру к Джеку в Санта Монику, где он жил со своей новой женой. Фли и я спорили снаружи.
- О'кей, кто это скажет? Я думаю, ты должен говорить.
- Почему я должен? Я говорил в прошлый раз.
По-моему, в итоге Фли взял на себя обязанность сказать донести эту новость. Но сначала нам нужно было пройти по длинной дороге к дому Джека. И как только мы пошли с точным намерением, мы начали истерично смеяться от волнительного возбуждения и острых ощущений рассвета новой и незнакомой нам эры. И чем больше мы понимали, что нужно было быть серьёзными, отрезать всё начисто и двигаться дальше, тем больше смеялись и не могли остановиться.
Мы подошли к двери, безуспешно пытаясь подавить смех. Мы вошли и сказали ему: "Всё кончено. Мы увольняем тебя. Ты больше не в группе". Он был ошеломлён и зол. Мы развернулись и ушли.
Однажды после того, как мы уволили Джека, Фли подошёл ко мне и сказал: "Что бы ты подумал, если бы Хиллел захотел снова вернуться в группу?". Я спросил: "Что?", потому что я знал, что Фли бы не предложил такого, не поговорив с Хиллелом. Я сказал ему: "Что бы я подумал? Да я бы своего первенца отдал для того, чтобы вернуть его в группу. Без вопросов. Пошли".
«The Organic Anti-Beat Box Band»

Воссоединие группы была не единственная вещь, о которой мы с Фли говорили, когда он позвонил мне в Мичиган. Пока я был далеко, Фли получил небольшую роль в фильме Stranded ( На мели), где он встретил красивую молодую актрису по имени Ione Skye (Айон Скай), которая по его мнению, мне очень бы подошла. Когда я вернулся домой, мы договорились встретиться.
Когда я прибыл в Лос Анжелес, я переехал к Линди, который был очень добр и разрешил мне жить в его двухкомнатной квартире на Studio City. Конечно, это означало, что я должен был игнорировать все звонки Jennifer. У меня не было никакого желания с ней разговаривать, особенно после того, как я встретил Ione. С того момента, как я положил на нее глаз, я знал, что эта богиня будет моей девушкой. Ей было почти шестнадцать и она выглядела так, как будто она только что выпрыгнула из сказки. Тогда как Jennifer была утонченно-наманикюренная, современная, можно сказать скульптура панк рок звезды, Ione была более натуральна, мягка, лесная нимфа. У нее были длинные, вьющиеся коричневые волосы, кокетливое открытое лицо и неправильный прикус. А я всегла любил, когда у девочек неправильный прикус.
Ione выросла в очень альтернативной Голливудской семье. Её отец, Донован, был фольклерным певцом, но он не жил с ними много лет. Ее мать, Энид, была офигительной хиппи со светлыми кучерявыми волосами. У Ione еще был брат, которого зовут в честь ее отца. Они жили в таком большом старом деревянном доме на North Wilton, пропитанном теплотой и любовью. Ione одевалась как ребенок хиппи и была очень особенной и просто одаренной. Она всегда была слишком заинтересована во всем, касающегося секса. Это была такая энергия, которую она никак не выражала, но ее можно было почувствовать. Скорее всего она была самая красивая, умная, сексуальная и добрая девушка во всем Голливуде и, слава Богу, наши чувства были взаимны. На своем дне рождении, через несколько дней после того, как мы встретились, она уже знакомила меня со всеми, говоря не "это Энтони", а "это мой парень, Энтони" Это было головокружительно, как я быстро и глубоко влюбился.
Теперь я был окончательно готов вернуться к работе. Я встретился с нашим продюсером, Michael Beinhorn, и мы прошлись по состоянию наших песен. Мы должны были вернуться в студию и сделать уже все песни за десять дней, поэтому я начал писать слова во время процесса записи. Я бы не сказал, что работы было очень много; в те времена, когда для альбома нужно всего песен двенадцать. Мы работали над “Fight like a brave” и “Me and My Friends”, песня которую я написал пока домой из Сан-Франциско вместе с моим старым другом Джо Волтерсом. Фактически, “Funky Crime” – это лирическое описание нашего разговора с Джоржом Клинтоном, в котором он говорил, что музыка сама по себе бесцветна, но медия и радио станции разделяют ее, основываясь на собственным пониманиях и желаниях. “Backwoods” это песня про самые корни рок-н- ролла, а “Skinny Sweaty Man” это моя ода Хиллелу. Я написал еще одну песню в честь Хиллела- “No Chump Love Sucker”. Дело в том, что его только что бросила девушка и ушла к другому, более богатому, оставив его одного, совершенно разбитым и грустным. Так что это песня была местью против таких злых и корыстных женщин.
“Behind The Sun” было своего рода отвлетвлением для нас. Хиллел создал такой классный, мелодичный риф и Beinhorn почувствовал, что эта песня может стать хитом. Он очень много работал со мной над мелодией, зная, что такая песенка, это совершенно не моё. Видимо моя репутация в то время была основана на таких песнях, как “Part on Your Pussy”, которую EMI отказалось выпускать, пока мы не поменяли название на “Special Secret Song Inside”. “Love Trilogy” стала одной из наших самых любимых песен. Начало

RedGreen

12-03-2007, 21:32

песни немного в стиле регги, потом она переходит в такой хард кор фанк и заканчивается металом. Каждый раз, когда кто то спрашивал про смысл слов, Майк (Фли) отвечал, “Ты прочитай слова “Love Trilogy” и поймешь про что эта песня”. Эта песня про любовь к тем вещам, которые не всегда красивы и правильны.

From “Love Trilogy”
My love is death to apartheid rule
My love is deepest death, the ocean blues
My love is the Zulu groove
My love is coop-a-loop move
My love is lightning blues
My love is pussy juice
My love can’t be refused

После пятидесяти дней трезвости, я подумал : "О, пятьдесят это хорошее число. Я думаю надо его отметить". Я решил, что это было отличное время сесть на наркотики. Мой план был таков: проторчать день или два, а потом вернуться к работе. Но как только я начал, я не мог закончить, и это очень помешало началу звукозаписывающего процесса. Песни были офигительны; Хиллел горел пламенем, мы все были просто влюблены в нашу студию в подвале Capitol Studios, еще один исторический памятник звукозаписыванию в Голливуде; Beihorn трудился в поте лица, а я пошел, обдолбался и не смог остановиться. Наконец я решил вколоть кучу героина, выспаться и вляпаться в еще одно дерьмо.
Я пошел в южную часть Л.А. и нашел человека, который продал мне наркотики и я опять вкололся. Но все, о чем я мог думать, это то, что я должен быть в студии. Я постоянно слышал ударные Джека Айронса в моей голове. Я сел в парке, среди всех этих странных людей и написал лирики. Мне было больно, стыдно и жалко из-за того, что я не был с ними и не учавствовал в записи. И я подумал, что если я приду туда с чем-то готовым, то меня не убьют. Так я и сделал. Я пришел туда, встал, извинился и был собранным до конца записи.
О дна причина, из-за которой я вернулся обратно к наркотикам, это потому что у меня не было поддержки. Я не знал никого, кто был трезв. Я посещал несколько встреч, для людей, котрые стали трезвыми, но у меня была своя жизненная позиция "я могу сам позаботиться о себе и мне не нужно, что ты мне говорил , что мне надо делать, потому что в данный момент жизни я не хочу быть таким, как ты".
Нам было очень весело записывать этот альбом. Было очень приятно видеть Джека Айронса опять с нами. Он добавлял очень важный и совершенно другой элемент в нашу группу. Фли, Хиллел и я были очень зацикленные на себе маньяки. Джек хотя бы был в здравом уме. Хотя потом оказалось, что он тоже был немного сумасшедший, но в другом направлении. Он был очень трудолибивым и веселым элементом.
Когда пришло время записывать вокал, я использовал Хиллела как своего напарника/вокального продюсера. Каждый раз когда пел, мы оба чувствовали, что я находил что то новое и такие моменты стали результатом самых лучших вокальных данных, которые я когда либо записывал. Хиллел был просто в сумашествии. Он бегал и кричал “Я тебе говорю, это самая красивая вещь, которую мы когда-либо записывали!!! О Боже, я не могу дождаться выхода альбома!!”
Конечно же, в самый последний день, когда вся работа была сделана и последние строчки были спеты, мы с Хиллелом нашли французского дилера и обдолбались Китайским Белым героином, в честь наших достижений. И тут началось. Пока я жил в квартире Линди, я придумал абсолютно сумасшедший сценарий: дело в том, что у меня не было ни денег, ни машины, поэтому мне приходилось просыпаться по средине ночи, брать несколько ложек с кухни, обчищать всю коробку с мелочью Линди. Потом я брал удочку из его кладовки, приоткрывал аккуратненько дверь в его комнату, где он спал, выуживал его ключи от машины, чувствуя себя жалким оттого, что я могу делать все это с человеком, который пытается мне помочь.
Надо сказать, как только ты нашел решение от болезни, которая разрывает тебя на кусочки, заболевать снова никогда не весело. Ты прекрасно понимаешь, что есть альтернатива той жизни, которой ты живешь и что ты идешь против того, что вселенная дала тебе совершенно бесплатно, ключ к этой жизни. Наркотическая зависимость это прогрессивная болезнь, так что каждый раз, когда ты из нее выходишь, тебе становиться еще хуже, чем было до этого. Это уже не так забавно, как раньше, но все равно волнующе. Как только ты выпел ту самую первую рюмку или ввел самый первый наркотик в свое тело, тебе не надо беспокоиться о своей девушке, о семье, о работе или о счетах. Все эти важные вещи просто пропадают. Теперь для тебя существует одна работа, сохранять угольки в твоем моторе горячими, потому что ты не хочешь, чтобы этот поезд остановился. Потому что если он остановится, ты будешь чувствовать себя большим дерьмом.
Эта погоня всегда возбуждает. В ней участвует полиция, плохие парни, фрики и проститутки. Такое ощущение, что как будто ты ныряешь в видео игру. Ты подставляешь себя, думая, что ты делаешь что то клевое, потому что цена всегда выше, чем расплата. Твоя красота, твой свет и твоя способность любить, мнгновенно пропадают, и ты становишься черной дырой во вселенной, всасывая в себя всю плохую энергию; ты не ходишь по улицам, раздаривая всем свою улыбку, ты не помогаешь никому и ты никого ничему не учешь. Ты не создаешь шар любви, ты создаешь шар дерьма. Я хочу описать обе стороны того, что я чувствовал, но очень важно понимать, что в конце концов все это дерьмо. Это выглядит заманчиво, ведь именно поэтому Бог или вселенная, или органы американской разведки или как вам хочется это назвать, поместили эту вещь сюда. Наркотики это- урок для жизни, ты можешь убить себя с их помощью или ты можешь превратить себя в свободного человека с их помощью. Я не считаю наркотическую зависимость совершенно бесполезной, но это тяжелая дорога.
Я решил, что если я обдалбываться периодически, то я не буду впадать в эту невыносимую зависимость. Я переехал к Ione и несколько раз на неделе я шел и покупал на сорок баксов Белого Китайского героина, обкуривался всю ночь, потом приходил обратно, ложился спать и чувствовал себя хорошо. Где-то через месяц, Ione уговорила меня не уходить никуда, но мы пришли к компромису: приносить все это дело домой и курить вместе с ней в кровати. У нас было очень много таких ночей, когда я обкуривался, мы обнимались и читали такие книги, как Interview with the Vampire и Catcher in the Rye до самого утра, пока солнце не всходило.
Несмотря на периодическое курение героина, я был совершенно адекватным, пока я жил с Ione. Мы провели много прекрасных дней вместе. Я просыпался около неё и думал “Господи, она такой ангел и я так сильно влюблен в нее” Потом мы долго лежали в кровати, держа друг друга, подпевая Бобу Марли, альбом Kaya. Мы разъежали на ее маленькой Тойоте, обедали в маленьких кафе, курили травку и занимались любовью по всему городу. В один из таких дней, мы курили травку и я благодарил свою звезду за что, что у меня была такая жизнь на тот момент, когда вдруг по радио заиграла песня Стиви Вандера “I believe (When I Fall In Love It Will Be Forever)” (я верю, если я влюблюсь-это навсегда-англ). Мы подвинулись поближе друг к другу, включили радио погромче и стали плакать, потому что мы были так сильно влюблены друг в друга и эта песня так хорошо описывала наши чувства.
Неделю спустя, я пропал в аду наркоты. Я брал ее машину посреди ночи и иногда пропадал на несколько дней. Именно тогда я стал общаться с этим Мексиканским-мафиози-дилером по имени Марио. Я знал его через Kim Jones. Марио всегда делал отличную сделку, брал с меня наименьшее количество денег за наибольшее количество наркотиков. Я мог бы остаться в Голливуде, там было полно людей, которые могли

RedGreen

12-03-2007, 21:32

доставить героин прямо домой. Но я не хотел знать много дилеров и я заставил приезжать к Марио только за этим одним разом; я не хотел возвращаться к той жалкой жизни.
Когда мы не обкалывались в его грязной квартире, Марио знал одну безопасную зону под скоростным мостом, это шоссе, которое Лос-Анжелеская полиция никогда не патрулировала. Он объяснил мне, что ни одному немексиканскому члену банды туда не разрешается входить, поэтому для того, чтобы меня туда провести, нам пришлось врать и говорить им, что я женюсь на сестре Марио и так они нас впускали. Прямо там, посреди города, я проводил бесконечное количество дней, лежа на грязных матрацах, вкалывая наркотики.
Единственная вещь, которая могла меня оторвать от всего этого, это турне. Когда пришло время турне для Uplift , за мной приехал гребанный лимузин, чтобы отвести меня в аэропорт, и я решил, что должно быть дела у нас идут хорошо. Это так и было. Мы сыграли самые классные концерты на этом турне, в основном из-за того, что Хиллел и я не думали о наркотиках. Мы не были частью панк-рок движения, мы не были частью пост пан-рок движения, мы были совершенно другой особью. Я не мог понять, откуда эти подростки, приходившие на концерты, знают нас, но они были самой лучшей публикой- так много любви, так много духа, так много энтузиазма, они просто приходили и отдавали все, что у них есть внутри.
Мы делали много сумасшедших вещей, пока мы разъезжали по стране. Когда мы приехали в Техас, я решил сбрить все свои лобковые волосы. Я собрал их, положил в маленький пакетик и отдал нашему другу Nickie Beat как товар для того концерта. Он пошел к нашей торговой лавке и повесил этот пакетик среди футболок и начал кричать "Лобковые волосы Энтони Киддиса! Всего лишь 25 долларов!". В конце того дня он сообщил мне, что денег он не получил, зато получил три штуки женских трусиков и обещание, что эти девушки приведут всю свою семью на следующий наш концерт.
На том турне мы придумали новую игру- “Язык в Грязи”. В прошлом, много наших развлечений и игр крутились вокруг еды. На турне Freaky Styley мы играли в Клуб Блюющих. Мы специально ели ужасную, жирную, отвратительную еду, зная, что она небезопасна для нас, и мы выблевывали ее, во что бы то ни стало. Было ли это "2 пальца в рот" или просто мысль о чем то отвратительном, твое мужество определялось по твоей способности блевать. Фли всегда был самым лучшим на таких мероприятиях. Стоило ему только посмотреть на вареное яйцо, он уже блевал повсюду.
Язык в Грязи образовался из нашего с Фли опыта в школе. Помню, однажды мы ехели в автобусе, нам было лет по пятнадцать, а у меня очень сильно болело горло,был насморк и температура. Я прокашлялся и сплунул прямо себе в руку. Это было что-то из соплей, слюней и еще чего-то. Мы посмотрели на плевок и я сказал: "Если тебе не слабо, ты съешь это из моей руки, потому что ты единственный сукин сын, который настолько сумасшедший, что бы сделать это". И он съел!
Все мы, группа, механики, друзья и еще какие то девушки, путешествующие с нами, вставали в круг. Если мы перекидывали мяч, то мы вставали далеко друг от друга. Если мы перекидывали странный кусок металла, найденный на обочине, мы вставали поближе. Идея игры в том, что бы поймать этот объект, не роняя его. Мы все вместе решали, если бросок был нормальным (который возможно поймать). Если нет, то человек, который бросал- проигрывал. Но если кто-то уронил объект игры при совершенно нормальном броске, то тогда он или она проигрывал. Проигравший, как уже понятно по названию, садился и прислонял свой язык плоско к земле, потом вставал и показывал его всем.
Чем больше грязи ты облизал, тем круче ты становился. Проигравшие начинали съедать насекомых с машин или облизывать всю поверхность мусорки. Это была офигительная игра, потому что ты мог играть с чем хочешь и тебе надо было искрутиться и сделать такой бросок, какой твой оппонент не смог бы поймать. Это было классное времяпровождение с друзьями. Мы играли в эту игру еще много-много лет.
Как раз во время тура Uplift я начал понимать, что мы становились немного известными. Девочки приходили за кулисы и предлагали себя нам. Вдруг, я стал не заинтересован в этом. Даже под влиянием, меня не возможно было заставить переспать с этими девочками, потому что они подходили ко мне со словами “ Ты Энтони Кидис. Я хочу трахнуть тебя. Пойдем.” Я отвечал “ Хмм... Нет. Мне надо идти кое-куда. Я думаю, тебя ждут твои друзья.” Это был я. Я хотел то, что нельзя было достать. Я не хотел брать, что мне давали. Почти всегда.
Чем дольше мы были на турне, тем популярней мы становились. На Юге, мы больше не выступали в клубах, мы выступали в театрах. Когда мы уже были в Дэнвере, Линди пришлось передвигать наше выступление в огромный театр, все скупали билеты. В ту ночь, после шоу, я и Хиллел сидели за кулисами и поздравляли друг друга с успехом, как вдруг в помещение вбежала девушка. "Энтони, я должна тебе кое что показать!", закричала она. "Я так люблю тебя. Смотри, что я сделала!". Она стянула штаны, и прямо на лобке была татуировка с моим именем. Сзади нее стоял парень. "Это мой парень, но ему посрать. Я твоя, если ты хочешь меня". "Да, чувак. Возьми ее, она обожает тебя", - сказал этот парень. Я не принял его предложение, но Хиллел и я посмотрели на друг друга и поняли, что может быть, все эти турне и три альбома, в конце концов, вылились во что-то. Мы все еще не были на радио, но американская молодежь явно любила нас.
Турне обычно не приносило нам много прибыли. После Freaky Styley мы каждый получили по три штуки. Но на этом турне Линди объявил нам, что после всех расходов и продаж футболок, мы получаем 22 тысячи. "Чтобы поделить?", спросил я.
"Нет, мы каждый получаем по 22 тысячи", сказал Линди.
Это было куча денег для нас и первое, что я хотел приобрести, это дом для моей ангельской подружки и меня. Но каждый раз, когда я находил хорошее место, они давали мне бланк для заполнения. Каждый хозяин квартиры хотел знать мои последние пять мест проживания и к тому же еще мои последние пять мест работы. Окей: Последнее место, где я жил, это дом мамы моей девушки, до этого я жил на диване у своего менеджера, до этого в общежитии в Пасадэне, до этого у меня не было дома, а до этого я жил в доме мамы моей еще одной девушки, до этого в кровати сестры Фли, до этого в доме, у которого не было двери. Они спрашивали про банковские счета и кредитные карточки, но у меня тогда даже не было чековой книжки. Все что у меня было это 22 тысячи долларов наличными.
В конце концов, я пошел смотреть домик на Orange Drive. Это был триплекс 30-ых годов в стиле арт дэко, с деревянными полами и ванной с очень красивой старой плиткой. Это был рай. И это место стоило тысячу в месяц. После того, как я посмотрел домик, русский хозяин квартиры дал мне очередной бланк, но я ему его сразу вернул.
"Я не могу это заполнять. Это не для меня" - сказал я ему.
"Тогда ты не получишь дом" - ответил он. "Убирайся отсюда!". Я вытащил пять тысяч наличными.
"Это за первые пять месяцев. Если после пяти месяцев я вам не понравлюсь, тогда выгоняйте меня ко всем чертям" - предложил я.
Он посмотрел на деньги. "Дом твой".
Итак, я получил райский дом и у меня еще было куча денег. Я решил справить это хорошей горкой героина и кокаина. И снова, я начал колоться, как маньяк. В доме не было мебели и я не знал, как оплатить электричество, поэтому я пошел и купил пять арбузов и кучу свечей. Я разрезал арбузы длинными кусками, расставил их по всему дому и вставил в них свечки. Потом я пошел в ванную и вколол тонну героина.
Я забрал Ione и привез ее в наш дом. Она выглядела немного скептично, особенно потому, что у меня все руки были в крови и мои глаза вертелись как сумасшедшие.
"Я с тобой. Все будет нормально. Но моей маме это не очень нравится" - сказала она. "Кстати, она как раз едет сюда".

RedGreen

12-03-2007, 21:33

"Малышка, не волнуйся. Я договорюсь с мамой. Это моя крепость" - сказал я. "Они всегда говорили, что мне надо стать юристом. Смотри, как я работаю".
Энид подъехала к дому, и я выбежал на улицу в кровавой футболке, с сумасшедшими глазами и растрепанными волосами. Она вышла из машины и встала, скрестив руки на груди.
"Энид, все будет нормально" - пообещал я ей. "Я люблю вашу дочь всем своим сердцем. Я бы умер за вашу девочку. Она моя малышка и я буду заботиться о ней так же хорошо, как это делали вы"
Она посмотрела на кровь, потом на меня. "Но у тебя есть проблема. У тебя не все хорошо"
"Энид, поверьте мне, это скоро пройдет" - сказал я.
Энид посмотрела мимо меня в дом, увидела арбузы и свечи и наверняка подумала, что это какой то Сатанистский ритуал "посвещение в девственницы", но каким то образом мне удалось ее убедить в том, что все будет хорошо. Я отправил ее домой, оставил ее дочь и мы начали нашу жизнь в этом доме.
Наши подозрения о том, что группа становится все более популярней были подтверждены, когда KROC попросили нас сыграть в Palamino в Долине, классический, в стиле старой школы пивной ковбойский бар, где люди как Linda Ronstadt и the Eagles играли на их пути к славе. В день выступления, примерно за пол мили до этого места мы застряли в огромной пробке. Все просто остановилось, там были копы верхом на лошадях, мы были в негодовании, потому что нам надо было каким то образом попать туда. Потом мы поняли, что вся эта пробка была из-за нашего шоу.
Должно быть, я серьезно сидел на наркотиках в то время, потому что на всех фотографиях я выгляжу ужасно худым. Марио опять пришел в мою жизнь, и я опять брал машину Ione, и исчезал на несколько дней. Однажды, когда у нас не было денег, мы решили поехать глубже в джунгли города, где наркотики сильнее и дешевле. Мы взяли машину Ione и поехали туда, где 90 процетов людей выглядело так, как будто они вышли из фильма Ночь мертвых. Хотя было еще светло, мы понимали, что нам здесь не очень рады. Я положил все свои наркотики, шприцы и ложки под стекло водительского места. Марио был на пассажирском месте, внимательно ища нужного парня. Я вел аккуратно, как вдруг, я увидел копа в зеркале заднего вида. Я предупредил Марио, и он сказал мне повернуть налево, и я включил поворотник, перешел в правильную полосу и потом повернул. Копы все еще ехали за нами.
"Остановись здесь" - сказал Марио. Как только я остановился, он открыл дверь и выскочил из машины. Теперь копы вышли из машины и шли в мою сторону.
"Кто тот человек?" - спросил первый коп.
Я пытался оставаться спокойным. "А, это Флако. Просто знакомый парень."
"А ты знаешь, что твой друг Флако сбежавший преступник и его ищут?" - сказал другой коп.
Ни с того, ни с сего я оказался под арестом за поддержку сбежавшего преступника. К счастью, они не обыскали машину, но они посадили меня сзади своей машины и мы начали ездить по улицам в пойсках "Флако". В конце концов, его нашли на какой то улице. Он посмотрел на меня, как будто я сдал его. Но когда его посадили рядом со мной, я все четко объяснил, что я ни слова не сказал про него. Они отвезли нас в тюрьму и разделили. Они допрашивали меня, но я им ничего не сказал, тогда они посадили меня в камеру, размером с большой диван, вместе с другими тюремниками. Я сидел там, ни о чем не думая, когда ко мне пришли ФБР.
"ФБР? Но я даже не знаю этого парня. Я всего лишь подбрасывал его и…"
"Не болтай" - ответил агент. "Мы тут, чтобы снять фотографию твоих зубов"
Оказалось, что я подходил под описание Бандита С Хвостом, белого парня, который успешно ограбил несколько Калифорнийских Банков. Наконец то, пришел доктор от федералов, засунул свои гребанные пальцы ко мне в рот, повернулся к агенту и сказал: "Это не он"
Они перевели меня в Glass House, на окраине Л.А. И это была адская тюрьма. К тому времени наркотики уже не оказывали никакое действие, я не спал несколько дней и чувствовал себя пусто, сыро и ужасно. Когда я прибыл туда, мне пришлось пройти через разденься-нагнись-покажи свою попу - подвинь свою крайнюю плоть - подними свою мошонку - в общем, пройти через полную проверку всего тела. Единственная проблема была в том, что они только ввели новое правило, что если у тебя найдут шрамы от шприцов, тебя посадят на 90-дневное лечение в тюрьме. А у меня эти шрамы были. Поэтому на пути на эту проверку я начал болтать с копом, который собирался проверять меня. Я начал преувеличивать, говорить, что я очень хорошо понимаю, как трудно быть копом, и он рассказал мне все про свою семью, и мы разговаривали как два нормальных человека несколько минут. Он спросил у меня, что я делал там, где меня поймали, и я сказал, что я пытался вернуться обратно в колледж и начать жизнь сначала, я врал как только мог, чтобы спасти свою задницу. Как только я снял свою футболку, он был удивлен.
"Господи, да ты посмотри на свои руки! Ты знаешь, что это 90 дней?" - спросил он. Я опять начал говорить про колледж, и что меня не пустят на работу и как я должен помогать своей маме-инвалиду.
"Одень свою майку и держи свои руки прикрытыми все время пока ты здесь" - сказал он.
После того, как я провел несколько часов в большой комнате с пятидесятью такими же, как я , зашел охранник и сказал, что я могу идти. В коридоре меня ждал Линди.
"Ты сукин сын! Я звонил тебе в девять утра, сейчас девять вечера! Что ты делал все это время?!"- закричал я.
"Ну знаешь, Swanster, я взял совет у других парней и все решили, что это будет хорошей идеей оставить тебя здесь на минуту, чтобы ты понял, куда катится твоя гребанная жизнь" - сказал он. "Это была на самом деле не моя идея. Я-то сам думал, что если бы я был на твоем месте, я бы захотел чтоб меня забрали, но остальные сказали ‘Может быть, если мы ему дадим посидеть здесь, это ему поможет’ "
"Послушай, сукин сын. Тебе лучше дать мне сорок баксов, потому что это не по-братски так поступать" - сказал я.
"Эээй. Сорок баксов, Swanster, я не знаю, стоит ли мне это делать" сказал Линди.
"Это все, что ты можешь сделать. Если ты мне не дашь эти деньги, мне будет плохо"
Он дал мне деньги, и я поехал туда, где я мог обдолбаться.
Тогда как моя наркотическая зависимость привела меня в тюрьму, Хиллел боролся со своими собственными демонами. Если раньше мы были вместе или с девочками в такой тусовочной атмосфере, теперь все было больше изолировано. Он становился все более постоянным наркоманом, тогда как у меня это все больше было периодами. Я уходил на неделю и люди постоянно сплетничали и говорили у меня за спиной, что я буду первым, кого они знают, кто умрет от наркотиков. Периодически, даже Хиллел подходил ко мне и говорил: "Чувак, только не убей себя. Посмотри на себя, ты близок к смерти". Ione была испугана, она говорила: "Пожалуйста, не умирай. Я не выдержу этого"
Той зимой группа начала свое первое турне в Европе. Первая остановка была Лондон. В вечер выступления, Хиллел был слишком испорчен, что бы выйти. Мы с Фли пошли в его комнату и это было очень грустно видеть, как он проигрывал свою маленькую войну. Его взгляд не говорил больше: "Да, я теряю себя, но я справлюсь и все будет нормально", нет, его взгляд кричал: "Я больше не могу. Я умираю"
Мы уговорили его выйти на сцену и сыграть это шоу. Мы вышли и начали наше пой-и-танцуй-в–нашем-стиле - выступление, но Хиллел в этом не учавствовал. Мы попытались сыграть еще одну песню, но Хиллел остановился и сказал мне: "Я не могу" и покинул сцену. Я посмотрел на Фли и Джека, потом побежал за кулисы, где сидел Хиллел и плакал.

RedGreen

12-03-2007, 21:34

"Хиллел, ты можешь. Возьми свою гребанную гитару и вернись обратно!"
"Нет, я не могу. Отмени все. Конец!"
Я прибежал обратно на сцену и мы продолжили играть, только бас-ударные-вокал. Мы начали шутить, но никто не ушел, никто не возмущался, все продолжали танцевать, но это было самое странное шоу, которое мы когда - либо делали, потому что оно было без гитары. Пару дней спустя, Хиллел выздоровил.
Где то в Европе, приехала машина, полная голландцев. Они приехали, что бы делать документацию на нашем турне. Они сняли много классных моментов. Особенно потому, что Джек вошел в совершенно сушасшедшую фазу жизни. Он был экстремистом, когда дело доходило до любви. Как только он влюблялся в девочку, она значила для него все. Он встречался с одной женщиной, и пока мы были в Европе, она ушла от него к одному парню, которого мы знали. Джек получил эти новости, пока мы были в Берлине. После выступления, я нюхнул кучу героина, потом пошел в клуб, где в туалетной кабинке, я начал целоваться с одной очень красивой немецкой девушкой, которая английский не знала вообще. Немного позже, Фли и Линди уехали, и я остался наедине с ней и без ума от нее. Я хотел ее прям там, в кабинке, но она хотела отвезти меня к себе, и я хотел достать кокаина, так что мы встретились с дилером, который продал мне кучу наркотиков.
На следущее утро, все собирались у нашего автобуса, и я приехал на черном лимузине с наркодилером. Он взял меня, отвел к Линди и сказал, что не отдаст мой паспорт, пока тот не заплатит ему за все те наркотики, которые я вчера купил. Никто не был рад, что пришлось тратить общие деньги группы на меня. Во время всего этого, Джек стоял около дерева и серьезно бился об него головой.
"Что с Джеком?"- спросил я.
"Его кинула девушка и он не знает что делать" - сказал Фли.
Тогда мы еще были очень хорошо связаны с нашей аудиторией. Люди приходили за кулисы, болтали с нами. Иногда мы приходили к ним домой. А иногда мы приглашали всех к нам. Это была одна из наших шуток. Я говорил: "О кей. Сейчас будет вечеринка в комнате 206 в отеле Finkelstein на Роттервил Авеню" Это была комната Фли. А потом он брал микрофон и говорил: “Нет! Нет, вечеринка будет в комнате 409. 409!", которая была моей.
Несмотря на состояние Хиллела и Джека нам было очень и очень весело. Обычно в конце турне ты очень устаешь и все становиться дерьмом. Но потом мы полетели в Нью Йорк и сыграли огромное шоу для студентов в NYU (нью-йоркский университет). Я договорился с Хилеллом, не обдалбываться перед шоу, потому что Нью-Йорк это город кокаина, но я потерял его из виду перед выступлением, а когда я пришел за кулисы, он сидел там никакой. Мы с Фли были взбешены.
"Чувак, так нельзя. Если ты хочешь это делать, то делай после," мы сказали ему.. Он делал тоже самое, что я делал, перед тем, как меня выгнали из группы. И когда мы вернулись в Лос Анжелес, мы уволили его. Хиллел начал пропускать репетиции и Фли просто сказал: "Хватит, Хиллел, ты больше не в группе". Мы начали репетиции с бывшим гитаристом Funkadelic по имени Blackbird McKnight. Несколько дней мы репитировали с ним, но потом решили дать Хиллелу еще один шанс. Потом мы опять поехали в Европу. В Финляндии мы учавствовали в концерте вместе с The Ramones. Это было классное шоу. Тогда, кому-то пришла в голову идея выбежать на сцену голыми во время их выступления и сделать небольшой танец в их честь. Так мы и сделали. Надо сказать, Johnny Ramone не был очень этому рад. Потом он нас обматерил и не хотел ничего слушать про нашу любовь к ним. Но Joey Ramone сказал, что ему очень понравилось на самом деле.
Наша следущая остановка была в Норвегии,на пути в Осло мы очень долго ехали на поезде. Хиллел и я сидели в купе, смотрели на вид через окно и очень много разговаривали. Мы говорили про наркотики и героин, мы говорили про нашу зависимость и что мы с ней собираемся сделать. Мы до сих пор не понимали всей серьезности этой болезни. У меня было немного больше опыта с анонимными встречами наркоманов, чем у Хиллела. Той весной Kim Jones избавилась от зависимости, и я стал ходить с ней на эти встречи. Однажды, я взял с собой Хиллела, но он просто не хотел признавать, что у него есть проблемы, он не хотел признавать то, что ему могут помочь и еще он стеснялся большого количества людей. После этого раза, я больше никогда не смог уговорить пойти со мной еще раз.
В поезде мы договорились, что дела у группы идут хорошо и что мы сделаем большие усилия, чтобы больше не принимать наркотики. Мы шутили, что мы не вовремя это решили, так как Осло это героиновая столица Скандинавии. Так было всегда. Куда только мы не ехали, это место сразу становилось героиновой столицей мира. Я понимал, что ни один из нас даже не попытается ничего остановить.
Мы сыграли в Осло и полетели обратно в Лос Анжелес. Мы приземлились в аэропорту, обнялись, поменялись фразами типа: "Отличное турне. Классно было провести с тобой время", "О да. Позвони мне. Окей", "Окей". Мы сказали "до свидания". Потом мы оба позвонили своим дилерам. Наверное, можно было бы даже засечь, кто сделал это быстрее. Я приехал домой к Ione и сразу начал принимать наркотики.
Я был на окраине LA, когда понял, что время прошло очень быстро и я не планировал уходить так надолго. Так что я решил вернуться домой и хотя бы побыть с Ione, потому, что она всегда хотела, чтобы я лучше принимал рядом с ней, а не неизвестно где. Она была как маленькая Мать Тэреза. Я возвращался домой, после этих ужасных, долгих отлучек для героина и вместо того, что бы убивать меня, она говорила: “Тебе надо поесть. Иди и ложись на диван. Ты никуда не пойдешь. Отдай мне ключи” Она готовила мне здоровый обед, а я плакал и извинялся. Я не хочу сказать, что это были здоровые отношения, но это было прекрасно. Благословит ее Господь за ее добрую и бесконечную любовь к ее эгоистичному, придурковатому, обдолбанному парню.
Я ехал к ней и остановился недалеко от дома, что бы позвонить ей из таксофона. Я просто не мог прийти туда, мне нужно было сначала извиниться по телефону. На самом деле, я даже и не знал, может, я и не собирался возвращаться домой. Когда она подняла трубку, я сказал: "Ione, извини меня за все эт". Она вопила и рыдала. Я подумал: "Вот это странно. Она никогда так раньше не реагировала на такие мои звонки". Она кричала: "Возвращайся домой сейчас. Произошло что-то ужасное". Она не стала рассказывать мне детали, но промилькнуло имя Хиллела, и в этот момент часть меня знала, что он умер. Но я сразу же переубедил себя. "Она все перепутала. Может быть, произошла всего лишь передозировка, а она подумала, что это сразу значит смерть".
Но этого было для меня достаточно. Я приехал домой, вышел из машины как в тумане, Ione бежала мне на встречу, наполовину раздетая, с красным и мокрым от слез лицом. Она кричала: "Твой друг Хиллел умер!". Она так плакала. Если бы вы ее не знали, то подумали, что Хиллел был ее лучший друг. Но она почувствовала всю боль сразу, тогда как я отказывался принимать ее. “Тут, должно быть, какая-то ошибка”. Глубоко внутри, я знал, что его больше нет, но я не разрешал себе принять эту правду тогда.
Все остальное как во сне, потому что я думаю я отключил свой мозг. Я точно знаю, что продолжал принимать всю оставшуюся ночь. Я проснулся на следующий день в состоянии шока. Все суетились с последствиями, с похоронами, люди обвиняли, а я знал, что когда человек начинает принимать наркотики, здесь некого винить. Он сам отвечает за свое поведение, и здесь не виноват дилер, или друг, или плохое воспитание. По какой-то грустной и неприятной причине, люди обвиняли меня в смерти Хиллела. В возрасте 25 лет, потому что моя зависимость началась намного раньше. Его семья пыталась сказать мне, я плохо на него влиял. Что было довольно смешно, потому что я никогда не винил никого в собственной зависимости. И я предложил Хиллелу остановиться.
Между делом, я продолжал принимать. Это неправда, что такая проблема приводит к прозрению. Даже когда умирает твой близкий друг, ты продолжаешь чувствовать непобедимость. Я узнал от Ione, что они планировали похороны, но я не хотел приходить. Я чувствовал себя ужасно. Я не мог остановиться, но я и не мог продолжать принимать;

RedGreen

12-03-2007, 21:34

ничего не работало, и мой друг мертв, а я не хотел смотреть на это. Мать Ione однажды упомянула, что у ее подруги есть небольшой домик в маленьком мексиканском городке и что мы можем воспользоваться им, когда хотим. Так мы и сделали.
Люди думали, что это плохой тон, не прийти на похороны. Хиллел был мой лучший друг, но я умирал от той же вещи, что убила его. Я и Ione полетели в Пуэрто Валларта и оттуда мы взяли небольшую моторную лодку до маленького городка под названием Елапа. Мы жили в прекрасном домике с кроватью с москитной сеткой, но в городе практически не было электричества. Я лежал там и прошел через еще одну гребанную, отвратительную, холодную ломку, пока я был так далеко от всего того, что происходило в Голливуде. Ione мне помогала, и через несколько дней я чувствовал себя лучше. Я начал упражняться, и мы опять начали заниматься любовью. Мы ловили рыбу в океане, готовили ее на пляже, и я разработал ненастоящее чувство покоя. Десять дней спустя мы вернулись в L.A.
Как только я вернулся, я сразу начал принимать. Я просто не знал, что мне еще делать. Но сколько я бы не обкалывался, я ничего не чувствовал, не было ни эйфории, ничего. Примерно тогда же Джек Айронс собрал нас вместе. Мы встретились на скромненькой лодке Линди, Джек усадил нас и сказал, “Я больше не хочу быть здесь. Я не хочу быть частью того, где умирают мои друзья”. Он ушел от нас и мы его поняли.
Линди, наверное, думал: "Что произойдет? Гитарист умер, ударные увольняются, вокалист весит на веревочке над пропастью. Что теперь случиться?". Но Майк и я не собирались оставлять все позади. Это то, что Хиллел помог построить, и мы хотели продолжать строить, что было странным, потому что чувствовал себя я ужасно. Но я знал, что хочу этим заниматься, Фли знал, что он хочет этим заниматься. А Джек знал, чем он не хочет заниматься.
Мы наняли D. H. Peligro для ударных и Blackbird McKnight для гитары. Мы знали DH много лет. С Blackbird мы играли, когда Хиллел был уволен, так что нам было удобно с ним. Но перед тем как даже начинать играть, мне нужно было сделать что-то с моей зависимостью.
Когда я весной ходил на те встречи, я познакомился с парнем, по имени Крис. Это был молодой, сумасшедший и смешной парень. Он познакомил меня с Бобом Тимонсом, сказав, что тот может быть нашим спонсором. Тиммонс был бородатый мужчина с татуировками и хард кор прошлым, но я сразу доверился ему. Он был тихим и спокойным, и он от меня ничего не хотел.
После одного из тех приемов, когда мне не вставляло, я позвонил Бобу. "Я не знаю, что мне делать. У меня умер друг. Я не могу остановиться и теперь меня даже не вставляет. Я схожу с ума".
- Почему бы тебе не пойти на реабилитацию? - предложил он.
- Звучит ужасно. Что это?
- Во-первых, это десять тысяч долларов.
- Десять штук! Это все, что у меня есть, - сказал я.
- Я думаю, это будет хорошим вложением, - сказал Боб. - Я думаю, ты в опасности и однажды ты сможешь сделать еще десять тысяч, если ты потратишь эти на реабилитацию сейчас. Если нет, это могут быть последние десять штук, которые ты когда-либо увидишь.
Я не знал, что мне еще остается сделать, и я согласился. Курс реабилитации проходил в Van Nuys, назывался он ASAP. Когда мы прибыли туда она сфотографировали меня. Выглядел я очень плохо. Моя кожа была оранжево-зеленой, мои глаза были мертвы, а мои волосы жили своей жизнью.
Потом мне дали комнату. И еще соседа по комнате. Я делился гребанной комнатой с каким-то сумасшедшим ублюдком. Это был парень из Palm Springs, который стал моим первым "другом по трезвости". Когда ты начинаешь реабилитацию, ты знакомишься с совершенно разными людьми, разных жизней, всех рас, разного финансового положения, разных религий, но, в конце концов, ты любишь каждого из них. Там была баскетболистка, которая не могла остановиться курить крэк; бразильский бизнесмен, доктор и черный коп из SWAT, который угрожал людям, чтобы взять их наркотики.
Я устроился, и все было на самом деле не так плохо. Я перестал ненавидеть, я просто стал существовать. Всю свою жизнь, я был самым упрямым человеком, которого вы когда-либо встретите, я не мог терпеть критику в свою сторону. Но теперь я начал слушать. Ione навещала меня, мы шли против правил, довольно часто делая остановки в туалете, что очень много для меня значило. Потому что мне так не хватало немного любви.
Примерно через две недели моего пребывания в центре, меня навестил Боб Тиммонс. Он знал, что я проигнорировал смерть Хиллела, так что он сказал мне, что отвезет меня на денек кое-куда. Мы приехали к Еврейской части кладбища Forest Lawn и прохаживались там, пока не нашли могилу Хиллела. На камне было написано что-то, типа "Хиллел Словак. Преданный сын, брат, друг, музыкант".
Я сидел там вместе с Бобом и говорил:
- Ага. Окей, ну вот он и есть. Я так понимаю дело сделано. Мы можем теперь уйти?
- Нет, я не думаю, что нам надо уже уходить, - сказал Боб. Я пойду прогуляюсь. А ты сделай мне одолжение, поговори с Хиллелом и расскажи ему, что ты чувствуешь из-за его смерти. И почему бы тебе тоже не сделать ему обещание, прямо здесь и сейчас, что ты больше никогда не вставишь иглу в вену и что ты больше не будешь принимать наркотики и пить?
- Разговаривать с чем? Это трава, с камнем на ней
- Просто представь, как будто Хиллел здесь, слушает тебя, - сказал он, уходя.
Я сидел там, чувствуя себя очень странно. Но потом я сказал: "Эй, Slim!" (одно из прозвищ Хиллела). И сразу стена развалилась. Я стал рыдать, как я еще никогда не рыдал. Я разговаривал с Хиллелом и рассказал ему все про то, как я его люблю и как я по нему скучаю. И потом я сделал обещание. "Я чист. Я на реабилитации. Я обещаю тебе, что больше никогда не вставлю иголку себе в руку. Я останусь чистым". Я плакал и на пути обратно.
Когда я решил, что, несмотря на то, что произойдет в моей жизни, я не буду больше принимать или пить, эта горрила, которая доставала меня все эти годы, ушла. Как только я закончил реабилитацию, я даже больше не хотел обдолбаться. Я как бы выключил этот голосок в моей голове, что было прекрасно, только это было слишком прекрасно. Я все еще ходил на анонимные встречи, я ходил по больницам и разговаривал с другими алкоголиками, но я не нырнул окончательно в удивительную возможность увидеть реальные физические изменения. Я прошел полпути и стал отступать.
Когда я прибыл в ASAP, я хотел умереть. Спустя тридцать дней я уже хотел работать, писать песни, быть группой. Так мы и сделали. Фли был рад и поддерживал меня после того, как я вышел из реабилитации. Мы сразу же начали репетировать с D.H. и Blackbird. D.H нам очень подходил - он был веселым и очень любил музыку. С Blackbird было намного сложнее. Он был очень талантливым гитаристом, но он никогда не видел группы, где все вмести веселились. Он привык к тому, что George Clinton давал ему запись, он уходил в другую студию один и работал там пару дней. D.H мы знали давно, но Blackbird никак не хотел сближаться. Он был намного старше нас. И чем больше мы играли, тем сильнее мы понимали, что у нас ничего не получается с ним.
Примерно в то время, D.H. познакомил Фли с молодым гитарным феноменом по имени John Frusciante (произносить как Fru-shan-te). Джон был ярым фанатом Chili Peppers с шестнадцати лет. И если уж на то пошло, то я встретил Джона раньше, чем Майк. Примерно в то время, когда вышел Uplift мы сыграли большое шоу в Пасадене. Я припарковался, вышел из машины и пошел в парк, что бы найти место, где можно было принять. Именно тогда, два молодых парня подошли ко мне и сказали, "О Боже. Энтони Мы просто хотели сказать привет. Мы очень любим вашу группу".

RedGreen

12-03-2007, 21:35

Я поболтал с ними немного, потом пошел через парк и уселся на первых ступенях, которые я увидел, и вколол героин. Потом я посмотрел наверх и увидел, что сижу на ступенях отделения полиции Пасадены.
После того, как Джон очень понравился Фли, я стал проводить с ним очень много времени. В тоже время, Bob Forrest очень хотел, чтобы Джон был гитаристом в его группе Thelonius Monster. Джон сказал мне, что он едет на пробы в гараж Боба, так что я его туда отвез. В моей голове он ехал на пробы к Red Hot Chili Peppers. Одно его исполнение и я уже знал, что он наш парень.
Теперь это был мой черед увольнять. Blackbird жил в Южном Централе, поэтому я решил ему позвонить.
- Blackbird, это Энтони. У меня плохие новости. Я очень извиняюсь, но у нас с тобой ничего не получается. Мы идем по разным путям. Спасибо тебе за все
- Ты сукин сын, - сказал Blackbird.
- Что?
- Ты сукин сын
- Ну Blackbird, это не я. Это ситуация. Я всего лишь посланник, - сказал я.
- Ты сукин сын. Я спалю твой дом
- Blackbird, не надо сжигать мой дом. Это решение группы. Просто ничего не выходит. Это не твоя вина и не наша. Это ситуация.
- Ладно, ладно. Я принимаю извениения. Если ты принимаешь тот факт, что я сожгу твой дом
Это был конец нашего разговора. Я был сукиным сыном, и он спалит мой дом.
Не все сразу стало нормальным, когда Джон пришел к нам. Но мы все сразу почувствовали любовь в Red Hot Chili Peppers, которую мы не чувствовали давно. Он был таким молодым мужчиной, который посвещал кажую минуту своей молодой жизни музыке и это можно было почувствовать. Каким бы неопытным был Джон, он отдавал нам все, что мог. Теперь у нас была группа, в которой все чувствовали себя хорошо.
Вместо того, чтобы попытаться сделать альбом мнгновенно, мы решили просто поиграть немного, написать новые песни и порепетировать старые. Но пришли новые преграды. D H и Фли стали часто ссориться на разной почве. DH был диким мустангом в музыке, а Фли аккуратистом. Некоторые проблемы начали возникать между мной и DH тоже. Как только я стал трезвым, я начал думать, что все тоже должны за мной последовать. “Окей. Если вы не заметили, то я трезв теперь, так что закрывайте Боливию, и все положите на пол свои наркотики и алкоголь”. На каком-то уровне, я думаю, DH понимал, что его наркотики и алкоголь станут проблемой. Он стал появляться поздно и не всегда в лучшем состоянии. Я просто терял терпение и не мог его понять. Зато теперь я знал, каково это, терпеть чье-то невыносимое поведение в группе.
Пока мы репетировали, я начал писать песню "Knock Me Down." Это была песня, которая описывает, каково это, быть наркоманом, иметь то эго и думать, что ты сможешь противостоять силам природы. Но еще это была любовная песня Хилеллу. У меня были листы и листы куплетов, но не было мелодии или организации. Джон подошел ко мне сразу после того, как мы его приняли и сказал, что я могу показывать ему все что угодно и мы будем работать вместе. Одна из первых вещей, которую я показал Джону, была “Knock Me Down.” Я предупредил его, что эта песня очень длинная.
"О, это ничего. Я как раз работал над очень длинной мелодией и я вижу как она прерасно подойдет к твоим словам", сказал он. Он сел, изучил лирику и стал впаивать ее прямо в его мелодию. Через несколько минут была готова вся песня. Это было удивительно: "Окей. Вот еще один способ, как сочинять песни". Даже когда Хиллел был с нами, мы всегда вместе с Фли писали слова и сочиняли музыку, но он звучала совершенно по другому на бас гитаре. Теперь я чувствовал, что могу написать что угодно и подойти к этому новому другу, сесть и написать целую песню. Я чувствовал, что с этим парнем все возможно. Я мог показать ему мои самые сокровенные лирики, и он не разу их не критиковал. Не было ни одного раза, когда он читал лирики, чтобы посмотреть нравится ему это или нет, будет ли ему охота это делать. Все, что я писал, должно было обязательно стать песней. Теперь я не боялся, что меня станет кто-то критиковать, я не боялся показывать новые вещи, и поэтому у меня произашел новый рывок к написанию хорошей музыки.
Джон и я постепенно, но уверенно начали становится такими друзьями, которые проводят вместе каждый день, потом идут по домам и звонят друг другу, что бы сказать спокойной ночи перед сном. И когда мы просыпались, мы опять звонили друг другу "Ну что, чем займемся сегодня?" Немного после, мы никуда не ходили и нечего не делали по раздельности, что очень редкий и важный, но слишком интенсивный опыт. Хотя Джон прошел через наркотическую и алкогольную зависимость, было видно, что он хотел отдать все это за создание новой музыки.
Он жил вместе со своей подружкой, но когда мы ходили по клубам и веселились, она стала жаловаться, что мы крадем его у нее. У Ione не было с этим проблем, она была классная, много работала. Но Джон порвал с его подружкой, немного погодя, после вступления в группу.
Мы решили, что было бы классно отправиться на небольшое турне. К сожалению, DH, благосолови его Господь – самый милый парень на земле - пил очень много, и он был не в лучшей форме во время этого турне.
Однажды, во время одного из наших выступлений, он очень плохо играл, не попадал в такт, пропускал части. После шоу, мы поговорили.
"Послушай, если ты хочешь быть в группе, ты должен сделать что-то с собой. Или что-то делай или уходи", сказал я ему. Фли и Джон в этом не очень-то участвовали, типа, "Мы не уверены, что здесь надо делать. Энтони канечно ведет себя как сукин сын, но факт остается фактом, DH действительно в дерьме, и он не участвует в группе". Они не хотели ничего говорить, но понимали, что с DH ничего не получиться.
Когда мы приехали домой, стало еще хуже. Он перестал приходить на репетиции, и его зависимость начала съедать его. Мы любили DH и не хотели смотреть на то, как он умрет. К несчастью для Фли, теперь был его черед увольнять. Это было хуже, чем мы могли предположить. Фли потом несколько дней не вылезал из кровати. Самая приятная вещь из всего этого стала, как мы потом, годами позже узнали, что именно из-за этого увольнения, DH очистился и вступил в новый период жизни, как новый человек.
К тому времени мы переехали в место для репетиций в Глендэйле. Именно там мы начали процесс прослушивания барабанщиков. Мы предполагали, что все лучшие барабанщики сразу начнут приходить к нам на пробы. На самом деле это был не лучший опыт. Каждый человек и его бабушка начали проходить через ту дверь с барабанами, но далеко не все они были хороши. Во время процесса, нам позвонила наша подруга, Denise Zoom, позвонила и сказала, что у нее для нас есть барабанщик. По ее словам, этот парень, Chad Smith, самый лучший барабанщик на свете и он ест барабанные палочки на завтрак. Каждый раз, когда кто-то внезапно звонит и говорит про какого то человека из средневосточных штатов, который ест на завтрак палочки, ты думаешь, "О, пожалуйста, лучше сохраните мое время".
Но мы разрешили прийти на пробы этому парню. Мы ждали и ждали пока он придет, но он опаздывал. Я вышел на улицу, посмотреть, не идет ли там кто, и я увидел там такого медведя, шагающего по улице, с огромной прической в стиле Guns N’ Roses и в одежде, которая явно не выкрикивала "Я стильный!". Я уже решил против этого парня, основываясь на том, как он выглядит, но он вошел, и мы сыграли в деловых людей. "Вот барабаны. Приготовься. У тебя есть десять минут". Чед был ни сколько не смущен нашим отношением к нему. Любой другой бедный парень садился за установку, смотрел на Фли, который начинал играть агрессивный, хард-кор фанк рок, и парень просто не мог за ним успеть. Фли сразу же заканчивал с ним, с его интенсивностью.
Фли начал играть что то сложное, тяжелое, быстрое и странное, чтобы посмотреть, может ли парень успеть за ним. Чед моментально не только поспел за ним, но и начал вести его. Он переиграл Фли, и он продолжал это делать снова и снова. Мы просто не верили вто, что происходило. Я так удивился этому парню, что я начал истерически смеяться. Теперь Фли смотрел на него в таком роде, типа "Эй, что мне делать? Куда мне идти? Что здесь происходит?". Чед не останавливался ни на секунду, чтобы не дать Фли успеть за ним и перехватить его. Он кричал, как это делал Art Blakey за своей установкой. Все было так странно, в тот момент исходило столько энергии от Фли и него.
Был просто взрыв звука и энергии и все, чтоя мог сделать, это смеяться. Смеяться над этим странным парнем с банданой и огромными, напрысканными спереем для фиксации, волосами, ужасными шортами, думая как это смешно, что самый стремный парень, которого я когда-либо видел, свел нас всех с ума, прям в нашей студии. Он был гений, и все в него влюбились.
Мы все знали, что Чед подходит для нас, и теперь мы хотели увидеть уровень его желания работать с нами. Мы также хотели, чтобы он поменял его внешний вид. Мы сказали ему: “Окей. Ты хорошо играешь. Ты можешь быть в группе, если побреешь свою голову сегодя. Приходи завтра в Кэнтэрс с бритой головой и работа твоя”. Чед сказал: “Эй, эй, побрить голову... Ну, я не знаю.”
"Выбор твой. Побреешь голову и ты в группе. Не побреешь и ты не будешь в группе". Мы пошли в Кэнтэрс и подождали его. Он появился с той же банданой и дурацкой прической.
"Чувак, ты что, не хочешь работу?", спросили мы.
"Да, я буду в группе, но я оставлю волосы так", настаивал он, и мы согласились. Мы решили, что тот, кто спокойно выдержал все наше отношение к нему, не окажется сукой. Потом, мы узнали, что настоящая причина, по которой он не побрил волосы, это потому что они у него редели, и он прятал это за своей банданой. В любом случае, это был еще один важный день в нашей истории, потому что теперь у нас был барабанщик, на которго можно было положиться, и который был отличным человеком.
Теперь мы могли приняться к работе.

RedGreen

12-03-2007, 21:35

«Refourming»

Потому, как Джон был таким молодым и неопытным, мы иногда над ним прикалывались. Он был парнем, который проводил большинство своей молодой жизни в своей комнате, играя на своей гитаре, так что быть в рок-группе для него было еще неизведанным. Фли и я постоянно дразнили его, называя его "зелененьким" или "Зеленый Человек" или "Зеленый Шершень". Годы спустя, Джон признался мне, что все эти подколы сделали его очень застенчивым, но в то время мы не имели представления о нашем влиянии на него.
Фли и я не хотели, чтобы он чувствовал себя неуверенно. Просто все эти "зеленые" названия говорили о нашей любви к нему. Если у тебя есть больше чем одно прозвище это значит, что ты в наших сердцах, и мы тебя уважаем. Мы дразнили его, потому что мы любили этого парня и мы были так рады, что в наших жизнях теперь была его креативная энергия. И если мы дразнили его в грубой форме, это было только для того, чтобы не показывать то, как он нам важен. “Чей номер телефона ты набираешь чаще всего, к кому домой ты ходишь чаще всего и с кем ты делишься своим опытом чаще всего”, было очевидно, что я восхищался этим молодым человеком.
Недавно, мы с Джоном говорили о том, что если все происходило не так, как я хотел, я игнорировал его. Это был не очень здоровый вариант решения проблем, но надо помнить, что Джон из семнадцатилетнего неузнаваемого ребенка превратился в члена группы the Red Hot Chili Peppers. И он настолько же, если даже не больше, плохо относился к окружающим его людям. Ко мне постоянно подходили люди и говорили, “Твой гитарист - ублюдок. Он трахнул эту девчонку, а потом выкинул ее посреди ночи из дома и сказал, чтобы она больше не возвращалась”. Я никогда не видел, чтобы он такое делал, поэтому я защищал его. Я признавал его сукинский характер, потому что он был таким молодым и проходил через такие резкие изменения.
Чеда никто каждый день не критиковал, потому что мы не были с ним так близки. До сих пор он остается человеком в себе. У него был свой другой путь решения обычных проблем к "новеньких" и это было "Они мне не нужны, я их не знаю, у меня есть своя жизнь". Он никогда не хотел быть в нашем кругу. Он лучше бы бегал со своим же типом, а этот тип людей был совершенной не похож ни на меня, ни на Фли. Чед показал нам очень мало из того, кто он есть, откуда он и какие у него мысли. К примеру, он был в Red Hot Chili Peppers с 1988 года, и только в конце 2003 я узнал, что Чед покинул Мичиган, чтобы приехать в Голливуд, что бы стать сексуальным фронтмэном. Мы никогда не разговаривали по душам, и я никогда не знал о его фантазиях, мечтах и надеждах. Чед приходит на работу, он веселый и дружелюбный. Я считаю его одним из этих странных больших людей, которые сохраняли нашу группу в трудные времена.
Если говорить об одежде, то его вкус очень отличался отнашего, и я постоянно дразнил его насчет этого. К счастью, он перестал укладывать свои волосы супер спреем, когда он стал участником группы, но вместо того, что бы идти и тусоваться в панк-рок клубе, как например Small’s со мной и Фли, он шел в Motley Crue bar. Туда он одевал смешные джинсы с ремнями и ковбойскими сапогами, играл в бильярд и приударал за девочками-рокершами. Люди видели его и потом рассказывали мне, что волосы у него были покрыты спреем и стояли выше чем у девочки, но на следующий день он приходил в студию в бейсбольной кепке. По своей природе он не был таким хамелеоном, просто он не показывал нам все свои цвета.
Мы нашли что-то общее в музыке. Даже здесь его музыкальное восприятие было другим, но его энергия страсть и сила для создания новой музыки была велика. Он не был авангардным, он не слушал серпер разную музыку, в основном он держался около рока и поп жанра, но то, что он играл, было удивительно. У нас никогда не было баранщика, у которого никогда не садилась батарейка, который был всегда готов играть и как можно дольше. Я не могу себе представить, что бы он чувствовал себя неудобно или застенчиво из–за того, как мы его сначала приняли, как себя чувствовал Джон.
Теперь у нас были новые парни, и мы могли начинать работать. Было очень странно и сложно создавать новые песни, как еще никогда не было. Очень часто у нас было много хороших идей, но мы не могли сделать из них песню. Я думаю, Джон чувствовал большую ответственность играть по следам Хиллела, хотя он не пытался повторить игру Хиллела. Его звук был чище и современнее. Нам просто нужны были новые песни. Когда Клиф и Джек Шерман пришли к нам, у нас уже было почти все готово. Но теперь нам нужно было написать целый альбом.
Медленно, но уверенно, новые и разные звуки начали образовываться.Ударные были очень интенсивны. Клиф был креативным и артистичным, Джек Айронс был метрономом, но Чед просто "двигал" воздух так, как это не делал никто до него. Я слушал аккуратно музыку, потом уходил домой и сидел на кухне с кучами и кучами бумаг. Ко мне в голову никогда не приходило, что можно написать песню из пяти строчек и припева. Фли был всегда занят, ударные тоже были заняты и вся эта текстура и музыка была такой сложной, что я решил, что мне тоже надо делать что то сложное. Когда я садился писать песни, у меня не было в голове одна или две идеи, нет, у меня был замысел написать поэму из пяти страниц. Я сидел там по восемь часов подряд и писал такие песни, как “Good Time Boys” и “Subway to Venus” и “Johnny, Kick a Hole in the Sky,” где лирики были просто бесконечны.
Когда пришло время записываться, мы начали ссориться с Майклом Бейнхорном. Он очень следил за звуком. Он хотел, чтобы Джон играл большим, тяжелым, скрипящим звуком, тогда как у нас всегда был интересный, кислотный, фанковый и сексуальный гитарный звук. Джон не хотел играть что-то слишком в стиле метал, поэтому между ним и Майклом было очень много ссор. Это было не самое лучшее время для Джона и если бы не порнографические фотографии Трэйси Лордс, я вообще не знаю, как бы тогда Джон выжил.
Мы много работали над всеми песнями, Бейнхорн придавал наибольшее значение песне “Higher Ground”. Фли играл эту мелодию годами, а Джон и Чед придумали удивительные мелодии. Бейнхорну пришлось вдвойне попотеть, чтобы заставить Джона сыграть более тяжелый звук для этой песни. Для меня, вокал был очень сложным и изнуряющим. Такая песня была не моей крепостью, но Бейнхорн считал, что я смогу ее спеть и поэтому он всегда толкал меня. Я знаю, вам покажется, что все это просто дерьмовое нытье, но когда ты стоишь перед этим гребанным микрофоном и у тебя ничего не выходит, у тебя начинают болеть все внутренности. Я очень долго не мог спеть эту песню. Но она стоила этого. Когда мы подошли к припеву, мы пригласили в студию 25 человек, чтобы спеть его вместе. Там были и хорошие певцы и просто люди, но все вышло отлично.
Я классно провел время, кроме двух последних недель записи. Я просто был рад быть трезвым, я был рад записывать альбом и петь все эти песни. Но у нас с Бейнхорном начались проблемы, когда он захотел, чтобы в конце “Higher Ground” я читал спонтанный рэп. Я просто больше не мог терпеть его стиль ведения дел. Он хотел выдавить из меня то, чего я не хотел, и мы поругались. Тогда я знал, что с ним покончено.
Когда мы закончили работать над альбомом, мы не сказали “О, это точно наш самый лучший альбом”, но Mother’s Milk мне нравился. Фли пришла в голову идея для названия в честь женских флюид Лоиши, которые получала их маленькая дочка Клара. (Таким оборазом мы можем отбить сплетни о том, что Mother’s Milk это слэнговое название героина). Мы отправились к нашему старому другу Nels Israelson, который делал фотографии для нашего вторго и третьего альбома. У меня был старый постер 60-х годов Sly and the Family Stone, где Слай (Sly) держал руку вытянутой, а на ладони его стояла вся его группа. Я думал, что было бы классно, если бы тебя держал гигант, а ты был маленьким человечком. Только в моем представлении, гигант это голая женщина, а мы находимся около ее груди. Я подал эту идею группе, но они не были на 100 процетов

RedGreen

12-03-2007, 21:36

уверены в этом, но я был, так что они согласились удовлетворить мои пожелания. Nels начал проводить пробы моделей для обложки и так как они снимали свои майки, мне надо было быть там. К сожалению, я опоздал, и он выбрал девочку без меня. EMI планировали прикрыть ее соски какими то буквами и цветочком, но соски точно были важной частью обложки. Тогда мы узнали, что модель была не уверена насчет всего этого. И я не мог понять, почему мы не могли найти ту модель, которая была бы рада поставить свою грудь на обложку.

Я начал выбирать наши фотографии, которые она держала бы в своих руках и Джон презирал каждую свою фотографию. Наконец, он разрешил мне использовать одну и я думаю, обложка вышла красивой. Как будто одна гигантская голая женщина держала четырех Томов Сойеров.
Обложка была напечатана и соски были как-то прикрыты, но EMI распечатало еще пару сотен постеров с неприкрытыми сосками. Я думаю, в тот период нашей жизни мы были кретинами и слишком помешанные на сексе. Я думаю это были Фли и Чед, кто написал какие то ужасные, изврашенские вещи на одном из постеров, и что ты будешь делать, одна из моделей подала на нас в суд. Она выиграла 50 тысяч долларов, что тогда для нас было очень большой потерей.
Не считая проблем с обложкой, у EMI дела шли видимо хорошо, потому что они дали нам бюджет на сьемки двух видео перед выходом альбома. Это было странно; перед этим у нас не было же ведь очень успешного альбома. Распродалось семьдесят тысач альбома Uplift и он не принес выгоды. Но мы были счастливы в такой заинтересованности в нас, так что мы сделали два видео на наши синглы из альбома. Первое было “Knock Me Down”, где Алекс Винтер сыграл параноика, котрый ходит по дому ужасов, шокированный психоделическими изображениями умерших звезд на стенах. Он входит в белую комнату, где Майк, Джон, Чед и я танцуем и бесимся, прыгаем со стен и играем музыку.

From “Knock Me Down”

I’m tired of being untouchable
I’m not above the love
I’m part of you and you’re a part of me
Why did you do away?
Too late to tell you how I feel
I want you back but I get real
Can you hear my falling tears
Making rain where you lay
Finding what you’re looking for
Can end up being such a bore
I pray for you most every day
Me love’s with you now fly away
If you see me getting mighty
If you see me getting high
Knock me down
I’m not bigger than life
It’s so lonely when you don’t even know yourself

Конец одинокий, грустный, но настоящий. Такие чувства ты испытываешь, когда ты где-то там и много плохой энергии проходит через тебя и ты думаешь "Кто, черт возьми, Я? Что случилось со мной?". Я уверен, что именно так Хилелл умер. Он всегда знал кто он и чего хочет от жизни, он был решительный и трудолюбивый, талантливый, веселый парень. Но в конце, он забыл, кто он есть. Я видел, как это происходило со многими.
"Knock Me Down" был первый сингл с Mother’s Milk и нам на самом деле удалось засунуть его на радио. Периодически Линди сообщал нам, что какая-нибудь радиостанция приняла песню. Пару месяцев спустя, на выходном туре в Вашингтоне, Колумбийский округ, Фли, Джон и я поймали такси в центре столицы нации. Мы залезли внутрь, и водитель посмотрел на нас и сказал: “Эй, вы же те парни? Как там.. ‘Kick My Ass’, ‘Beat Me Up’, ‘Slap Me Around’? Я обожаю эту песню. Вы же те парни, ведь так?” Это был первый раз, когда кто-то не из музыкального мира нас узнал.
В сентябре 89 года мы начали годовой тур в поддержку Mother’s Milk. Эще один признак того, что мы становились успешными, это большой автобус. Нам нужно было так много места, потому что с нами ездило много людей. Мы наняли Tree на валторне, но он придумал такую дикую идею играть на электрическом гибриде синтезатора, который создает такие же гудки и звуки, как и валторна. Еще, мы наняли Kristin Vygard и Vicky Calhoun быть на подпевке. Кристин в детстве была успешной актрисой. Она была ростом с большой подсолнух, рыжая, веснусчатая сумасшедшая женщина, которыя была джазовой певицой в Голливуде. Вики была большая черная женщина, которая подпевала на “Knock Me Down” и также участвовала в клипе. Кроме группы, у нас еще был Chris Grayson, наш техник; Марк Джонсон, наш менеджер; и новое лицо во всей организации, наш друг-дорожник Робби Аллен. Когда мы путешествовали по Англии, Робби придумал себе имидж, Робби Рул и открывал все наши шоу. С помощью Фли и Джона, Робби придумал комедийно-музыкалный трюк, когда он выходил на сцену и делал вид, что отрезал себе член. Это был довольно трудный магический фокус; он выходил туда со специальным ножом, у которго одна сторона была очень острой, а другая очень тупой. Потом он вытягивал свой член, подводил к нему нож и незаметно переварачивал его, чтобы не порезать его интимные места. Все подростки в Англии должны были увидеть его трюк, перед тем как мы выйдем на сцену.
Так как я больше не преследовал ни кокаин, ни алкоголь, нужно было вводить новые развлечения. И так мы придумали The Job - Задание. Так как мы делали много шоу в колледжах, нас периодически кормили едой из столовой. Обычно это была разогретая еда, политая какой то подливкой. Сложно было разлечить, чистили ли этим пол, или добавляли в твою еду.
Мое первое задание было съесть фунт масла, которго нам принесли к столу. Мне было дано три минуты на это и 120$ как выигрыш, но я съел только половину как потом меня вырвало. Я думал, что я могу мысленно с этим справится, но мое тело отвергало столько масла. Потом, Фли, Джон, Чед и я поняли, что вместо того, чтобы мучить себя, можно было мучать окружающих. К тому же, нам не так нужны были деньги, как скажем, технику, или тем, кто на подпевке. Однажды, после какого то университетского концерта, мы сидели за кулисами и нам принесли отвратительную еду. Девочки умоляли нас дать им Задание уже очень долго, так что мы взяли бутылку из под вина и начали смешивать там все подливки, кетчупы и горчицы, какие только можно было. В конце, у нас получилась какая то зеленая смесь. Мы выбрали маленькую Кристин, которой нужны были деньги и сбросились на 180$, которые она получит, если выпбет всю бытылку за пять минут. Она была настолько сумасшедшая, что она не только выпила всю бутылку, но и попросила еще какую нибудь смесь, за отдельную плату. Сказано - сделано.
Мы не хотели оставлять Вики одну, поэтому ей мы тоже дали Задание - ей надо было съесть все остатки от масла из огромного контейнера. Она согласилась, села и съела все, как будто это были взбитые сливки. Потом пришла очередь Кристин. Я бы просто-напросто блевал уже от одного запаха всей этой смеси, но Кристин собралась, и выпила весь литр смеси, а потом еще заела бонусной едой. Потом я достал часы, сел рядом с ней. Она начала потеть, плакать, и превращаться в пятнадцать разых цветов. Но она смогла продержаться пять минут, и когда время вышло, она спокойна встала, развернулась и

RedGreen

12-03-2007, 21:37

пошла в туалет, где все просто вылетело из нее моментально. Услышав звук рвоты Кристин, Вики не выдержала и тоже побежала в туалет, и сидели они там, поочередно наклоняясь к унитазу.
Еда была несъедобной, но пару месяцев с начала турне, в меню добавился секс. Это было возможно, только потому, что мы с Ione разошлись в декабре. Я сумел остаться трезвым, не используя наркотики, так что мое тело зажило, но мой разум не смог разобраться с проблемами, которые возникали в наших отношениях. Ни я, ни она не смогли адаптироваться ко мне, трезвому. Я был эгоистичным, капризным дерьмом, а она по непонятной мне причине любила меня и заботилась обо мне. Когда это изменилось, вместо того, чтобы наслаждаться хорошими, здоровыми отношениями, мы ругались. Я все еще оставался, ревнивым, эгоцентричным, грубым, капризным парнем, только трезвым.
Мы стали еще одной типичной парочкой, которые постоянно ссорятся и я понял, что наши отношения идут к концу. Ничего плохого между нами не было, просто мы не делали друг друга счастливыми. Мы утомляли друг друга и дрались, и я думаю, мы оба знали об этом конце, но только боялись отпустить, потому что были случаи, когда мы были крепче, чем я когда либо с кем то был.
К конце концов, это было у меня дома, я сказал, довольно грубо, "Пожалуйста, возьми свои вещи и уходи". Она сказала, "Нет, нет, я не хочу уходить. Я хочу остаться здесь, с тобой". Такое происходило снова и снова и на десятый раз я сказал, "Бери свои вещи и убирайся отсюда". Она посмотрела на меня и сказала: "Я думаю, я так и сделаю". "Ну, давай тогда, делай. Просто возьми свои вещи и давай, уходи, маленькая леди", сказал я. Она покинула мой дом и больше никогда не вернулась.
Она переехала к своей маме, и я ждал, пока все само собой разрешиться, когда она придет пару дней спустя обратно, но этого не произошло. Я был в отчаянии и в одиночестве, и я думал, зачем я ей сказал уйти, когда на самом деле я хотел, чтобы она осталась. Примерно три дня позже, я позвонил ей и сказал, "Разве не сейчас тот момент, когда ты возвращаешься ко мне, как было так много раз?". Она сказала, "Нет, нет, нет, кстати нет. На самом деле, я никогда больше не приду. Я наконец-то соглашусь с тобой. Все кончено".

Это было как раз перед Рождеством. Перед тем, как поехать в Мичиган, я купил Ione статуэтку в стиле арт-дэко и принес это к ней домой. Её мать открыла дверь. “Я купил это для Ione”, сказал я, а она ответила: “Тебе придется оставить это у двери.” Я подумал “Ничего себе”. Так я оставил ей подарок, и в самолете написал грустную, длинную поэму, которая так никогда не стала песней, просто так, для души. Я раньше часто писал мантры, чтобы петь их самому себе и справиться с тем, что происходило на тот момент.
В доме моей мамы я понял, что остался один. Что у Ione наверняка уже кто то есть и что мне придется смириться со всем этим и начать новую, красивую жизнь. Даже сейчас, остается много незаконченных дел от тех отношений. Мне понадобилось много, много лет, чтобы понять как плохо я врал и использовал ее чувства.
Когда я прибыл обратно из Мичигана, группа сыграла большое шоу на Long Beach Arena, которое снимали на документальное видео. По середине интервью за кулисами, меня спросили о наших отношениях с Ione и я сказал, что мы разошлись и это было трудно. Именно тогда, Джон заглянул в камеру и сказал, “Да, да леди и джентльмены. Энтони свободный человек, и вы знаете, что это значит: наступило время трахаться”. Таким образом, секс снова входил в список. Повторюсь, я был свободен. В Хьюстоне, когда мы сходили со сцены в автобус, я встретил еще одну копию Мэрилин Монро. Она стала моей Хьюстонской подружкой. Каждый раз, когда мы туда приезжали, я приходил к ней домой, там мы занимались сексом, а она находилась в своем собственном фильме Мэрилин.
Не все мои дорожные отношения завершались. Однажды, мы играли университетское шоу в Кентукки, я был за кулисами, когда Робби явился туда.
- Swan, я думаю тебе понравится эта девочка. Ты таких любишь, - сказал он. Я посмотрел и увидел абсолютную принцессу-студентку, с белой кожей черными волосами.
- Спасибо Робби, теперь давай, иди, - сказал я. Я начал вести разговор с ней в сторону поездки к ближайшему мотелю после шоу.
- О, нет, я просто веселюсь. Я просто хотела сказать привет, - сказала она с ее прекрасным южным акцентом, как у настоящей девочки из Кентукки. - Я здесь со своей подружкой, а мой парень дома.
- Давай хотя бы просто побудем вместе. Я не говорю, что это должно случиться, - ответил я.
- Я не знаю если это возможно, - сказала она. Я хотела бы, чтобы мы были друзьями, но я не знаю, если ему это понравится, а я предана ему.
Я смотрел на нее и думал, что я умру, если не получу эту девочку. Она сказала мне, что живет со своими родителями и каким-то образом, я узнал ее адрес.
Была пора идти на сцену, мы сыграли и как только я пришел обратно за кулисы я начал искать Робби. "Где девочка?", спросил я у него. "Брат, я искал ее последние полчаса. Она исчезла", сказал он.
Я просто не мог дать ей исчезнуть в ночи вот так. Я взял ручку и бумагу, сел и написал поэтическое письмо и потом попросил какого-то студента отвести меня к ее дому. Была примерно полночь, я нашел дом и начал кричать ее имя, но никто не ответил. Я оставил в ее почтовом ящике записку, вместе с контактной информацией об отелях, в которых мы будем оставаться в ближайшее время.
Пару дней спустя, мы были в Чикаго и я встретил девочку, которая смахивала на старлетку из 70-ых с ее объемной прической. Она была очень свободной, простой и милой и явно сексуально направленной, так что я привез ее обратно в отель. Тогда я жил с Джоном в одной комнате, и я просто мог сказать по прикосновениям и поцелуям, что эта девочка была одной из тех гиперчувствительных, которые возбуждаются, несмотря где ты до них дотронешься. Я сказал Джону, что мне нужно побыть одному с этой девочкой, на что он сказал, что у Чеда есть свободная кровать в его комнате и что он ушел куда то пить. Также, так случилось, что у Джона был еще один ключ к его двери, так что я взял его и пошел в комнату Чеда.
Мы легли на свободную кровать и сняли наши майки, мы целовались, трогали друг друга и она была офигительной. Все было уже готово к сексу, когда я вдруг услышал что то похожее на шаги Человека-Мамонта по коридору. Не успев отреагировать, дверь открылась и Чед, только это было не очеь похоже на Чеда, влетел в комнату и с ним что-то происходило. Он увидел меня и закричал, "Что ты здесь делаешь, ты сукин сын? Я, бл*дь, сорву тебе бошку!" (What are you doing in here, you motherfucker? I’ll fucking tear your head off!) "Эй, Чед, да ладно, эй", сказал я, но Чед был в безумии. Он набросился на меня и я перепрыгнул через кровать, он последовал за мной, сбивая по пути лампы, врезаясь в стены и замахиваясь на меня. Я сказал девочке взять свою футболку, но Чед все еще не останавливался, все пытаясь врезать мне. "Что за проблемы? Успокойся" кричал я. "Кто тебя сюда впустил? Я убью тебя", кричал он и продолжал делать такие огромные замахи на меня со злостью и ненавистью в глазах, как будто я сделал что-то ужасное, хотя если посмотреть на историю наших поездок, мы всегда одалживали друг другу комнаты, если с тобой была девочка. Наконец, я и девочка смогли убежать. Потом оказалось, что Чед выпил всю бутылку текиллы. До сих пор он всего лишь смутно помнит тот случай в комнате.
Девочка была очень понимающей. "Твой барабанщик по-моему немного перебрал", сказала она. "Пойдем еще куда нибудь и побудем вместе". Мы оставались в таком старом кирпичном отеле, поэтому мы начали заниматься сексом прямо на следующей лестнице. Чего я не знал, так это, кроме того, что эта девочка была гиперчувствительной, так она была еще чемпионкой по крикам. Сначала, я думал, что она прикалывалась, потому что

RedGreen

12-03-2007, 21:38

Потом она ездила со мной еще в пару городов. Мы расстались в Миллуаки, ее родном городе.
Следущая остановка была в Чинчинати. Вдруг ни стого ни с сего, там, на наше шоу пришли обе, и "Кричащая Девочка" и "Девочка Всей Моей Мечты" из Кентуки. На тот момент, мне надо было принять решение, и я его принял. Надо сказать, что я конечно этим не горжусь, но я позвал Джона и сказал, что он может забрать Кричащую себе. У меня просто не было выбора. Я не мог представить себе лучшего сексуального партнера, чем Кричащую Девочку, но не смотря на секс, я должен был заполучить Кентуки.
Бедная Кричащая Девочка посмотрела на меня, как на суку, но в тоже время ей нравилась идея провести вечер с Джоном. Мы отыграли шоу, и я просто умолял Кентуки поехать со мной ко мне в комнату. К счастью, у меня была тогда своя большая комната, и мы сидели на кровати и проговорили часа два. Я просто хотел быть рядом с ней, чувтвовать ее, смотреть на нее, трогать ее руку. Она сказала мне, что заканчивает университет в Массачусетсе, и я все запоминал, потому что готов был следовать за ней куда угодно. Медленно, но уверенно, я приблизился и она дала мне обнять ее и целовать. Наконец, она разрешила нам залесть в постель, но не поддалась мне окончательно.
"Послушай, я рад просто лежать здесь с тобой голым, поверь мне, это прекрасно, я просто рад быть с тобой", сказал я. Мы лежали там, обнявшись, целовались и трогали друг друга, и ее внутренний моторчик начал работать, и она разрешила мне предаться динному, удивительному оральному сексу. Я был трезв, лежал на кровати и она сосала у меня и мы обменивались такой любовью, и она столько любви и сердца вкладывала в это физическое действие, что я начал покидать свое тело и я смог сверху увидеть себя и эту прерасную девочку, с коричневыми локонами и белоснежной кожей, отдающей мне столько любви. Я смотрел не долго, потом вернулся на землю и я понял, что это было единственный самый прекрасный сексуальный момент в моей жизни. До сих пор.

Она исчезла после этого, и в следующий раз, когда мы были в Массачусетсе, я посмотрел в телефонную книжку и позвонил в каждый гребанный университет, но это ничего не дало. Каждый раз, когда мы приезжали в Бостон, я спрашивал у каждого прохожего – “Не знаете ли вы девочку, ее зовут бла, бла, бла, бла. Она выглядит...” Ничего. Я звонил в Кентуки и нашел людей с ее фамилией. “У вас есть дочка, котрая бла, бла, бла...” Годы спустя, я нашел кого-то, кто помнил ее, он сказал мне, что она упоминала обо мне. Я никогда ее больше не видел, а она значила все для меня. Я уверен, что теперь она замужем, у нее десять детей, но вдруг. Может быть, она прочитает эту книгу.
Если ты читаешь это, Моя Мечта из Кентуки, то пожалуйста, пропусти следующую историю. Однажды, на этом турне, мы играли шоу в ресторане/клубе в Балтиморе. Было еще пару часов до самого шоу, и я сидел в моей комнате с Джоном, когда зазвенел телефон. Это был Фли, который жил в одной комнате с Чедом.
"Парни! Парни! Вы должны прийти в мою комнату прямо сейчас", сказал он. "Здесь просто какое то сумашествие с девочками. Надо идти. Пока". Джон и я побежали по лестнице наверх, вбежали в комнату Фли и Чеда, где мы увидели самую странную картину, которую я когда-либо видел.
Чед Смит сидел на диване, одетый, спокойный и расслабленный. В одной руке у него был кухонный шпатель, в другой большая деревянная ложка. В комнате было три девочки, две из которых были раздеты до гола, танцующие на столе. У одной из них под грудью даже был ботинок Чеда. У другой голой девочки на груди была огромная стопка монеток, которые успешно не падали с ее огромной груди. Чед сидел там, как какой-то странный волшебник, периодически постукивая девочек деревянной ложкой, и насыпая еще монеток им на грудь. "Мы хотим танцевать, сыграйте нам песню", просили нас девочки. В комнате не было стерео, так что мы начали играть аккапелло. Мы бегали по комнате, пели песни Led Zeppelin девочкам, чьи задницы были уже розовые от ударов Чеда. Одно вылилось в другое и мы с Джоном оба оказалиь в ванной вместе с голыми девочками. Джон стоял в ванной, а я сидел на раковине, и у нас была небольшая секс вечеринка. Что удивительно, так это это то, что девочки были совершенно расслаблены, они разговаривали друг с другом, пока у нас сосали. Джон и я посмотрели на друг друга и улыбнулись. "Эээй, Балтимор! Кто бы мог подумать?"
Когда мы добрались до Японии в январе, мы не только все дружили, но мы начали чувствовать себя группой. В Осаке мы сходили в огромный суши ресторан, где Марк Джонсон выиграл в соревновании "Кто съест больше васаби". Тогда я понял, что Японские девочки намного сложнее. Обычно, нам ничего не стоило завались Европейскую или Американскую девочку в постель. Но тут их скромность и стеснительнось пугала. Но в конце концов, мы все биологичесик существа, и секс возвожен с любым из нас.
На пути из ресторана, я уговорил одну офигительную японскую девочку и ее подружку, пойти со мной и Джоном к нам в отель. Примерно через пять часов секса, офигительная девочка была настолько возбуждена и настолько измучена, что она просто больше не могла заниматься сексом. Было удивительно смотреть на изменения. Она начала с “Нет, нет, я не такая девочка” и дошла до “Пожалйста, трахни меня еще”. Все было хорошо, она осталась на ночь и мы провели утро вместе.
Теперь была пора ехать в Токио. В ту ночь мы играли еще одно шоу для очень спокойных и мирных людей. После выступления, я сидел за кулисами и увидел, как самая милая девочка зашла в раздевалку. Рост примерно метр семьдесят, девятнадцать лет, Нордическая богиня с голубыми чистыми глазами, мальчишеской стрижкой, и удивительной улыбкой. Плюс, на ней была футболка с лицом Вуди Алена и ее соски стояли и было такое ощущение, что Вуди Аллен смотрит в разные стороны.
В тот момент, моя судьба стала мне ясна. Она станет моей новой подружкой. Когда она вошла, я прошептал каждому парню, который там был “Отойди, она моя”. Я подошел прямо к ней.
"Привет, меня зовут Кармен", сказала она. "Я из Сан-Диего". Я представился и сказал ей, что мы будем вместе следущий год или больше. Похоже, она была не против.
Я пригласил Кармен с нами на ужин. Потом, она пошла ко мне в отель. Не то, что та девочка из Осаки, Кармен долго не ломалась и мне не пришлось ждать до полуночи, чтобы забраться с ней в постель. Она была такой красивой, и она так меня привлекала, что я разнервничался насчет секса. Кармен почувствовала это и спокойно сказала, "Это идеальный момент. Несмотря на то, что может произойти, я в любом случае рада быть здесь, с тобой, чем быть где-либо еще". Все мои волнения как ветром сдуло. Я чувствовал, что быстро влюблялся в эту девочку, которая была так не похожа ни накого, с кем я был до этого. Она была умна и знала хорошую музыку. Она была спокойной и любимой. В тот момент я точно знал, что хочу быть ее мужчиной.
Кармен была моделью, работающая в компании “Elite” в Японии и на следующую ночь мы остались в ее маленькой модельной квартирке в Токио. В ту ночь, мы очень много разговаривали. Она рассказала мне, что отец еще с малых лет избивал ее, и она никогда не была близка с ним. Она сказала мне, что ее родственники живут где-то в Миззури,

RedGreen

12-03-2007, 21:39

Jane’s Addiction начали играть и все стали подпевать. Тогда Stephen Perkins из Jane’s Addiction спросил у нас, не хотели бы мы тоже что нибудь исполнить, так что мы решили спеть 'Stooges' “Search and Destroy”. На этой вечеринке было сотни человек, а мы забрались на сцену, практически голыми. Было такое ощущение, что мы шагаем по луне, из-за нашей наготы, холода и из-зи того, что Jane’s Addiction сами предложили сыграть, а ведь они всегда были нашими конкурентами. Переговоры с компаниями сузили наш выбор до двух лэйблов, Warner Bros. и Sony. Мы поехали в Нью-Йорк, что бы встретиться с Томми Мотолой, которому только что принесли успех Мэрайя Кэрри и Майкл Джексон. Томми был очень тверд и сказал, что хотя сейчас мы выбираем среди этих всех лэйблов, но, в конце концов, мы подпишем договор с Sony/Epic.
Мы понимали, что в EMI нас не уважали. Теперь мы искали хороший дом. Когда Эрик собрал нас вместе за обедом и сказал, что Epic поднимают цену еще на миллион, мы в четвером встали и начали танцевать небольшой танец, крича: “Epic! Epic! Epic!”. Но это было не все. Эрик посадил нас и сказал, "У меня есть хорошие новости. Каждому из вас они кладут по миллиону на счет". У нас у каждого было несколько тысяч долларов на счету, и тут мы вдруг миллионеры. Я ощущал себя так, как будто я выиграл лотерею. Мы кричали и обнимали друг друга и в первый раз в жизни мы поняли, что теперь нам не придется собирать деньги из каждого угла, чтобы прожить очередную неделю. Мы все сразу решили купить дом. Уже через пару недель, у каждого из нас были новые дома.
Мой дом был новый, он находился на вершине Beachwood Canyon. Я переделал его. Я вытащил все ковры и положил антикварный паркет из Тайланда. В своей комнате, я покрасил каждую стену разными цветами. Я положил дикую мозаику на лестнице, так что было такое ощущуние, что по ней текла река. Но самой важной комнатой была моя гостиная с камином. Я переделал его в форму огромной голой женщины. Ты закладывал дрова в ее вагину, и у нее были двадцатисантиметровые соски из фиолетового стекла. Самой классной частью дома был мой задний двор. Он находился на стороне Гриффит Парка, парк живой природы. И если ты отдыхал в бассейне, все что тебе нужно было сделать, это посмотреть наверх, и ты увидишь знаменитую надпись "Hollywood".
Тем временем мои отношения с Кармен были суматошными. Она сошла с ума. Я заставил ее пойти на терапию, чтобы она не убила себя. Однажды, когда мы были в машине, она начала кричать и бить себя по лицу, ставя огромные синяки. Потом она пыталась выпрыгнуть из машины, когда я ехал на полной скорости. Я предлагал оплатить терапию, потому что ей явно было больно. Если я просматривал журнал, она подходила, отбирала его у меня, переворачивала на несколько страниц назад и говорила: "Почему ты остановился на этой странице, дольше, чем на других? Кто эта девочка?". Мы шли по улице, полной народу и стоило мне просто задержать взгляд на ком-то, как она говорила: "Почему ты смотришь на ту девочку?"
Мы просто ругались на словах, так что когда она сама била себя по лицу, оставляя синяки, потом появлялась перед друзьями, все говорили: "Чувак, ты что ее бьешь?". Кто мог поверить, что она сама это сделала. Я пытался прервать наши отношения, но после тго, как я купил дом, она просто напросто не уезжала. Она закрывалась в ванной с ножом. Она уходила туда, чтобы резать себе руки, и мне приходилось часами стучать в дверь, чтбы она вышла. Потом она открывала, с ножом в руках, но не порезав себя, слава Богу.
Я думаю, что как только она поняла, что теряет контроль надо мной, и тогда она может погибнуть. Каждый раз, когда я говорил о невозможности наших отношейний, она начинала кричать и мычать, как ребенок с аутизмом. Группа установила день начала работы над альбомом, и мне нужно было заканчивать такие отношения. Я предложил ей квартиру, потому что у нее не было сбережений, но она отказалась. Я говорил ей сто раз, что все кончено, что мы не можем больше быть вместе, но она приходила и начинала кричать и стучать, а я выходил к воротам и говорил, "Кармен, ты больше здесь не живешь. Тебе нельзя быть здесь. Мы больше не вместе. Все кончено". Но она продолжала кричать и пытаться войти на территорию.
Я, наконец-то купил ей билет на самолет, чтобы она могла поехать в Италию и работать там. И это был конец наших отношей. Я благодарил свою счастливыу звезду, что все закончилось. Может быть, она не понимала, сколько проблем она приносила, потому что почти каждая ссора заканчивалась сексом; может быть, в ее голове это считалось нормальным.
Скоро после этого, мне позвонил Мо Остин из Warner Bros. "Я слышал про договор, который вы заключили с Sony", начал он. "Поздравляю, Sony наплохая компания, так что идите туда и сделайте им ваш самый лучший альбом. Дерзайте!". Я повесил трубку. Я был так растроган. Самый крутой, самый настоящий человек из всех, которых мы встретили во время всех этих переговоров, только что позвонил, чтобы поздравить меня с договором, который мы заключили с их конкурирующей компанией. Это был тот парень, на которго я бы хотел работать. Я позвонил Фли, и он получил такой же звонок. Он чувствовал тоже самое.
Мы позвонили Линди, чтобы узнать, как там идут дела с заклучением договора с Sony. Оказывается, у них начались проблемы по выкупке договора у EMI. И это все, что нам нужно было услышать. Мы умоляли Линди вытащить нас из договора с Sony/Epic и перейти к Warner’s. Мы дали Мо решить все проблемы и с одним его звонком своему старому другу, который руководил EMI, все проблемы были решены и мы подписали договор с Мо. И мы были готовы создать наш самый лучший альбом.
«Funky Monks»

Мо Остин и его помощники Ленни Варнокер и Стив Бэкер были такими душевными и музыкальными людьми. Несмотря на то, что Мо является исполнительным директором Warner Bros., он приходил и тусовался с нами практически каждый день в нашей студии на протяжении всего времени создания нашего первого с ним альбома. Никогда раньше у нас не было таких отношений со звукозаписывающими компаниями.
Несмотря на то, что Джон и я стали меньше общаться, группа пребывала в наилучшем настроении. Чед и Джон больше не чувствовали себя новенькими, теперь они были знающими людьми. Фли и Джон совсем подружились и Чед играл отлично. Мы бесконечно доверяли друг другу, особенно, когда мы собирались вместе и часами джемовали. Мы вошли в поток. Когда мы работали над Mother’s Milk нам нужно было несколько дней на одну песню, но теперь же у меня были готовы новые лирики, у парней много новой музыки и все шло гораздо быстрее.
Тем временем, я начал дружить с Риком Рубином. Он был очень веселым парнем, ни на кого не похожим. Он обожал разговаривать про девочек и про машины. Он начал приходить ко мне домой. Мы просматривали мои лирики. У меня на уме уже было несколько песен, которые я бы хотел поставить на альбом, такие как “Mellowship Slinky”, “Apache Rose Peacock”, или “Funky Monks.” Я показал ему слова песни “Power of Equality” и хотя мелодия ему очень понравилась, он дал мне понять, что не любит песни с социально-политическим намеком.
- Я люблю песни про машины и про девочек, ну и про все такое, - сказал мне Рик.
- Девочки и машины? Я не могу написать про это. Это уже давно сделано. Я хочу писать про странное дерьмо, про которое еще никто не писал, - протестовал я.
- Я понимаю, - сказал Рик. - Но если ты захочешь написать песню про машины и про девочек, я буду очень рад.
Так я написал "The Greeting Song". До сих пор я ненавижу эту песню. Я ненавижу лирику, я ненавижу вокал. Эта песня была в стиле Led Zep, но я никогда так и не смог полюбить ее. Годы спустя, нам позвонили из General Motors. Они хотели сделать рекламу очередного Шевроле, где на белом экране они напишут слова этой песни. Я не смог разрешить им это сделать; я просто не верил в эту песню.
Несмотря на то, что дела шли хорошо в креативном плане, я начал чувствовать себя аутсайдером в группе, потому что часть великой дружбы Джона и Фли составляла их любовь к травке. Может быть, теперь был черед Фли показать, как это, не входить в треугольник дружбы с Джоном. Джон всегда говорил, что в то время я слишком любил, чтобы вокруг меня все было чисто, поэтому тогда ему не досталось хорошенько повеселиться и экспериментировать с наркотиками. К тому же, он чувствовал, что его возможность писать музыку и слова возрастала с употреблением травки.
Однажды я пришел на репетицию, Фли и Джон уже покуривали травку и находились в настроении «давай игнорировать Энтони» и тогда я испытал такое меланхоличное чувство пустоты оттого, что я потерял дружбу Джона. Я мог понять по его взгляду, что мы больше не были друзьями, просто мы были в одной группе и уважали друг друга на этом уровне. В тот день, закончив репетировать, я ехал по шоссе 101 и то ощущение потери Джона и то одиночество, которое я испытывал, напомнило мне о моих отношениях с Ione. Когда у меня была такая ангельская девушка, которая отдавала мне все, что у нее есть, а я вместо того, чтобы делать тоже самое, был в центре города с гребанными гангстерами, вкалывал героин под мостом. Я чувствовал, что я выкинул на ветер столько времени, но я также чувствовал удивительную связь со своим городом. Я провел столько времени, гуляя по улицам Лос - Анжелеса и Голливудским Холмам, что я начал чувствовать, как сам дух

RedGreen

12-03-2007, 21:39

города зовет меня и присматривает за мной. И, несмотря на то, что я был одинок в своей собственной группе, у меня все еще был город, в котором я живу до сих пор.
Я начал складывать свои мысли в машине и напевать мелодию, которую я пел на протяжении всего шоссе. Когда я пришел домой, я достал свой блокнот и записал все в структуре песни, хотя это была поэма.

Under The Bridge

Sometimes I feel like I don’t have a partner
Sometimes I feel like my only friend
Is the city I live in, the city of angels
Lonely as I am, together we cry.

I drive on her streets ‘cause she’s my companion
I walk through her hills ‘ cause she knows who I am
She sees my good deeds and she kisses me windy
And I never worry, now that is a lie.

I don’t ever want to feel like I did that day
Take me to the place I love, take me all the way
It’s hard to believe that there’s nobody out there
It’s hard to believe that I’m all alone
At least I have her love
The city she loves me
Lonely as I am, together we cry.

I don’t ever want to feel like I did that day
Take me to the place I love, take me all the way

Under the bridge downtown
Is where I drew some blood
Under the bridge downtown
I could not get enough
Under the bridge downtown
Forgot about my love
Under the bridge downtown
I gave my life away

Will I stay?

Месяц спустя, Рик был у меня дома, просматривая мой блокнот, что демонстрировало, как сильно я ему доверял.
- Это что? - спросил он и передал мне блокнот с записями "Under The Bridge".
- О, это всего лишь поэма, - сказал я.
- Это фишка. Ты должен с этим что то сделать, - сказал он.
- Это не наш стиль, - объяснил я. - Она медленная и мелодичная.
- Но это хорошо! Ты должен показать это парням, и посмотрим, если они захотят что-то с этим сделать.
Это было очень трогательно, но я все еще не был уверен насчет этой песни. Пару дней спустя, я был на репетиции, и у нас было немного свободного времени, так как Фли еще не приехал.
- Почему бы тебе не показать Джону и Чеду ту вещь, которую я прочитал у тебя дома пару дней назад? - предложил Рик. - Нет, нет, Фли еще даже еще не пришел, - сказал я. Но Джон и Чед уже были слишком заинтересованы. Они оба сели и сказали: "Эй, давай-ка посмотрим, что у тебя там такое грустное". Я спел им эту песню, наверное, в трех разных мотивах от начала до конца, не зная как лучше ее спеть, но, как только я закончил они встали, подошли к своим инструментам и начали подбирать свою мелодию.
На следующий день ко мне домой пришел Джон. Он принес с собой маленькую Fender amp и подключил ее. "Окей, спой еще раз. Как ты хочешь, чтобы она звучала? Как ты хочешь чувствовать ее? Что она тебе напоминает?". Я спел ему песню, и он сразу же придумал три или четыре версии аккордов. Мы выбирали до тех пор, пока не пришли к самой аккуратной и интенсивной мелодии. И это было рождение новой песни с альбома.
Мы скоро пришли к еще одной песне, которую мы потом включим в альбом. Вдохновением для этой песни стали мои отношения с Sinead O’Connor. Я встретил Шинейд на фестивале, в котором мы участвовали в Европе в августе 1989 года. Фли и я были большими фанатами ее The Lion and the Cobra и мне нравились лысые девочки, потому что если кто-то смог сбрить все свои волосы это означало, что этот человек сильный, настоящий и плевать на все хотел. И вот тут была суперсексуальная лысая ирландская девочка с магическим голосом, отличной лирикой и диким взглядом. Мы играли первыми, так что я был достаточно глупым и посвятил “Party On Your Pussy” этому полит-корректному борцу за права женщин.
Когда мы закончили нашу часть, Фли и я стояли около сцены и смотрели за выступлением Шинейд. Это было до того, как она стала знаменитой, так что она не была самоуверенной, она просто была лысой. Она вышла на сцену в платье и в военных сапогах и начала петь как дикая маленькая Ирландская принцесса. Я просто прожил несколько жизней, пока смотрел на нее, и когда она поблагодарила меня за мою песню, посвященной ей, она звучала дружелюбно. Окей, теперь она знала, что я существую, и это было отлично.
После шоу мы сказали ей, как нам нравилась ее музыка. Вместо того, чтобы ответить рядовым "спасибо", она пригласила нас потусоваться с ней. Она была скромной и стеснительной, и мы болтали, пока ее менеджер не сказал, что ей пора ехать. Испугавшись, что я больше ее никогда не увижу, я побежал в раздевалку и написал ей многозначительное письмо, чтобы показать, что у меня есть к ней чувства и что она мне нравится. Я отдал ей письмо именно в тот момент, когда ее автобус начал отъезжать. Она приняла его, улыбнулась и помахала мне на прощанье.
И потом ничего не произошло. Ни слова в ответ. Она исчезла в огромное облако другого мира, а мы продолжали турне, все оставалось по-прежнему, адьёс. Жизнь идет своим чередом, мы провели турне в Японии, где я встретил Кармен и пробыл с ней год. К тому времени Шинейд выпустила второй альбом и за одну ночь стала самой известной исполнительницой-женщиной в мире. Однажды Боб Форест сказал мне, что она переехала в Л.А. и ее видели в Viktor’s Deli, это одно из ее самых любимых кафе.
Несколько недель спустя, я бегал по городу по делам и встретил Шинейд. Один взгляд на неё и я растаял. Я мог жениться на ней сию секунду. Мы начали разговаривать, и я напомнил ей про то письмо.
- О да, я знаю, что ты мне передал это письмо, - сказала Шинейд. - Оно у меня. Оно лежит у меня на кухне в ящичке.
- То письмо, которое я тебе дал, лежит у тебя на кухне в ящичке? – не поверил я.
- А что ты думаешь? - она улыбнулась. - Ты написал мне такое письмо, а я его выброшу?
Она пригласила меня к себе на ужин. Скоро я начал часто приезжать к ней и к ее сыну Джейку. Я, конечно же, не могу сказать, что это типичный сценарий для свидания, потому что это было странное время для нее - она очень стеснялась из-за всего того, что с ней так быстро произошло, но вскоре мы начали ходить в кино и в музеи, и я дал ей урок вождения на своем матово-черном Camaro convertible 67 года. Мы разъезжали по городу, слушали музыку и целовались, но она не впускала меня к себе до конца. Причем не только

RedGreen

12-03-2007, 21:40

вагинально. Это продолжалось неделями и это были самые прекрасные отношения, лишенные секса, которые у меня когда-либо были. Я обожал ее, и каждый день я просыпался и отправлял ей по факсу небольшую поэмку.
Наши отношения прогрессировали, она отдавала мне немного больше любви и внимания, эмоционально и физически, когда вдруг все это пришло к необъяснимому концу. Я облажался немного, когда она сказала мне, что приглашена на вручение премии Академии Киноискусств. Я предложил ей пойти вместе и сначала она согласилась, но потом перезвонила, чтобы сказать, что она идет со своим другом Даниэлом Дэй-Льюисом. Я чувствовал себя маленьким, не потому что она шла с кем-то, а потому что это не был я, а я так хотел быть с ней тогда.
Даже после этого инцидента, она не подала мне никакого знака на то, что у неё в жизни происходит еще что-то, кроме наших отношений. Я был постоянно взволнован и слишком весел, а она была спокойной и умиротворенной. Это было хорошо, мы держали равновесие.
Однажды я позвонил ей и оставил сообщение на ее автоответчике и ушел. Когда я пришел, у меня мигала лампочка на моем автоответчике.
"Эй, Энтони, это Шинейд. Я уезжаю из Лос - Анжелеса завтра, я не хочу, чтобы ты мне звонил и не хочу чтобы ты приходил. Пока!"
Я был разбит. Все так быстро изменилось. Еще вчера это было "Не могу дождаться снова тебя увидеть", а теперь "Не звони и не приходи". Я не знал, к кому обратиться, так что я позвонил Джону. Он был обеспокоен тем, что она могла со мной так поступить, и предложил мне написать об этом, чтобы потом встретиться и создать песню. Шел дождь два дня подряд, так что я сел за стол, включил версию Джими Хендрикса на песню "All Along the Watchtower" и начал писать лирику про то, что со мной произошло.

From "I Could Have Lied"

I could have lied, I’m such a fool
My eyes could never never keep their cool
Showed her and I told her how
She struck me but I’m fucked up now
But now she’s gone, yes she’s gone away
A soulful song that would not stay
You see she hides ‘cause she is scared
But I don’t care, I won’t be spared

Я приехал к Джону примерно к полуночи. Он был как сумасшедший ученый, он очень хотел закончить эту песню. Так что мы работали и работали всю ночь, прислушиваясь к тому дождю. Мы, наконец-то закончили к пяти утра и, с кассетой в руках помчались к дому Шинейд. Это была ее последняя ночь там, так что я не постучался, а просто упаковал кассету и бросил в ее почтовый ящик. Она покинула город на следующий день. Проходили годы, вышел наш альбом, и жизнь продолжалась. Были свои падения и свои взлеты, трагедии и триумфы, люди умирали и у людей рождались дети, и я всегда думал, что будет, если я увижу эту девочку снова.
Годы и годы спустя, я был в Universal Amphitheatre на каком то дурацком шоу MTV, где Фли я и выступали с Тони Беннетом. После шоу, мы тусовались сзади, на парковке, когда подъехал лимузин. Я посмотрел и увидел в машине Шинейд и Питера Гэбриэла. Я подошел, она высунулась в окошко, мы оба поздоровались и в тот момент я ничего больше не смог сказать, а она выдала мне самую фальшивую улыбку. Я даже не помню, спросил ли я у нее про ту кассету. Я чувствовал себя гадко, странно и ужасно. Может быть, в конце концов, она на самом деле сделала мне одолжение. Кому нужны проблемы?

RedGreen

12-03-2007, 21:41

Мы очень расширили наши музыкальные возможности с этим альбомом. Однажды, Джон подошел ко мне с очень интересной музыкой, которая была очень мелодичной и необычной. Джон проиграл куплет и припев и сама музыка, которая создавала его гитара, напомнила мне о Кармен. Даже во время самых жестких ссор, я никогда не считал ее злым человеком, и я никогда не ненавидел ее. Я считал ее девочкой, у которой не было шанса вырасти и справиться со всей своей болью. Я не очень расстроился, когда мы разошлись, я был рад; я хотел, чтобы она чувствовала то же самое и чтобы она нашла свое место в жизни.
В тоже время, задавать себе вопросы и задумываться, а не начинал ли я повторять привычку моего папы, перепрыгивая от цветочка к цветочку – от девочки к девочке. Я точно не хотел кончать как Блэки, потому что несмотря на его прекрасную и интересную жизнь со множеством красивых девушек, в конце концов, ты остаешься ни с чем. Эта лирика отражает обе эти стороны.

From "Breaking The Girl"

Raised by my man, girl of the day
He was my man, that was the way
She was a girl, left alone
Feeling the need to make me her home
I don’t know what, when, or why
The twilight of love had arrived

Twisting and turning, your feelings are burning
You’re breaking the girl
She meant you no harm
Think you’re so clever but now you must sever
You’re breaking the girl
He loves no one else

Когда мы стали выбирать, какие песни попадут на альбом, оказалось, что задержка с Epic и разрешение этой проблемы благодаря Мо, дала нам возможность написать практически песен на два альбома. Однажды, Фли начал наигрывать просто сумасшедшую мелодию, и Чед к нему присоединился. Я был настолько удивлен игре Фли, его пальцы метались по всей длине гитары, что я подпрыгнул к микрофону со своим блокнотом. У меня уже было пару фрагментов в голове и пару идей для песни. Я взял микрофон и запел "Give it away, give it away, give it away, give it away now".
Эту фразу я подобрал в ходе наших разговоров с Ниной Хаген. Нина была очень мудрой и она понимала каким молодым и неопытным я был тогда, так что она всегда скрытно помогала мне. Однажды, я просматривал ее гардероб, смотря на ее сумасшедшую одежду, и наткнулся на ценный экзотический пиджак. - Это очень классный пиджак, - сказал я. - Забирай его, он твой, - ответила она. - Эй, я не могу это принять. Это самый твой классный пиджак, - возразил я. - Вот почему я тебе его и отдаю, - объяснила она. - Всегда очень важно отдавать вещи (give things away); это создает хорошую энергию. Если у тебя шкаф полон одежды, и ты все оставляешь себе, твоя жизнь станет маленькой. Но если у тебя шкаф полон одежды и кто-то увидит, что то, что ему очень нравится, а ты ему это отдашь, мир станет лучше.
Я рос в такой среде, где люди ничего тебе не отдают сами, ты просто берешь, что хочешь. Для меня было таким странным и необычным, что кто-то хотел отдать мне свою самую любимую вещь, что это надолго застряло у меня в голове. Каждый раз я сначала думал "так, это надо оставить себе", но потом вспоминал: "Нет, надо это отдавать!". Когда я потом начал ходить на встречи наркозависимых, один из принципов, который я выучил, это для того чтобы сохранять свою собственную чистоту, тебе нужно отдавать ее другому алкоголику или наркоману. Каждый раз, когда ты опустошаешь бутыль с энергией, ее заменяет новая, свежая.
Я кричал в микрофон "Give it away, give it away," пальцы Фли летали по всему грифу, Чед смеялся как сумасшедший, а Джон пытался найти момент, чтобы вступить со своей частью, так мы играли очень долго, мы просто не могли остановиться. После этого джема мы поняли, что у нас есть задатки отличной песни.
Влияние Рика на технику написания песен привило нам традицию, которую мы используем по сей день, называется этот прием "без лица". Скажем, мы работаем над песней, у нас есть куплет и припев, но у нас нет переходного "мостика", и мы никак не можем ничего придумать. Тогда Джон и Фли отключают свои гитары, подбегают друг к другу и быстро всматриваются друг в друга. Потом один из них идет на парковку, другой в холл и у каждого есть пять минут, чтобы что то придумать. Потом они возвращаются обратно, и мы решаем, чья идея больше подходит для песни. У нас никогда еще не было больших разногласий насчет того, какую музыку выбрать. Такой прием очень удачен для создания частей, потому что он креативен и внезапен.
После этого долгого, долгого процесса репетиций, и написания музыки мы были готовы записать альбом. Рик предложил записываться в домашней обстановке. Он нашел такой огромный, старый, офигительный дом с привидениями недалеко от наших квартир. Он нанял каких-то канадцев, чтобы те создали там студию. В доме была красивая деревянная библиотека, которая соединялась с огромной средиземноморской гостиной с помощью окна, что было очень удобно для нас, потому что они сделали из библиотеки комнату записи, а барабанные установки и все прочее поставили в огромной гостиной. Когда мы прохаживались по дому, мы внезапно решили жить там, на период записи, так что мы сразу выбрали себе комнаты в разных частях дома.
У Джона была собственная лестница, которая вела к его маленькой и очень скромной комнате. Там он варился в своем собственной супе из странностей, рисуя, читая и слушая музыку. Клара, маленькая дочка Фли нарисовала там, на стенах, отличные рисунки. Я был в другой части дома, в куда более просторной комнате, в конце концов, весь мой вокал записывался из моей спальни. Мы установили там микрофон, который шел по всему дому прямо в комнату записи, я стоял у окна, смотрел на холм и луну и пел. Фли занял комнату на самом верху, которая изначально была баней. Чед не присоединился к нам. После того, как он услышал, что в доме жил призрак женщины, убитой в 30х годах он решил, что лучше будет ездить сюда на мотоцикле.
Мы наняли Брендана Брайена инженером по записи, что было очень удачно, потому что он лучший инженер в Америке. Он сделал огромное количество мультиплатиновых альбомов. Он хорошо умел работать с ударными и тоже был музыкантом. В конце концов, он тоже начал играть на альбоме и был частью не только хорошего звука альбома, но и создания атмосферы любви и теплоты. Мы решили снимать запись этого альбома, так что мы наняли Гэвина Боудена, с которым мы познакомились еще в Англии, когда Фли и я отправились на турне еще до выхода нашего первого альбома. Гевин переехал в Америку, и так получилось, что он в последствии женился на сестре Фли. Одной из обязанностей оператора во время съемок документального фильма записи альбома является полная его невидимость, а Гэвин был лучшем для этого, потому что он очень манерен и к тому же он Англичанин. Он прижимался к стенам, ползал по полу, работал в поте лица, пытаясь снять каждую минуту записи этого альбома. В конце он еще взял у нас интервью, совместил все в отличную запись, которая была выпущена под названием Funky Monks.
Скоро мы поняли, что нам нужен был кто то, чтобы отвечать на наши звонки, потому что мы пытались записываться, а телефон звонил без остановки. еще нужен был кто-то, чтобы доставать нам то, что нам было нужно, итак мы наняли одного парня по имени Луиз Мэтью, который раньше работал на наших друзей Боба и Пита из Thelonious Monster. Луи пришел по первому зову, и так началась наша с ним длинная рабочая дорога. Из секретаря он превратился в техника по ударным, потом в персонального ассистента Джона

RedGreen

12-03-2007, 21:41

и потом в прекрасного менеджера по турне.
Итак мы въехали в дом и записали альбом. Фли, Джон и я жили в этом доме, не вылезая даже в ресторан. Пока мы жили в этой "раковине", шли слухи, что у Джона произошел опыт встречи с демоническим женским духом, но по-настоящему, мы получали визиты от кое-кого более реального. Мы все знали эту девушку, которая работала на Melrose Avenue(здесь эта улица, это тоже самое, чем когда то была тверская-место "работы" проституток - прим. переводчика) и очень сильно поддерживала группу. Пока мы находились в этом доме, она навещала нас. Ночью были только мы трое, никакой охраны у этого дома не было. И как будто из какой-то странной сцены из фильма про английские замки, эта очень молодая и очень самоуверенная девочка приходила и проводила время с каждым из нас, по очереди. Она занималась сексом в каждой комнате, которую посещала, но это был не только секс; она просто болтала и проводила некоторое время с каждым из нас.
Она приходила ко мне, потом к Фли и потом только к Джону, потому что они были больше друзьями. Было приятно проработать весь день над альбомом, а потом дать этой девочке любить тебя, не обращая внимания на то, что любить надо было не одного. Мне не кажется, что она делала это из-за того, что у нее, скажем была низкая самооценка или она просто хотела секса. На тот момент Джон уже был совершенно другим человеком в отношении секса, совершенно не заинтересованным в сексуальных ресурсах, которые были доступны ему из-за его статуса, так что я не думаю, что он бы делал это, если бы зал, что причиняет ей боль или дискомфорт. Все работало прекрасно для всех. Все было мило, уютно и тепло, и у нас даже были названия для ее визитов, в зависимости от дня недели. Если была среда, и мы чувствовали себя похотливо, кто-нибудь говорил, "Эй, разве сегодня не чокнутая среда?". Или: "Все, пока Джордж, сегодня сумасшедшая пятница. Так, кто-нибудь, позвоните-ка ей!"
Такое пребывание в доме было очень выгодно для меня, потому что у меня было много незаконченных песен, а там меня никто не отвлекал. Но вот пришел мой черед записываться. Я все еще не готов был петь. Я мог делать звуки своим ртом, я мог писать песни и знать, как они должны звучать, но я не был готов к тому, что все на меня будут смотреть. Именно поэтому я устроился в дальней комнате и записывался оттуда. Мой уровень дискомфорта зависел от песни. Я помню, как однажды я стоял перед микрофоном, приготовляясь петь Under the Bridge и думал "О боже, я не могу поверить, что мне нужно это петь". Но Брендан мне очень помогал. Он говорил такие вещи как "Я слышал, как ты это поешь, я знаю, что это в тебе есть, мы найдем это. Не волнуйся и не спеши".
Я не хочу, чтобы вы думали, что мы были какими-то монахами, пока записывали альбом. Часто мы приглашали к нам друзей, и мы вместе ужинали. Один из людей, который тогда часто был около нас, это актер River Phoenix (Ривер Финикс). Я познакомился с Ривером через Ione, которая с ним вместе снималась в одном фильме. Я не хочу слишком много про это говорить, потому что напоминания об этом причиняют боль семье Ривера, но с тех пор как я его знал и до этого, он очень много пил, принимал очень много кокаина, и для меня и для всех, кто его знал, не было секретом то, что он не контролировал себя с этими вещами и что рано или поздно придет тот момент, когда произойдет что-то плохое. Ривер был постоянно с нами во время записи и написания альбома. Он всегда поддерживал группу, и я даже написал про него небольшой куплет в Give It Away: "There’s a river, born to be a giver, keep you warm, won’t let you shiver / His heart is never going to wither, come on everybody, time to deliver”.
После двух месяцев, вы закончили с записью. Фли и Джон смогли все время провести "взаперти", но после шести недель я и Рик начали выбираться в мир. Было странно вновь войти в атмосферу Голливуда, после такого длинного заточения. Но во время пребывания в этом доме, мы все знали, что мы выкладываемся на полную силу, что мы создали что-то неимоверно большое, громкое и красивое, что-то, чем я не терпел поделиться со всеми. Джон впервые утвердил его игру и создал совершенно новый подход к гитаре, что стало его характерной чертой. С того момента, гитаристы по всему миру будут смотреть на него как на великого музыканта. Фли пошел в совершенно другое направление. Раньше все основывалось на шлепках, на щипках и подергиваниях, но теперь он от этого отказался. На альбоме есть всего пара песен, основывающихся на таком принципе. Чед тоже обосновался и вступил на самую высокую ступень, теперь он был на уровне с первыми барабанщиками мира. Также, это было что-то новое для Рика. Он никогда раньше не делал ничего подобного. Он делал хип-хоп альбомы, хард-кор альбомы, но никогда не делал ничего смешанного, как наш альбом.
Теперь, когда мы закончили запись, нужно было придумать название для альбома. Однажды я и Рик сидели в машине и начали быстро выкидывать разные названия, но когда ты так делаешь, то у тебя получается дерьмово. И наоборот, когда название просто так приходит к тебе, оно и будет самым лучшим. Наконец, Рик сказал: "Чувак, я даже не знаю, зачем мы об этом говорим. Очевидно, что лучшее название, которое у нас есть, это Blood Sugar Sex Magik" (эта песня была отчасти данью моему потрясающему сексуальному опыту с Кармен). Я согласился и тогда мы поняли, что, несмотря на то, что песня не была нашим синглом, или ключевой песней альбома или просто песней, к которой мы хотели бы привлечь внимание, она каким то образом, лучше всего передавала настроение всего альбома.
С альбомом в чемоданчике, пора было снимать видео на наш первый сингл- "Give It Away". Я знал, что у нас есть поддержка нашей звукозаписывающей компании, так что я начал просматривать кучу, кучу, кучу материалов разных клипмейкеров, но ничего мне не нравилось. Все было просто дерьмом. Наконец, мне понравилось видео какой-то французской группы, которое снял режиссер по имени Stephane Sendaoui. Казалось, что его видео было произведением искусства, оно не было сделано для MTV. Но когда я сообщил об этом Warner’s, они сказали мне забыть про это, этот парень был 100% занят. Я не мог это принять, так что я позвонил ему и попросил его встретиться с нами.
Он согласился. Мы встретились у Фли дома и проболтали весь день про наших любимых фотографов и про ниши любимые цвета, и договорились на серебряном. Съемки происходили в пустыне, там, где делаются все хорошие видео. Стефан привез с собой целое подразделение французев: дизайнеры, стилисты, парикмахеры, повара, операторы - все французы. Мы провели два полных дня в пустыне. Чед был рад одеть его красные дьявольские рожки. Я беспокоился, что когда Стефан скажет Джону, что тот будет танцевать с ленточкой, Джон ему ответит: "Пошел на хрен, возьми свою ленту и засунь ее в свою французскую задницу, кретин!", но Джон ничего такого не сказал и был рад потанцевать с ленточкой. Он мог бы часами так танцевать.
Blood Sugar Sex Magik был выпущен 24 сентября 1991 года. “Give it Away” был первым синглом, но радиостанция, на которой должна была выйти эта песня впервые сказала нам “прийти, когда в нашей песне будет мелодия”. Это были плохие новости, потому что как водится, именно эта радиостанция диктовала то, что будет слушать вся Америка. И конечно же, “Give it Away” никогда не была мелодичной. Эта песня для вечеринок.
Незадолго до того, как вышел альбом, мы с Джоном отправились в Европу, чтобы его промоутировать. Фли решил не ехать. Я был удивлен, что Джон решил поехать на эту изматывающую поездку, на которой ты безостановочно путешествуешь от города к городу, разговариваешь часами с самыми крутыми и самыми жалкими изданиями, а все это может свести с ума любого. Ну, так оно и произошло с Джоном.
Из всех нас, я думаю, что Джону пришлось сложнее всего приспособиться к жизни все дома Blood Sugar. Все это время в нем было столько креативности и творчества, что я думаю, он просто не знал, куда девать все это после записи. Дошло до такого, что он просто не мог смотреть на такие вывески как, The Arsenio Hall Show или на рекламу помады. Он хотел быть в мире, где воспевали его собственное творчество. А этого ты точно не найдешь на промо-туре. Все вопросы журналистов, казалось для Джона были тупыми, и он стал угрюмым, злым и темным парнем. Единственная вещь, которая его радовала, это оказаться снова в Лос - Анжелесе, с его новой девушкой Тони.
Джон начал принимать героин. Когда ты впервые делаешь это, а потом перестаешь, а потом чувствуешь себя не очень хорошо, это начинает давить на тебя, и ты думаешь: “Эй! Дома меня ждет моя девочка и дилер. Я могу прожить без немецкой погоды и итальянской еды”. Джон, может быть, вел себя как придурок, но не сложно представить, почему он такой. Тебе надо отвечать на миллион вопросов одного журналиста, понимая, что впереди у тебя еще 14 таких же; журналисты иногда интеллигентные, умные и знающие толк в музыке люди, но иногда есть и невыносимые, и все, что ты хочешь сделать, это врезать им и сказать, чтобы они ушли, потому что они тупые гребанные придурки, и все, про что они хотят, говорят это грубо.
Я помню, когда мы были в Бельгии, мы с Джоном оставались в таком старом красивом отеле. Когда утром мы сдавали номера, Джон выглядел не очень хорошо. Потом парень на ресепшн сказал ему, “Всего две тысячи долларов за телефонный счет”. Он шесть часов говорил с Тони, которая была в Л.А. Когда мы прибыли в Лондон, он подошел ко мне и извинился: “Извини, но я очень хочу уехать. Ты сможешь закончить без меня?” и со скоростью света выбежал из отеля, чтобы поймать следующий самолет в Америку.
Во Франции мы встретились со Стефаном, где я и Линди впервые увидели видео “Give it Away.” Это видео привело меня просто в неимоверный экстаз, оно мне понравилось сразу же и является клипом номер 1 для меня до сих пор. Но у представителей звукозаписывающей компании были сомнения насчет этого видео, боясь, что оно

RedGreen

12-03-2007, 21:42

слишком странное для телевидения. Но после того, как K-Rock в Лос - Анжелесе постоянно ротировали эту песню в своем эфире, они допустили его и на тв. Это было рождение нашей музыки в массах. В те времена явно чувствовалось, что вся музыка 80х постепенна умирала. Попсовые рок-группы, как Warrant, Poison и Skid Row прекратили свое существование; попсовые семейные комедии как Шоу Косби уже надоедали. В воздухе было что-то новое. Я помню как я разъезжал на своем Camaro с открытым верхом, слушая кассетку нового альбома группы, по имени Nirvana, размышляя об этих парнях и откуда они взялись, потому что их песни были просто не от мира сего. Однажды мы готовились к турне, и я увидел по MTV видео группы под названием Smashing Pumpkins. Это была песня “Gish”, и она была настолько красивой и не похожей на то дерьмо, которое обычно играли по MTV. Я позвонил Линди и сказал ему достать Pumpkins для нашего турне.
Потом совершенно из неоткуда, пока мы сидели у Линди в офисе, слушали разные записи, чтобы выбрать еще кого-нибудь для нашего турне, нам позвонил Джек Айронс. Джек попросил нас сделать ему одолжение и послушать кассету новой группы, чей певец Eddie Vedder, был его хорошим другом. Джек встретил Эдди, когда тот был в группе Red Hot Chili Peppers, (нашей копии, которая исполняла наши каверы), фактически изображая меня. Оказалось, что Эдди еще работал на нас техником, когда мы сыграли шоу в Сан-Диего. Новая группа Эдди называлась Pearl Jam. Мы прослушали запись, и эта музыка нам не понравилась, тогда мы были дикими музыкальными снобами. Но эти парни звучали очень качественно и реально, поэтому мы были рады помочь Джеку и приняли Pearl Jam на наше турне для разогрева.
Мы начали турне в Мэдисоне, штат Виконсин. Когда Pearl Jam открыли наше шоу своей песней “Alive”, я понял, что у Эдди великолепный голос и что у них будет золотое будущее. За кулисами, мы подружились со Smashing Pumpkins и оказалось, что они были куда более странными, чем мы представляли себе. Я познакомился с D’Arcy, их басс-гитаристкой, и подумал, что она была привлекательна в таком странном готическом смысле. Джеймс, их гитарист был супер стеснительным и очень спокойным, а Билли Корган, их фронтмен, был веселым и добрым. Но после их выступления, D’Arcy набралась водки. Она была пьяна в ж$пу. Если она таким образом начинала турне, то представьте себе, что было в конце. Наконец, мы вышли на сцену и сыграли кучу песен с Blood Sugar. Мы попытались сыграть “Breaking the Girl” и у нас не получилось, но все остальное прошло отлично.
На протяжении всего турне мы сблизились с обеими группами. Большинство людей скажут вам, что Билли Корган самый сложный и несчастливый человек на свете, но мой опыт с ним был совершенно другим. Я нашел его очень умным и ранимым и очень ироничным. Его и-мэйл когда то звучал так: blackcloud@ blah, blah,blah. Он также был очень хорошим баскетболистом. Мы однажды играли за сценой в Миллуаки во время всяких установок аппаратуры. Мое первое впечатление о нем было такое: "высокий, музыкальный, немного ботаник", но никак не "игрок". Но как только мы начали играть, Билли начал забивать в корзину из-за линии.
Все три группы много гуляли вместе, например мы ходили в кино. И Билли никогда не был завистливым, и он всегда поддерживал меня. Но он явно был боссом в своей группе. D’Arcy была милой, но от нее только жди неприятностей. Джеймс тоже не сильно отличался от D’Arcy, но их барабанщик, Джими Чемберлэйн был просто монстром. Слава Богу, что во время того турне я не находился в зависимости, потому что если бы я сидел на наркоте, то он был бы моим дружком по этому делу, и мы бы оба сдохли. Он пил и принимал наркотики как долбанная горрила с огромным сердцем. Я помню, как после таких шоу мы ходили по клубам, особенно в Нью Йорке, и он сидел там, окруженный девочками, у барной стойки, в своем пальто, чувствуя себя на все сто оттого, что он становится известным, что он разъезжает по миру с турне, он сидел там с полными карманами кокаина и героина. Он был настоящим медведем без правил с диким музыкальным талантом. Сейчас с ним уже все хорошо, но у него были свои схватки со своей темной стороной.
Мы много тусовались с Эдди и Джефом Аментом и Стоуном Госсардом из Pearl Jam. Стоун был классным; он очень много стеснялся. Эдди и я стали равными друзьями и между нами не было идиотизма, типа: "о, я вас так давно слушаю". Мы выступали на одной сцене с самого первого дня и между нами не было никакого конкурирующего эго.
К тому времени как мы добрались до Бостона, шум и гам, который наделали Pearl Jam, был феноменальным. Обычно, к разогреву приходит очень мало людей, но наша публика заполняла весь зал к выступлению Pearl Jam. В тот момент жизни Эдди был рад всему, он был рад играть музыку, которая всем нравится, он сдружился со всеми. Он приехал в Мичиган, чтобы сказать моей маме, какой у нее хороший сын и подружился с Блэки.
Между тем, вышел наш альбом. Впервые, нас серьезно играли на радио и регулярно ротировали по MTV. Мы были на высоте. Все это делало Джона несчастливым. Он начал терять все его веселые персональные качества. Даже на сцене, его обвивала слишком серьезная энергия. Меня сбивало с толку то, каким угрюмым стал его подход к музыке. Чего я не знал, так это то, что он уже тогда размышлял о своем присутствии в группе.
Когда мы с ним разговаривали по душам годами позже, Джон сказал, что он решил, что, покинув группу после успешного альбома, он окажется в очень таинственном положении, когда у тебя есть все возможности делать другие проекты, и при этом не быть частью фабрики звезд. Он чувствовал, что турне отбирает у него это таинственное время. Конечно же, мы ничего этого не знали, потому что Джон постоянно сбегал от нас. На турне он взял с собой Тони, его девушку, и они находились в коконе.
Warner’s были довольным внезапным интересом к альбому, и они незамедлительно начали вести переговоры насчет второго сингла и видео. Мы были как раз по середине своего турне, в Средней полосе Америки, когда к нам приехали представители компании, чтобы обсудить с нами возможность выпуска “Under the Bridge” как наш второй сингл. Эта песня была моим промахом. Иногда я мог ее петь, но иногда я просто не мог попасть в мелодию. В ту ночь у нас была огромная публика, и когда пришло время Under the Bridge, Джон начал играть первые аккорды, но я не смог начать петь. Вдруг, все начали петь там, где я должен был начать. Сначала я был ужасе от того, что испортил песню прямо перед людьми из Warner’s, которые были там специально, чтобы послушать эту песню, но оказалось, что они были в восторге от того, что петь начал не я, а вся толпа. Я извинился за свой промах, но они сказали, “Что? Ты смеешься? Каждый человек в этом зале знает слова этой песни. Это точно будет нашим следующим синглом”.
Я воспринимал наш новый успех как благословление. Я не считал, что мы стали круче, чем мы были, нет, были все теми же парнями, просто наш профессиональный уровень явно повысился. Я чувствовал, что мы должны быть благодарны этому подарку, этой удачи. Мы не "продались", мы не изменили тому, во что мы верили, мы просто сделали это. Однако Джон находил тот факт, что мы теперь популярны, плохим. У нас постоянно проходили эти яростные дискуссии за кулисами. "Мы слишком популярны. Мне не нужно быть таким успешным. Я просто рад и горд играть музыку в клубах, как мы это делали два года назад", говорил Джон. "Но это не плохо, то что эти люди пришли сюда?", спорил я. "Давай, черт возьми, сыграем для них. Мы не должны ненавидеть себя и их из-за того, что просто произошло". Иронично то, что чем больше он ненавидел то, какими мы стали, тем популярнее мы становились. Чем больше он сопротивлялся, тем больше альбомов мы продавали, чем больше он раздражался количеству людей,

RedGreen

12-03-2007, 21:42

пришедших на шоу, тем больше людей приходило.
Мои постоянные споры с Джоном, создавали огромные проблемы в группе, которые причиняли огромные страдания Фли. Фли был занят процессом развода со своей женой, так что весь этот стресс привел к тому, что ему нужно было принимать что-то, чтобы уснуть, принимать что-то, чтобы встать, и что-то в середине дня. Доктора прописывали ему все больше лекарств. То, что могло бы быть самым волнующим моментом в нашей карьере, получилось, в конце концов каким-то странным. Все были на нервах. А Чед оставался Чедом.
Натянутость моих отношений с Джоном достигли точки кипения на шоу в Новом Орлеане. Весь зал был полон - не было свободных мест и Джон стоял там в углу и фактически не играл на гитаре, не было слышно ЧТО он вообще там играет. Мы вышли за кулисы и тут началось. "Джон, мне посрать, что ты думаешь, о чем ты думаешь, где ты летаешь, но когда мы выступаем и к нам приходит столько народу, которые заплатили за это деньги, которые хотят нас увидеть и услышать, хотят танцевать под наши песни, ты хотя бы должен, черт возьми, просто появиться и отыграть своё!", кричал я. "Ну я так не считаю. Я лучше бы играл для десяти человек и бла, бла, бла, бла". И аргумент продолжался и продолжался. Фли смотрел на нас, думая, "О нет, это должно было произойти. Леди и джентльмены, Правильный - и - Любящий- Контроль - Фрик - Энтони против Ненавистника - Всего - Этого - Джона". Мы продолжали спорить везде, в ванной, в машине, в холле. В конце-концов мы решили, что каждый останется при своем мнении.
Чем больше мы находились в турне, тем больше народу приходило на наши шоу. К тому времени, как мы добрались да Западного побережья, мы перешли от всяких театров к огромным аренам, так что промоутеры решили, что нам нужно нечто большее, чем Pearl Jam. Второй альбом Нирваны, Nevermind только что произвел огромный фурор, а я был просто без ума от этого альбома и я предложил Нирвану вместо Pearl Jam. Эдди все понимал и таким образом Линди позвонил Нирване, но их менеджеры сказали ему, что это невозможно, они заняты. Тогда я позвонил их барабанщику, Дэйву Гролу. "Энтони Кидис! Мы обожаем вас, парни! Мы выросли, слушая вас в Сиэтле", сказал Дэйв. Он сказал мне, что они только что вернулись с огромного турне, и что Курт Кобейн был не в лучшем состоянии, но он попытается поговорить с ним насчет нашего предложения. Так он и сделал. Итак, Nirvana была с нами, но вдруг Билли Корган вытащил Smashing Pumpkins из договора по турне. Оказалось, что он раньше встречался с Кортни Лав, девушкой Курта, так что он отказывался выступать вместе с Нирваной, к тому же быть у них на разогреве. Таким образом, Pearl Jam вернулись обратно.
Наше первое шоу было на Арене Лос - Анджелеса, и я все пытался заинтересовать Джона и развеселить его, говоря что с нами вместе будет Nirvana, но ему было все равно. "Нирвана, Ширвана, какая на хрен разница?". Позже он станет огромным их фанатом, но сейчас ему было все равно, хотя он слушал довольно внимательно, когда они открыли свое шоу кавером одной из песен the Who. Для меня это шоу было очень важным, мы играли дома. Перри Фаррел из Jane’s Addiction пришел на шоу в костюме разодетого принца, что для меня тоже символизировало своего рода успех.
В тот вечер я впервые встретил Курта Кобейна. Перед выступлением, я зашел к нему в уборную, чтобы поздороваться, и он был там с Кортни. Он выглядел очень плохо. На нем было разорванное платье, и его кожа выглядела плохой, и было такое ощущение, что он не спал несколько дней, но он был таким прекрасным с другой стороны. Я просто был в восхищении от его присутствия и его ауры. Он был очень добрым. Мы очень мило побеседовал, и я поблагодарил его за то, что он согласился сыграть это шоу.
Я все смотрел на Кортни, потому что точно помнил, что я ее уже откуда то знаю. И потом она начала кричать мне: "Энтони, ты что меня не помнишь? Я обычно подбирала тебя с Мелроуз, когда ты и Ким Джонс испытывали серьезные ломки. Я тогда была танцовщицей, и я одолжила тебе 20 баксов, а ты мне их никогда не вернул". Пришло время выступления Нирваны, и Курт вытащил себя на сцену, но этот парень, который выглядел как смерть, зажег толпу и сыграл лучшее шоу, которое когда либо вы видели. Их музыкальность, их энергия, их выбор песен как будто бензопилой прорезали атмосферу того вечера.
У нас в кармане было пару трюков. Наше выступление открыл проигрыш Фли, только он был не на сцене, а спускался на нее сверху вниз головой. Джон находился в одном из своих настроений. Он сыграл хорошо, но мы очень мало сообщались во время выступления. А в финале, мы сняли носки, и такое случалось все реже и реже. Следующее шоу было в Дел Маре, городе неподалеку от Сан-Диего. Мы играли в огромном гараже для самолетов (которых конечно же там не было) и снова, Nirvana открывала наш концерт и снова Кобейн разрушил барабанную установку, после чего все просто сошли сума. К тому моменту, когда мы вышли на сцену, в зале не было пустого места, от всей публики исходил прямо пар. Тогда мы сыграли лучше. Было меньше нагрузки, и еще Джон чувствовал себя лучше. Может быть Nirvana его подталкивала. В ту ночь началась моя продолжительная война со звоном в ушах. Чед и я обнялись после шоу за кулисами и мы поняли, что у нас в ушах все звенело. Под конец этого тура, я заработал расстройство ушных барабанок, а это, к сожалению, одно из тех самых заболеваний, которое очень сложно вылечить. Следующей остановкой был славный город Сан-Франциско. Мы останавливались в отеле Финикс, который был прославленным отелем в не очень хороших окрестностях. После шоу, я справил Новый Год, сидя у бассейна с Куртом и Кортни. Мы сидели там примерно час под звездами, просто разговаривая. Я никогда не видет Курта таким расслабленным и, наверное трезвым.
К тому времени как мы прибыли в Салем, Орегон, мои голосовые связки окончательно затихли. Они были как две сосиски, сдавленные друг другом, и я просто не мог издать ни одного звука, так что нам пришлось перенести последние даты на турне по западному побережью. После небольшого перерыва пришла пора турне по Европе. Джон не только продолжал отделяться от группы, но теперь начала страдать его психика. Он проходил через период, когда он был убежден, что его кто то пытается убить каждый день - наш водитель, парень за кассой в макдональдсе, еще кто-то. Я просто уверен, что он действительно в это верил, поэтому нам постоянно приходил убеждать его, что его никто не пытается убить. "Ну не знаю," говорил он. "Я видел, как наш водитель разговаривал с кем то на улице, и мне кажется что он связан с людьми, которые хотят моей смерти". Я думаю, Джон испытывал старую добрую паранойю на самом экстремальном уровне. Он курил кучу травки и пил литры вина, и он не хотел быть в турне.
Путешествия теперь не были приятными. Мы не собирались вместе в автобусе, чтобы поболтать или послушать музыку, или устроить маленькие соревнования. Автобус стал темным местом, потому что мы разделились на лагеря. Джон взял с собой на турне свою девушку Тони, чем он сломал наш договор про то, что на турне не должно быть жен или девушек. Для нас было не очень хорошо, что он взял ее с собой, потому что из-за этого Джон еще больше отдалялся от нас. Многие сравнивали их отношения с Джоном и Йоко, но это было не правильно. Тони никогда бы и не подумала говорить и отвечать за Джона; она была там, чтобы обниматься с ним и поддерживать его решения. Даже во время самых сильных трений между нами, она просто улыбалась. Так что я никогда не думал, что она становилась между Джоном и группой. Было явно, что все делал Джон, а она просто шла за ним.
Все ухудшалось и дошло до того, что мы с Джоном не разговаривали в автобусе, и даже если мы проходили мимо, мы даже не смотрели друг на друга. Я стал очень зол и грустен и отравлен из-за всего этого. Я вел себя как мудак, Джон вел себя как мудак, и бедный Фли прятался под одеялом, не в способности выдерживать это. Даже Линди, который всегда был спокоен, теперь был в растерянности. Он получал дикие звонки от родителей Джона, умоляющих его помочь Джону, потому что он совершенно потерял себя. Мы не пытались исправить ситуацию, мы просто пытались выдержать неделю за неделей. Теперь, когда я смотрю на это со стороны, для меня странно то, почему еще тогда мы не понимали, что это не приведет к хорошему концу.

RedGreen

12-03-2007, 21:43

Все стало хуже до того, как все стало лучше. Мы прервали наше турне, чтобы вылететь в Нью Йорк в конце февраля, чтобы участвовать в Saturday Night Live. (прим. от переводчика-шоу, которое транслируется по всей Америке в живую, без задержки. Оно существует с незапамятных времен. Обычно это ток шоу, на которое приглашаются разные люди, никакого ведущего нет. Еще туда приглашают на выступление разных исполнителей. От репа до хард рока. Очень популярно. За это выступление группы получают большой гонорар), что было катастрофой от начала до конца. Не пробыли мы там и пяти минут, а Джон уже поссорился со всеми, кто там работает. Музыкальный супервайзер, человек, который работает там уже много лет, подошел к Джону и сделал ему небольшое замечание, на что Джон отвернулся от него и сказал, "Если этот ублюдок скажет мне еще одно слово, я, б*ядь, не буду участвовать в этом гребанном шоу". Я и так был уже на нервах, потому что мы договорились, что будем исполнять Under the Bridge нашим вторым номером, песня, которая всегда давалась мне с трудом. Я полностью зависел от Джона, от его начала игры. Когда мы репетировали за кулисами, Джон начал играть совершенно не верно, совершенно не ту мелодию, практически переделывая песню для себя и остальных. Я был на нервах. Мы пытались сказать что-то Джону, но он уходил к Тони и закрывался с ней. Но он был за кулисами достаточно долго, чтобы чувствовать себя отверженным, когда к нам пришла Мадонна. Она участвовала в одной из сценок в ту ночь, так что она пришла сказать привет. Я знал ее уже много-много лет, еще с тех пор, когда я пробовался на ее видео "Holiday", но не прошел, потому что не хотел отстригать свои волосы. Все время, что она пробыла за кулисами, она игнорировала Джона, и он вышел, обиженный тем, что она не поговорила с ним.
Шоу началось, и мы исполнили нашу первую песню "Stone Cold Bush". Все прошло нормально. Потом пришел черед "Under the Bridge". С тех пор я слышал, что Джон был на героине на том шоу, но он может быть еще был и на другой планете, потому что он начал играть какое то дерьмо, которое я еще никогда не слышал. Я просто не имел представления, какую песню он играл, в какой тональности и на какой мотив. Он выглядел так, будто был в другом мире. До сегодняшнего дня Джон отрицает, что он играл не ту мелодию. По его мнению, он экспериментировал, чего бы он не делал, если бы мы нормально прорепетировали. Ну, мы не репетировали, но мы были на прямой связи на тв, перед миллионами людей, и это был кошмар. Я начал петь, как мне казалось, в нужной мелодии, но оказалось, что я не мог этого сделать, я не мог поймать момент и линию напева, мне было очень сложно. У меня было такое ощущение, что меня ударяли ножом по спине, у меня было такое ощущение, что меня выставили на посмешище перед всей Америкой, пока этот парень стоял там в углу, в тени, играя какой то "эксперимент". Я думал, что он делает это специально, просто чтобы поиздеваться надо мной.
Мы закончили песню, и было такое впечатление, что четыре разных человека играли четыре разные песни. В то время я встречался с Софией Копполой, еще одна из моих попыток создать нормальные отношения в тот период жизни. Она была самой крутой девушкой, с которой я встречался, особенно после Кармен, и я сказал ей, чтобы она смотрела это шоу, и я теперь просто умирал. Когда такие вещи случаются, это как будто футболист пропустил хороший шанс забить мяч в ворота: единственная вещь, которая уберет эту боль, это выйти еще раз на поле, сыграть еще одну игру и получить еще один шанс забить этот мяч.
Эта боль оставалась там довольно долго.
Когда мы вернулись в Европу, поведение Джона стало еще хуже. Когда наступал момент для его соло, он мог выдернуть провод из гитары, создать дикий, раздражающий звук, потом если он хотел, он подключал ее обратно, чтобы сыграть припев. По иронии судьбы, после нашего, как мне казалось, неудачного живого шоу на Saturday Night Live, наш альбом взорвал все рейтинги. Может быть, это было совпадение, но может быть люди услышали что-то прекрасное в этом хаотичном выступлении, что затронуло их.

После того, как мы закончили Европейское турне, мы вернулись домой на две недели перед турне в Гавайи и Японию. Пока мы были дома, в Калифорнии, я очень редко видел Фли, я вообще не видел Чеда. Джон исчез и начал принимать наркотики. Я тусовался с какой-нибудь девочкой, с которой я встречался в то время, хотя в основном я ходил на банальные свидания, и ничего ни с кем не выходило. Из-за наших отношений с Джоном (которых и не было), у меня появилось время в моей жизни для новых людей, таким оказался Джимми Бойл. Он был знакомым Рика Рубина, который был неимоверно похож на Распутина, с настоящей бородой и усами и длинными волосами, как у Иисуса и с сумасшедшими голубыми глазами. Чем чаще мы виделись, тем больше мы понимали, что у нас много общего. Он восстанавливался после наркотической зависимости, он только что развелся с молодой красивой наркоманшей, с которой я тоже встречался. Он тоже был вегетарианцем (я подхватил это от Ione), он любил музыку и он любил бегать за женщинами.
Я пригласил Джимми поехать с нами на Гавайи. Он был очень рад, потому что он очень хотел быть в центре музыки, и конечно же, девочек. Плюс, что тут говорить, мы ехали на ГАВАЙИ. Джон все еще отделялся от нас, пока мы были на Гавайях. Дела у нашего альбома шли хорошо, лучше чем у других наших альбомов, но все же они шли всего лишь хорошо, еле-еле входя в Топ 40. Но когда мы были на Гавайях, нам позвонил линди и сказал, “Парни, я не знаю, как вам сказать, но наш альбом на высоте. На следующей неделе он на восьмом месте”. Для меня, это было поводом для праздника, точно также как и для Фли, но для Джона это было кошмаром.
Вся наша поездка кишела горячими гавайскими девочками, и всем было весело, светило солнце и океан был теплым. Бойл и я делили комнату, и в четыре часа утра, когда мы спали к нам постучались. Я пошел открыть дверь, и на пороге стояла молодая гавайская дева.
- Я могу зайти? - спросила она.
- Ну, мой друг спит. Это не очень хорошая идея, сейчас четыре часа утра, - напомнил ей я.
- Правда, я не могу зайти?
- Хм, такая неудобная ситуация, - и прямо там, в холле отеля, она упала на колени и отсосала у меня. Джимми так завидовал. "Я не могу в это поверить. Ты, б*ядь, слышишь стук в дверь по середине ночи, ты открываешь дверь, и самая красивая девушка на этом острове опускается на колени и сосет у тебя. Что это? Что я такого плохого сделал в своей жизни, чтобы не удостоиться такого внимания?"
Чаще всего, Фли самый избалованный ребенок в группе, но мы с ним поговорили в Санта Монике и он сказал, "Знаешь Энтони, этот альбом идет так хорошо, мне кажется, ты становишься эгоистом". "Я? Я? Это ты эгоист. Посмотри на свое эго", стал протестовать я.
Я уверен, что тогда я действительно был эгоистом, что было для меня самого незаметно, но не было такого ощущения, что это продлиться долго. Дело в том, что еще задолго до того, как мы стали популярны, я развил чувство возвышения. У меня было излишнее, недозволенное, необоснованное чувство возвышения еще с детства. В младших классах, я всегда считал, что я должен был быть президентом школы и что я каким то образом был выше законов школы, и что я мог ломать все правила. Когда я переехал к своему отцу, он был очень высокомерным, и это передалось мне. Я крал, потому что у меня присутствовало это высокомерие. Я понимаю, когда людей называют холодными и жестокими криминалами, я помню, что в тот период моей жизни я не думал про последствия и о других, я думал только о себе. А последствиями для меня, являлось то, что я получал что хотел.
Чем богаче и известнее я становился, тем меньше я себя так вел. Очень часто, люди судят о тебе, основываясь на свом представлении того, как ты себя ведешь. Если ты сидишь в комнате, стесняешься и ты не хочешь никакого внимания, и ты не делаешь никаких усилий чтобы подружиться с кем-то. Тогда, кто-то уйдет и скажет: “Этот высокомерный сукин сын, он даже не попытался поговорить со мной”. Ты пытаешься сидеть тихо, чтобы не привлекать к себе много внимания, но они видят в тебе эгоистичного мудака.

RedGreen

12-03-2007, 21:44

Я не думаю, что я стал думать о себе лучше, пока все это происходило; напротив, я думал о себе намного хуже, потому что я потерял ту важную связь с Джоном. Я начал понимать, что я вел себя как придурок, желая чтобы все шло по моим планам, и это стало самой большой занозой в жопе. Я раньше думал, что все будет окей, если Фли будет вести себя нормально, и Джон будет делать все, что я хочу, и это, скорее всего, было самой моей большой ошибкой в то время, думая, что у меня есть план, и если все ему будут следовать, все будет замечательно. И когда я понял все это, братство нашей группы вновь соединилось.
Мы прибыли в Японию в начале мая 1992 года. Джон все еще находился в своем коконе с Тони. И он опять показывал какое-то странное поведение. В ту ночь, перед концертом в Токио, Джон был в лобби отеля вместе с Луи, и он был уверен, что он плохо вооружен против каких-то фанаток и что ему грозит опасность, что его арестуют или депортируют. Вокруг Джона творилось что-то странное и неожиданное. Он был всегда обкуренным, к тому же он серьезно злоупотреблял вином, и через некоторое время, для меня не было странным то, что он постоянно пьян.
На следующее утро, Джон поехал на место концерта с технической бригадой. Линди, Фли, Чед и я приехали позже на следующем поезде. Когда мы прибыли к арене, Марк Джонсон сказал нам, что Джон ушел из группы и что он хочет улететь домой сейчас же. Напомню вам, что впереди у нас еще была Австралия, и это было нашим самым первым австралийским турне. Это было очень важно для нас, потому что эта была земля, которую мы все любили, это Родина Фли, и к тому же там было солнце и много девочек, просто волшебное место. Поэтому паника была в глазах Линди и в наших с Фли сердцах. Мы должы были поговорить с Джоном незамедлительно, несмотря на то, что все уже было ясно.
Мы пришли в его номер. "Я должен покинуть группу, я должен уйти. Я должен уехать домой прямо сейчас, я больше не могу это делать", сказал он нам. "Я умру, если я сейчас же не покину эту группу". Я увидел взгляд в его глазах, и я знал, что больше нет другого выбора. Не было даже смысла его уговаривать. У меня камень упал с души. Самая последняя вещь в мире, которая я когда либо хотел чтобы произошла, происходила прямо сейчас, но слава Богу он уходил от нас, потому что как бы это ни было больно, понимание того, что больше не придется каждый день бороться, было гораздо приятнее, чем боль и страдания.
Линди не знал, что делать с проданными билетами. Наконец, мы уговорили Джона сыграть это шоу перед его самолетом домой. Это был самый ужасный концерт во всей моей жизни. Каждая строчка, каждое слово, причиняло боль, зная, что мы больше не группа. Я постоянно смотрел на Джона и видел его мертвые очертания презрения. Иногда, я жалею, что мы не отменили это шоу и не отдали всем деньги за билеты.
В ту ночь Джон исчез из хаотичного мира Red Hot Chili Peppers...
«Over The Wall»

Было слишком трудно скрывать мою проблему с наркотиками когда я приехал домой к матери. Я выглядел как ходячий скелет. Кроме того, Jaime успела высказать свои подозрения на этот счет моей матери, которая в свою очередь рассказала все отцу.
- У Энтони были некоторые проблемы с желудком когда я был на Stones show в октябре, - сказал Блэки моей матери. - Он был вынужден уйти посреди ночи и принять Pepto-Bismol.
- Эй! О чем ты говоришь? - сказала Пэгги. - Он на игле!
Казалось, что Blackie не хотел признавать то, что я принимал наркотики. Возможно, это было слишком больно для него, поэтому он вел себя, будто все было в порядке.
Tеперь карты были открыты. Я окунулся в домашний уют. Я знал, что мне придется начать ходить на собрания и есть килограммы еды. Жизнь без наркотиков была мне по душе, но я снова не осознавал, как серьезна была моя проблема. Меры, которые я принимал, чтобы справиться с ней,были слишком ничтожны даже для лодыря. Пойти на собрание и выложить всю правду на стол было хорошим стартом, но совсем другое дело убедить себя в том, что это сработает. Тебе приходится собраться в кулак, пройти 12 ступеней и сделать все 9 ярдов, ты не можешь просто придти, быть зрителем и ожидать излечения через осмос. Я просто барахтался на поверхности.
Но мы провели чудесное Рождество. Моя сестра Julie начала встречаться со Stev'ов Simmons, и мы все были настолько счастливы, что она встретила парня, который хорошо понимал и уважал ее, что побаловали их щедрыми подарками. Когда ты находился вдали от семьи, а теперь пытаешься сойти с длинной наркотической дистанции, то особенно чувствуешь себя обязанным возместить это какими-то материальными вещами.
Jaime даже удалось немного расслабиться. Шок и ужас утихли, я больше не принимал наркотики, так небольшая часть моей сексуальной энергии вернулась и дела пошли веселее. Она начала думать о нашем счастливом будущем. Когда все у нас было хорошо, то было очень весело, потому что мы были лучшими друзьями и веселились по любому поводу. Jaime умела разбавить мою серьезность и была отличной парой. Насколько прекрасно любить привлекательную, сексуальную девушку, которая, как и ты, любит баскетбол?
В канун Рождества мы повезли Bronco к Blackie.Я приготовил гигантскую ленту, чтобы повязыть ее на грузовик. Blackie открыл дверь, пробормотал что-то насчет опоздания, я сказал ему выйти и посмотреть на подарок. Он был в недоумении, я бросил ему ключи и он занервничал. Затем он направился по дорожке от входной двери к подъездной дороге и увидел эту совершенную мичиганскую зимнюю машину, мой бедный отец все понял. Он взглянул на машину, затем на ключи и сказал, стараясь сдержать слезы: "Нет. Нет!!! Не может быть!!". Это было так трогательно.
Рождественское утро принадлежало маме. Это было ее время года; весь дом был украшен в рождественском стиле. Здесь были старые школьные чулки, висящие над камином, чулок для Jaime также был там. Там был традиционный золотой ретривер, снег падал за окном и моя сестра Jenny, ангелочек нашей семьи была с нами, все предчувствовало праздник. Это было волшебное время.
Я спустился в 7:30 и разжег огонь. Под рождественской елкой было больше подарков, чем было разрешено законом. Первым делом мы подошли к чулкам, в которых были подарки от моей матери, на которые она копила весь год.
Затем мы открыли подарки. Моим заданием было их вручение, люди получали ювелирные украшения, костюмы и свитера и т.д. Steve Simmons попал в идиллию, потому что любовь и щедрость наполнили дом. Вокруг головы собаки была повязана лента, огонь в камине сверкал, различные прекрасные блюда без конца появлялись из плиты, Johny Mathis, Frank Sinatra и Bing Crosby играли в магнитофоне. Итак, сумасшедший парень Steve, новая любовь моей сестры, остановил все и сказал: "Я только хотел сказать, что это было лучшее Рождество в моей жизни. Вы все были бесконечно добры и дали мне столько..." Мы в этот момент думали:"Да, он прав. Кажется, мы действительно произвели впечатление на этого парня". А он продолжал:"Но я еще хочу попросить у вас что-то"
В комнате была тишина. "Угадай, чего еще хочет этот парень?". Он сказал:" Я хочу воспользоваться моментом и попросить руки вашей дочери и сестры". Он подошел к Julie и сказал: "Julie, с согласия этой семьи, выйдешь ли ты за меня?". Все начали плакать. Мне не верилось, что этот парень смог сделать предложение перед всей семьей. Julie согласилась, это был самый волнующий момент утра.
Через несколько дней пришло время лететь в Пенсильванию. Jaime не терпелось подарить своему отцу внедорожник F-150, который был символом гордости в его общине. Родители Jaime были либеральны и позволили нам спать в ее старой спальне, их комната находилась вниз по коридору. Я чувствовал себя неловко, когда мы занимались сексом в том доме. Она была такой страстной, разорвав на мне одежду и бросив меня на кровать, а я продолжал шептать: "Я слышу их на кухне. Нам не следует слишком шуметь". Ее это не волновало, она просто хотела быть любимой.
Из Пенсильвании мы вылетели на Карибы, чтобы немного отдохнуть. Я позвонил моему агенту и попросил ее найти самый нетронутый уголок на острове. Это "влетело нам в копеечку", но я через столькое прошел за последние 6 месяцев, что меня это не волновало. Мне хотелось побыть в самом теплом, прекрасном и расслабляющем месте, которое я мог найти. Моя идея выздоровления заключалось в загарании, плавании, еде, исследовании местности и в занятиях сексом, и это работало. Мы жили в маленьком домике, который находился прямо на пляже, там не было ни телевизора, ни телефона, которые бы нас отвлекали, только сотни акров тропического рая. Я нуждался в этом. Даже после недели объедания лобстерами и жареной рыбой, после недели постоянных занятий спортом, моя одежда все еще не держалась на мне. Но, в конце концов, сила вернулась ко мне.

RedGreen

12-03-2007, 21:44

Теперь настало время для встречи с музыкой в Лос-А. Было трудно снова столкнуться с Фли лицом к лицу, но я предпочел, чтобы он знал, что я изменил свою жизнь в пользу трезвости, чем налететь на него, когда я был под кайфом или когда жизнь застряла на стадии "Тупица". Фли был удивительно лоялен ко мне. Я вернулся, чувствуя некоторый стыд, замешательство и сожаление, из-за того, что разочаровал группу, но мы столько раз через это проходили, что это стало привычным. Фли - друг, который может уйти, чтобы заняться своими делами, но когда мне нужна его помощь, он всегда окажется рядом. В такие моменты он не осуждает и принимает весь этот хаос. Я никогда не чувствовал себя как "О черт, сейчас мне придется пройти через головомойку. Этот парень вынесет мне приговор". Он говорил примерно так "Чувак, мне действительно жаль, что тебе пришлось через это пройти. Я рад, что ты жив, пойдем тусоваться", имея ввиду - давай писать музыку.
Дэйв оставался трезвым во время моих проблем. Он знал механизм алкоголизма и был удивительно понимающим. Возможно, он мучился из-за всего этого, но он никогда не выказывал негатива по поводу моего поведения. Это было просто сверхъестественно, какими любящими, всепрощающими и терпимыми они старались быть.
Когда я встал на ноги, нашей первоочередной задачей было окончание альбома. Итак, мы сняли студию на конец января, но сначала я и Фли поехали на Таос, Нью Мексико, чтобы написать и поиграть музыку и скомпоновать оставшуюся часть альбома. Мы снимали настоящую кирпичную виллу, и я прятался в своей спальне и писал. Затем Фли доставал свой аккустический басс или обычную гитару, и мы работали над песней вместе. Мы провели там только четыре или пять дней, но каждый день мы заканчивали по новой песне.
В мое отсутствие Фли взял дело в свои руки, он даже писал тексты для альбома. Он написал большую часть "Transcending", что было его данью River'у. "Pea" была его попыткой поднять свой скромный флаг. Он также написал вступление к "Deep Kick" и сольные инструменталки к строфам в "My friends" и "Tearjerker". Он дал мне намного больше материала, чем я получал когда-либо, но я был открыт для этого, и это была необходимость, потому что я был слишком далек от творческого процесса.
Таос оказался продуктивным и веселым. Однажды мы даже вышли в горы и катались на лыжах, несмотря на бурю. Существует одна специфическая вещь, которая происходит, когда ты в очередной раз перестаешь принимать наркотики. Ты переживаешь второе рождение. Есть нечто возбуждающее в процессе возвращения, и это становится одним из элементов в кругу зависимости. Однажды ты зависел от кокаина и героина, но тебе удалось остановиться и выйти из этого дерьма, твои ум и тело становятся сильнее и снова соединяются с душой. Но тягостное чувство зависимости от наркотиков все еще у тебя в памяти, и сравнивая, ты чувствуешь себя феноменально. Ты счастлив жить, вдыхать воздух и видеть красоту вокруг себя и иметь возможности уколоться опять. У тебя есть выбор. Так ты испытываешь удовольствие от того, что ты сейчас не там, откуда ты выбрался, и что перестать употреблять - это забавная вещь. Где-то внутри ты осознаешь, что завязывая, ты снова испытаешь это потрясающее чувство.
В общем, годом позже ты забываешь, как это было плохо, и розовые очки трезвости исчезают. Когда я оглядываюсь назад, я понимаю, почему этот порочный круг снова втягивает человека, не принимавшего наркотики уже долгое время, и тогда он срывается, но не хочет больше принимать, не хочет умереть, но не принимает серьезных мер, чтобы завязать. Существует принцип, который гласит: "Старание наполовину ничего не стоит". Когда ты болеешь, ты не может вылечиться наполовину и думать, что ты здоров наполовину; ты проходишь половину пути, ты вообще не собираешься выздоравливать, в итоге ты оказываешься там, откуда ты начал. Без тщательных изменений ты остаешься тем же парнем, а тот же парень делает то же дерьмо. Я прошел половину, думая. что получу хоть что-то, в итоге я не получил ничего.
Мы вернулись в студию, и к концу февраля я состряпал свой вокал. Мы ничего не могли сделать месяцами и, бац!!! - закончили вокал. После записи последней партии я был таким оживленным, что подумал "Ты можешь ширнуться". Это был известный признак, который проявился у меня и Хилела после Uplift Mofo. Я был чертовой развалиной. Мне пришлось рвануть в уборную звукозаписывающей студии, как только идея возникла у меня в голове, потому что мысль о поездке в центр и покупке заставляла мои кишки заворачиваться в ожидании дозы. Я попращался, сказал, что увижу всех через неделю или около того и устремился в темноту центра, чтобы еще раз начать бесконечную цепь безумств. К сожалению, Jaime должна была приехать через несколько дней. Когда она прибыла в международный аэропорт Лос-Анжелеса, я был в отключке. Она была вынуждена сразу же ехать в модельное агентство, она продолжала звонить мне с работы, спрашивая "Где ты?" Когда люди разыскивают тебя, чтобы придушить, ты разочаровываешь их, потому что в этот момент сам себя убиваешь. Ты пытаешься ускользнуть от копов. Ты избегаешь смертельных ударов от дилеров. Ты рискуешь умереть от передозировки. Перед тобой эскапады иллюзий. Это волнует. Но когда это означает "Черт, кто-то разыскивает меня", то это заканчивает безумную вечеринку.

Я скрывался в мотеле. Это было начало потрясающего путешествия по мотелям. Я не регистрировался в The Peninsula и The Four Seasons, в местах, которые я мог без труда себе позволить. Нет, я стремился в The Viking Motel или Swashbuckler's Inn,в паршивые, ободранные, грязные мотели, заполненные наркотами, предназначающиеся для семей, которым некуда было идти или для проституток, дилеров, сутенеров, бандитов и других позорных говнюков. И для белых наркоманов, которые пытались улизнуть от своей настоящей жизни.

RedGreen

12-03-2007, 21:44

Я начал останавливаться в таких местах вверх и вниз по улице Альворадо, потому что все они находились в нескольких кварталах от места, где я покупал наркотики. Может в этом весь кайф: ты можешь затариться, проехать 3 квартала, зарегистрироваться и наслаждаться в самом центре преисподней. Если ты находишься в престижном отеле, то существуют шансы наткнуться на кого-нибудь, кого ты знаешь.
Мои мотельные извращения не зашли еще так далеко, когда Jaime искала меня. Я был только в Holiday Inn в Голливуде. Именно там Дэйв Наварро и она выловили меня. Дэйв сообразил позвонить Bo, нашему бухгалтеру, и спросить, где в последний раз воспользовались моей кредиткой. Она позвонила в компанию и сказала Дэйву, что я в Holiday Inn.
Я был там и пытался уснуть, чтобы забыть о героине, убежать от самого себя и от того беспорядка, который я устроил, когда меня разбудил сумасшедший стук в дверь. Я подошел к глазку, взглянул и увидел Дэйва, а затем и Jaime, прятавшуюся в конце коридора. Это была плохая комбинация, любимый человек и друг сговорились. "Давай, чувак, открой дверь", сказал Дэйв "Я люблю тебя и хочу тебе помочь. Этого не случится. Давай ты пойдешь в реабилитационный центр прямо сейчас. Бросай героин и пошли". Я не открывал дверь. "Нет, ты не понимаешь", отзывался я. "Я чувствую себя ужасно. Мне нужно поспать. Я позвоню тебе позже и мы пойдем вечером". "Нет, нет!! Машина уже стоит внизу", сказал Дэйв. "Я уже позвонил в Exodus. Кровать в центре уже ждет тебя. Открой дверь".
Я открыл дверь. В тот момент я не мог больше спорить или драться. Я был растерян, покориться и вернуться в клинику - это был единственный способ утихомирить людей, которые были несчастливы из-за моего поведения. Итак, я вернулся.
К апрелю 1995 реабилитационные центры развились в совершенно другой организм по сравнению с моим первым пребыванием там в 1988. Лечение в клинике стало обычным делом. Среди клиник Exodus была наиболее популярна по двум причинам. Это было место, которое Курт Кобейн покинул незадолго до смерти. Курт перелез через четырехфутовый забор, чтобы убежать, хотя все, что ему нужно было сделать, это выйти через парадную дверь. Они не имели права держать тебя в клинике против твоей воли, но я думаю, что если ты не захочешь никого видеть, ты просто убежишь.
Exodus была также известна своим доктором, который был там главным. Такие парни, как он, стремятся узнать, как наркотики влияют на тело, но для меня вся эта информация ничего не стоила. Пока наркозависимый ширяется, он сумасшедший. В моменты, когда он не на игле и начинает выполнять программу, ему становится лучше. Это самая элементарная схема, но они пытаются усложнить ее психиатрическим жаргоном и детоксологией. Стоит только забрать наркота с улицы, дать ему жилье, поставить на ноги, и ему станет лучше. Я убедился в этом на примере тысяч наркозависимых, с которыми я пересекался и которые хотели вылечится. И не важно, каким замечательным был их врач.
Exodus был частью большей клиники Marina del rey. Клиника не была связана с тюремной программой, поэтому здесь не было тех, которые выбрали реабилитацию вместо тюрьмы. Она была роскошнее, чем Section 36, но не такой роскошной, как Promises, клиника в Малибу, на фоне которой Four Seasons выглядела как Holiday Inn. Но опять же, место не имеет значения. Ты или собираешься работать и решить свою проблему или нет. Тебе не нужна Promises; ты можешь завязать в Армии Спасения на деревянных нарах. Я встречал людей, которым это удалось в обоих случаях, и встречал тех. кому это вообще не удалось.
Пребывание там стало для меня чудесным опытом. Я подружился с 10 самыми нетипичными людьми в моей жизни. Это были причудливая старушка из какого-то города на севере, бразильский доктор, и парень на таблетках из Техаса. Моим первым соседом по комнате был гомик из самого сердца Америки, из Кентукки или Миссури, или еще откуда-то. Это была классическая история, молодой непонимающий ребенок, воспитанный в футбольном городке на западе, не получил того мужского начала, вокруг которого вертелся целый мир, так его семья не признавала, отдаляла его. Он переехал в Голливуд, нашел своих собратьев, а также мир алкоголя и наркотиков, и пошел по нисходящей спирали. Он был так накачан Викодином, что размельчал его и посыпал им кашу на завтрак.
Он ушел, и следующим моим соседом стал черный анестезиолог из Иглвуда, который воспитывался в высокоуважаемой семье. Став доктором, он дал семье повод для гордости, но потом оказалось, что он многие годы злоупотреблял лучшими наркотическими медикаментами. Итак, он пришел, как и все мы, на 30 дней. Вы можете подумать, что он хранил в секрете, что он разочаровал свою семью. Через пару месяцев после клиники мне позвонили. У него случился рецидив, он не мог выносить агонию и стыд перед семьей, поэтому он заперся в туалете госпиталя, в котором он работал, и выбрал наиболее тяжелые наркотики для передозировки. Некоторые из Exodus ходили на его похороны и это было впечатляюще. У него была большая семья, и один из его братьев был проповедником. На похоронах все плакали навзрыд, включая друзей по клинике, которые стояли в заднем ряду.
Удивительное общество образовалось здесь, и я стал другом каждому из них. Ты осознаешь возможность своей кончины через жизни других людей. Ты делаешь те же вещи, что и они, но ты не можешь увидеть это в себе. Однако,ты начинаешь понимать все эти трагедии и чудеса через других людей. Такие ситуации открывают глаза и сердца. Ты находишься в этом чертовом госпитале Marina del Rey, спишь в маленькой кровати, делишь свою комнату с другим, и тебе приходится идти в кафетерий, чтобы позавтракать. Ты просто вынужден думать: "Что я сделал не так? У меня была цель и мне было хорошо, но сейчас я здесь вместе с другими сумасшедшими людьми, медсестрами и докторами, и коменданты говорят мне, что делать и куда идти, и у меня сегодня отчет для группы. Надо же, я думал, что стою большего"
Пока я был в клинике, у меня проводились групповые собрания с семьей и друзьями, и Фли был там. Проходя круг, консультант повернулся к Фли и сказал "Фли, расскажи нам, как ты чувствуешь себя, когда Энтони где-то принимает наркотики, и ты даже представления не имеешь, где он и собирается ли он вернуться" Я ожидал, что Фли скажет: "Этот засранец меня задолбал. Мы должны были репетировать и писать. Я ждал его 12 часов, но этот ублюдок не появился. Я совершенно готов заняться чем-нибудь другим". Вместо этого Фли начал всхлипывать, что усыпило мою недоверчивость. Он сказал "Я боюссь, он собирается умереть прямо у меня на руках. Я не хочу, чтобы он умирал, но продолжаю думать об этом". Я никогда не представлял, что он может испытывать такие чувства.
Лечение в ExoduS до сих пор занимает основную часть в моей жизни. За те 5 с половиной лет, которые я не принимал наркотики, я ни разу не молился и не медитировал. Я не понимал, что это поможет установить контакт с силами, которые надо мной. Кто-то из работников Exodus посоветовал мне начинать каждый день с молитвы. Теперь, для всех, кто пытается вылечиться, это отправная точка. Я никогда не думал, что это то, чем мне стоит заняться. Но однажды утром я посмотрел в зеркало и подумал "Ты тратишь свою жизнь здесь, так может тебе стоит воспользоваться советом того, у кого все в жизни хорошо".
Я начал молиться каждое утро. Однажды я открыл свои мысли для высшей силы и никогда с этим не боролся. И куда бы я не пошел, я везде чувствовал и видел присутствие творческого начала во вселенной, любящей силы в природе, в людях, везде. Годами мои молитвы и размышления набирали силу и стали важной составляющей моего выздоровления в повседневной жизни.
Я провел там 30 дней, даже не думая о том, чтобы уйти. Я смирился с тем, что нахожусь там, чтобы сделать работу и вернуться в строй. В первые несколько дней они дают тебе медикаменты сверх меры, чтобы избавить организм от токсинов. Они дают Darvocets и Colonodine, чтобы снизить кровяное давление. Если ты видишь парня, шаркающего по коридору в халате и шлепанцах, значит этот чувак все еще проходит детоксикацию. Первые дни без наркотиков невыносимы: по телу бегают мурашки, и ты уже готов свихнуться без дозы. Но затем ты преодолеваешь эти ощущения и тебе становиться лучше. Они кормят тебя на протяжении всего дня, ты должен тренироваться и ходить на собрания. Они держат тебя в полной занятости.
Пока я там находился, Jaime приходила навещать меня. Bob Timmons привез Chris'а Farley увидеться со мной, это было круто, чувствовать его поддержку. Kim Jones привезла двух своих прекрасных сыновей повидаться со мной. Мне было позволено пользоваться бумбоксом, и я раз за разом прослушивал первый альбом Elastica. Я прошел 30-дневную программу, вернулся и воссоединился с миром. Слава Богу, что я был в строю, когда отец Jaime покинул его. Он умер в июне, и у меня была возможность поехать в Пенсильванию и быть с Jaime и ее семьей на протяжении этого сложного периода.

RedGreen

12-03-2007, 21:45

Тем летом группа внесла последние штрихи в альбом и начала снимать клипы. У нас были тонны бобин, но ничего не привлекало нас и мы снова обратились к Gavin'у Bowden, шурину Фли. Он предложил идею для клипа "Warped", действие в котором должно было происходить в гигантском деревянном цилиндре.Съемки проходили два дня, это было наше самое дорогое видео. Я до сих пор считаю, что в нем есть просто гениальные сцены.
Момент в клипе, который привлек наибольшее внимание, - это сцена, где Дэйв целует меня. Предполагалось, что Фли, Дэйв и я выйдем из-за стены, станцуем мистический танец теней. Мы снимали эту сцену около десяти раз, и Gawin чувствовал, что мы с ней не справляемся, итак мы вернулись на свои места, чтобы попробовать снова. Дэйв повернулся ко мне и сказал "В этот раз, когда мы выйдем, я собираюсь обернуться и поцеловать тебя, чтобы оживить эту сцену. Я ответил "Хорошо, отличная идея", думая, что это будет дружеский поцелуй. Мы вышли из-за угла, и он подошел дать мне то, о чем я думал как о легком поцелуе, что уже достаточно эпатажно для рок-клипа, но вдруг Дэйв одарил меня влажным, практически французским поцелуем.Я не был огорчен или обеспокоен, я был всего лишь удивлен.
Это был один кадр из тысячи и мы двинулись дальше. Прошли недели, прежде чем мы получили готовый клип, этот поцелуй был там, и он сразу же бросался в глаза. Минутой позже мне позвонил Eric Greenspan, наш адвокат.
- Компания Warner Brothers видела поцелуй, и они хотят избавиться от него прямо сейчас, - сказал он.
- Почему?
- Они не считают это подходящим, - ответил он. - Я думал, что тебе тоже захочется избавиться от поцелуя. Я думаю, что тебе грозит потеря большой части твоих фанатов.
Когда я впервые увидел поцелуй, я подумал о том, что я могу или убрать его, или оставить, но минута, когда корпорация сказала "поцелуя не будет", стала минутой, когда я сказал "нет, поцелуй останется". Мы обсудили это в группе и проголосовали за поцелуй. Мы потеряли огромную часть мальчиков-фанатов из колледжей. Мы получали письма, в которых нас называли "педиками", начали распространяться сплетни, и мы снова начали думать над нашим решением. Но затем мы решили "К черту. Может быть пришло время проредить деревенщин". Если они не могут пинять, то что мы делаем, мы в них больше не нуждаемся.
У нас снова появились неприятности с Warner, когда мы пригласили Gevin'а снимать видео на "Aeroplane".Он предложил супер сценарий: необузданная ода Busby Berkley, с огромым хором, состоящим из полураздетых, в ярких одеждах мексиканских цыпочек и крепких девушек-гангстеров с обильным макияжем и ужасными волосами. Нам было нужно много наготы, сексуальных танцев и жевачек, надуваний пузырей. Мы сняли видео в старом бассейне, при участии гимнастов и подводного балета на MGM set, который почти не исользовался. Но дамочка из Warner контролировала съемки, выяснилось, что она была феминисткой.
Gavin все cмонтировал, и видео получилось шикарным. Он заснял горячих мексиканских девиц крупным планом под удачным углом, но та женщина из Warner вставила свое "я" о присутствии обнаженных женщин в нашем видео. Представьте себе, на сегодняшний день это уже наскучило в клипах Jay-Z, но это было достаточно смело для того времени, поэтому мы решили остановиться где-то между нашим замыслом и ее эстетическоми взглядами. Мы покончили с этим, убрав из видео все действительно шокирующие, привлекающие внимание и волнующие моменты.
Тем летом я предпринял первую из двух поездок на байдарках по Аляске вместе с Фли, нашим бывшим барабанщиком Клиффом Мратинезем и нашим общим другом Marty Goldberg. Мы провели около недели, плавая на байдарках в самых глубоких фьордах Аляски. Это было изумительное путешествие, особенно когда Клифф и Марти, кулинарные шефы, могли состряпать трехзвездочные обеды посреди дикой природы.
В сентябре был выпущен One Hot Minute. Мы им гордились, хотя пластинка не была такой хорошей, какой бы мы могли ее сделать, если бы сохранили состав после Blood Sugar. Но для бренда новой группы это была неплохая попытка, если провести параллель с Mother's Milk, первым альбомом, который был записан с Джоном и Чедом.
Перед тем, как начать тур, я дал несколько интервью, чтобы раскрутить альбом. Примерно в это же время я снова начал принимать наркотики. Однажды в сентябре я отсиживался в своем доме в полном загрузе, а телефон звонил не переставая. Наконец-то я снял трубку, это был Луи. "Чувак, перед твоим домом MTV. Они готовы снимать". Я вспомнил, что MTV должны были меня снимать в моем доме с VJ Kennedy. Я поволокся вниз. Я выглядел больным и безжизненным, и я должен был отвечать на все эти вопросы воздушного, слащавого Кенеди в моей гостиной. "Прошло много времени с тех пор как мы выпустили пластинку и т.д. и т.п."
Пришло время для тура. Хотя я и раньше был на игле, я никогда не решался принимать во время тура. Я знал, что это все разрушит. Мы начали с Европы. Впервые со времен Вудстока мы играли перед большой аудиторией, поэтому мы были как мотор, который нужно было завести. Я чувствовал некоторую ответственность за то, что не позволял группе играть настолько хорошо, насколько мы могли это сделать. Я не был настолько сфокусирован на музыке, насколько мне следовало быть. Мы не облажались, было несколько отличных моментов, но в целом я ощущал неясность, и как музыкант, я переживал неуверенность. Наиболее запомнившимся моментом из европейского тура стала встреча Sherry Rogers, которая впоследствие стала женой и матерью детей нашего менеджера, Louis Mathieu. Мы встретились с ней в Амстердаме, где она работала на старого приятеля Hank'a Schiffenmacher.Когда бы мы не проезжади через Амстердам, мы направлялись прямо к Хенки Пенки, чтобы сделать несколько тату, и в этой поездке мы случайно столкнулись с заводной, привлекательной, неустрашимой молодой девушкой по имени Sherry.Она обычно носила одежду из латекса, и идея ее присутствия на сцене в таком виде была заманчивой. Наше следующее выступление состоялось в Бельгии, она тоже приехала и свела всех сума, когда перед всеми сняла одежду в гримерной и надела костюм из силикона. Во время шоу мы периодически звали ее на сцену вытирать наши потные лбы, приносить напитки и зажигать сигареты Дэйву.
Наш тур по Штатам, намеченный на середину ноября, был отложен - не по моей вине - до начала февраля. Итак, прямо из Барселоны, нашей последней площадки в Европе, я полетел в Нью-Йорк, чтобы побыть с Jaime. Она выехала из тусклой высотки в Чайнатауне и перебралась в прелестную, уютную, роскошную квартиру с видом на монумент La Guardia к югу от Washington Square Park. Это были прекрасные, спокойные окрестности. Мы провели там чудесную осень, затем, как обычно, заранее начали наши приготовления к ежегодным рождественским поездкам. Именно тогда я заметил первые признаки того, что с нашими отношениями не все в порядке. Роджественский шопинг начался достаточно хорошо. Мы шли по снегу и наслаждались предрождественской романтикой от покупки милых подарков для нашей семьи. Я решил купить Blackie мебель для его дома, поэтому мы пошли в ABC Carpet, что в нижнем Бродвее, и сделали отличный выбор.
Я возвращался в тот магазин еще несколько раз, чтобы договориться о перевозке и доставке, однажды я был там один и стоял около лифта, когда вошла элегантно одетая женщина лет двадцати. Она была симпатичной и стильной, мы перекинулись парой фраз, пока она ждала лифт. Голос в моей голове проговаривал: "Ты можешь жениться на этой леди. Твоя жена собирается войти в лифт и исчезнуть навсегда, тебе нужно действовать прямо сейчас." Именно в этот момент она вошла в спустившийся лифт и пропала из моей жизни навсегда. Впервые за то время, что я был с Jaime, я мог допустить мысли такого рода. Я не мог сказать, была ли это просто фантазия или просто было что-то в ее взгляде или поведении, но это определенно был отголосок проблемы.

RedGreen

12-03-2007, 21:46

Рождество пришло, и мы поехали в традиционное путешествие. В том году я подарил своей маме ее первый роскошный автомобиль, новую модель Ford Explorer, которую мичиганский дилер приготовил специально для своей жены, перед тем, как она с ним развелась. Blackie занимался всем необходимым для этого подарка. Затем мы провели несколько дней в Пенсильвании, но из-за недавней смерти отца Jaime, это не было приятным времяпрепровождением.
Мы вернулись в Нью-Йорк к Новому году. Я был сыт по горло кампаниями, развернувшимися в канун Нового года, и принуждением к проведению лучшей в жизни ночи, и решил, что мы ляжем спать раньше полуночи. Мы крепко обняли друг друга и смотрели кино, лежа на кушетке, а около 11:30 мы выключили свет и пошли спать. Несколькими днями позже, я понял, что этот период моей жизни подошел к концу, и пришло время стать свободным и побыть в одиночестве. Как-то я посмотрел на Jaime и подумал: "Я больше не люблю ее". Без особой причины. В этом не было ее вины. Причина была не в ее манере разговаривать или походке, или в словах, которые она сказала, потому что она никогда не делала того, что я мог бы назвать неприемлемым. Просто что-то прояснилось во мне, как будто меня окутал туман. Это было что-то вроде "Боже, чем я занимался последние два года? Пришло время что-то менять". Все это случилось из-за моего решения стать "чистым". И я не собирался снова принимать наркотики.
Возможно, я причинил себе достаточно вреда, чтобы быть не в состоянии любить ее. И этот голос был настолько ясен для меня, что игнорировать его означало бы заблаговременно обманывать мои чувства. Я знал, что мне придется совершить самый нежелательный поступок. Для меня было намного легче поддерживать пустые отношения, чем сказать кому-либо "Я ухожу". Короче говоря, я ужасно этого боялся. Я не мог сказать "Я больше не хочу быть с тобой". Я бы предпочел причинять боль себе, что и составляло часть моего жизненного цикла.
Я сказал Jaime, но она не восприняла это. Она сказала мне, что планировала выйти за меня замуж и родить детей, что было самым печальным моментом за время нашей дискуссии. Я вернулся в Лос-А., и она ушла. Было много плача и крика, но она упаковала свои вещи и ушла.
Я причинил много боли тому, о ком я действительно заботился, и это послужило прекрасной эмоциональной мотивировкой, чтобы переключиться на другие увлечения. Это началось в пятницу днем. Я ехал на мотоцикле к Линди на деловую встречу группы. По пути туда я остановился в центре и заполнил свои карманы наркотиками. Затем Фли, Линди и я провели нашу встречу, я удалился из дома Линди, проехал несколько кварталов и забил косячок прямо на улице. Так я проездил два или три дня, куря крек и одновременно заправляясь героином, и неожиданно я попал в новые неприятности.
Я рассудил, что у меня будут большие проблемы, если я останусь в Лос-А., поэтому я взял Желтые Страницы и связался с Aeromexico. Я нашел славный отель в Cabo San Lucas, красивое место где я и Фли работали над песнями несколькими годами раньше. Я был так накачан, что представлял опасность для самого себя, выцарапывая дыры на своем теле, и конечно я ни от кого не мог скрыть свое состояние, поэтому я нанял такси, чтобы добраться до аэропорта. Я сохранил горстку порошка, который я собирался взять с собой. Не было проблемы в том, чтобы подняться с этим на борт, но я боялся мексиканской таможни, поэтому решил спрятать дозы в кассетном отделении моего CD/cassette бумбокса.
Когда я приземлился в Мехико, я все еще был под кайфом. В аэропорте была установлена таможенная система, по которой ты становишся на линию, нажимаешь кнопку, и получаешь либо зеленый, либо красный свет. Если загорается зеленый, ты спокойно идешь домой. Конечно же, вышел красный. Я подошел к столу, парни с таможни смотрели на меня с большим подозрением. Он обыскал мою сумку, карманы и затем сказал "Позволь посмотреть твое стерео". Мое сердце быстро забилось. Мне совсем не хотелось быть арестованным за провоз героина в Мексику. Он заглянул в отделение для батереек, которое считалось тайником, затем он попытался включить стерео. Он нажимал на все кнопки, он уже почти добрался до кнопки "eject", когда повернулся ко мне и сказал "Включи его". Я переключил на CD, нажал "play" и заиграли The Jackson 5 Greatest Hits. Он пропустил меня
Я забронировал комнату в Westin, современном отеле, который был отделан в духе мексиканской постройки из красной глины. Я расположился на кровати, вколол последний героин, а затем, укутавшись, заказывал обслуживание в номер, смотрел спутниковое телевидение, чувствуя себя одиноким, разбитым и раскаявшимся. Я все-таки смог заставить себя спуститься вниз и искупаться в океане, после того как три дня лежал в кровати, ел и пытался снова стать человеком. Я должен был окрестить свою душу. Я спустился к бассейну и попытался поплавать, но я постоянно наталкивался на людей, которые хотели поговорить со мной, но я совсем не был к этому готов. Во время этого путешествия я подружился с пеликаном, который повредил крыло о сеть рыбака. Он стал талисманом бассейна. Я сидел там и кормил его, разговаривая с ним. Мы были двумя созданиями, пытающимися излечить свои раны. Я даже пытался написать песню об этом пеликане.
В какой-то момент, я предпринял глупую и ошибочную попытку позвонить Jaime, хотя в сердцах знал, что наши отношения закончились. Но она все еще оставалась моим лучшим другом и катализатором моей жизни. "Я здесь, я одинок, я болен и я устал, мне больно и я разбит, и я в отчаянии. Ты хочешь приехать?" Она прилетела на следующий день, и мы провели несколько славных дней вместе, оставаясь в кровати и разговаривая.
Cabo стал местом моего излечения. Я оставался "чистым" несколько дней, срывался, проваливал все дело, затем возвращался, регистрировался в той же комнате, и начинал все сначала, что является одним из лучших определений сумасшествия - делать одно и то же снова и снова и ожидать, что результат будет другим. Мексика - это лучшее место для усталости. Я действительно считал себя удачливым, имея возможность приехать туда и лежать под голубым небом.
В начале февраля 1996 мы начали трехступенчатый, двухмесячный тур по Штатам. Мы собирались открыть тур в Nassau Coliseum на Лонг Айленде, но в день, когда мы приехали, в Нью-Йорке разразилась невообразимая буря, и город лежал под снегом. Метро и такси не работали, поэтому Фли и я пошли пешком из нашего отеля до нижнего Ист Сайда, чтобы поесть в Angelica's Kitchen, в восхитительном вегитарианском ресторане. Позже в этот же день я встретил Guy O в Sрy Bar в СоХо. Там было полно девушек, но большинство из них были слишком по-ньюйоркски ошеломительными и трудными в общении. Затем мы увидели немного подвыпившую девушку, одетую в ярко-красное платье, дополненное причудливым полосатым ремнем в стиле 80х. Она стояла, погруженная в свои мысли, около пианино, изображая откровенную пантомиму на песню Bjork. Я подумал, что для этого требуется слишком много наглости, поэтому я подошел и представился. Ее звали Кристина, она была моделью родом из Айдахо, проживающей в Нью-Йорке. У нее были волосы натурального оранжево-красного цвета, изумительно привлекающая белая кожа и огромная грудь, слишком большая и пышная для топ-модели.
Я пригласил ее на концерт, и она спросила, может ли она взять с собой свою соседку, которая, как оказалось, была большой фанаткой Oasis. Это было время, когда Oasis был самой популярной группой, проникающей в каждый уголок Америки. Я намеренно проигнорировал этот феномен, но по пути в Coliseum все, о чем могла говорить соседка Кристины это об Oasis, о том брате и об этом брате. Мы пробрались сквозь снег к Coliseum, и я звдохнул с облегчением, когда увидел, что зал полон понимающей публикой.
Той ночью я начал встречаться с Кристиной, что было хорошим знаком, т.к. прошло уже немало времени с тех пор, как я чувствовал подобную связь с кем-либо. Я не был в нее влюблен, но она была милой девушкой, и мы определенно были сексуально совместимы. Я не знаю, был ли это ее запах или ее энергия, но когда мы оказывались в постели, я чувствовал себя рядом с ней обкуренным вампиром.

RedGreen

12-03-2007, 21:46

В итоге, фермер выехал, я подписал бумаги и открыл счет в Окланде. Я нанял смотрителя, т.к. люди в Новой Зеландии известны своей привычкой въезжать и занимать пустующую деревенскую собственность. Там сохранился менталитет Дикого Запада. Он должен был следить за собственностью и гарантировать, что никто не вселиться в дом и не разграбит имущество.
Пришло время для возвращения домой и для подготовки к европейскому туру. Перед тем как отправиться в Европу, мы играли на первом Tibetan Free Fest в Сан-Франциско. Хотя подбор групп был замечательным и включал Smashing Pumpkins, the Beastie Boys, Foo Fighters, Beck, Bjork, Rage against the Machine, это шоу не оказалось удачным для нас. У нас возникли некоторые проблемы со звуком, но это было стоящее дело, и мы не придали этому большого значения. После была вечеринка, на которой я случайно встретил Ione и попытался извиниться за то, что был таким говнистым парнем, когда мы жили вместе. Я впервые попытался что-то исправить, но было глупо пытаться пойти на контакт в такой обстановке, она имела полное право назвать меня задницей и попросить оставить ее в покое пока.
Когда мы приехали в Европу в последних числах июня, все выглядели оптимистами, частично из-за того, что я не принимал наркотики во время туров. Мы ощущали особую братскую связь друг с другом. Единственной явной проблемой было нежелание Дэйва играть ради музыки, а Фли было нужно именно такое желание. Он скучал по тем временам, когда кто-нибудь мог позвонить ему и сказать "Приходи ко мне домой, давай поиграем немного". Дэйв не был таким. Ему было свойственно "Почему я должен приходить и играть с тобой? Разве мы должны написать песню?". Трещина становилась все больше. Но с другой стороны, Дэйв и Чед стали очень близки.
Мы начали тур с Будапешта. Все восторгались Прагой, но для меня Будапешт был намного более интересным городом, более экзотическим и диким, совсем недавно вырвавшимся из коммунистической хватки. В Праге мы выступали в маленьком клубе. Он был переполнен, а я собрался сделать сальто. Я был немного не в себе и приземлился на один из мониторов. Когда я пытался встать, мое тело не слушалось меня. Нам пришлось закончить сет и вынести меня оттуда, т.к. я испытывал мучительную боль. На следующий день я не мог даже пошевелиться. Я видел вокруг себя нескольких специалистов, но казалось, что никто из них не мог определить, что я сделал со своей спиной. Поэтому они привязали к моей спине растяжки, и следующие несколько концертов я провел практически полностью без движения.
Я был полностью недееспособен, я даже не мог сидеть прямо, такой сильной была боль. В каждом городе, в который мы приезжали, я умолял нашего менеджера, Тони Селинджера, найти кого-нибудь, остеопата, хиропрактика, шамана, кого-нибудь, кто мог бы мне помочь. Я был прикован к постели пока мне не нужно было выходить на сцену. Именно в тот момент я вспомнил совет, который мне дала Кэрол Брог, моя школьная учительница по актерскому мастерству. Она играла Питера Пена на Бродвее, когда подхватила ужасный желудочный вирус, но она подвязала пеленку и страдала от диареи все представление, потому что, чтобы не случилось, шоу должно продолжаться.
Мы выступали в Бельгии, когда Тони привел полного, слащавого, горластого парня, который ввалился в мою дверь, говоря что-то по-фламандски. Он оказался остеопатом. Я подумал "Господи, еще один шарлатан, который даже не собирается что-либо сделать". Он осмотрел меня, поставил на ноги и обошел вокруг, затем он сказал мне ложиться в кровать. Этот парень, похожий на шар для боулинга, продолжил работу надо мной. Он поднял мою ногу и налег на нее всем своим весом, и оп, все в моей спине с треском встало на место. Это было как будто из сломанной куклы я превратился в совершенно новую. Оказалось, что я сместил свой крестец.
Я был здоров, и теперь наши выступления проходили на ура. Франция была потрясающей, затем мы поехали в Англию, где мы играли на стадионе Wembley. Это был лучший концерт, который мы играли с Дэйвом. Guy O был там, т.к. он взял на себя обязанность устроить мою личную жизнь. Весной он присутствовал на вечеринке на яхте в Лос-А. и встретил девушку из Лондона. Он заверил меня, что она в точности мой тип. Итак, он отразил нападки других парней на яхте и взял ее номер для меня. После Wambley show он познакомил меня с этой девушкой по имени Ракель. Он был прав: она сразу же меня покорила. Я решил снять комнату в отеле и зависнуть в Лондоне, несмотря на то, что остальные отправились домой.
Следующей ночью мы вышли с Ракель поужинать, а затем гуляли по парку. Внезапно мы начали зажигать и это получило продолжение. Мы вернулись в ее квартиру и занялись любовью, она была потрясающей, как и обещал Guy O, и несколько особенной девушкой. Мы находились в любовном экстазе, когда она сказала мне "Я должна сказать тебе, что это просто фантастика, потому что последний человек, с которым я занималась сексом, это твоя бывшая подружка Ione". Кстати, ты мне понравился намного больше". Из трех миллионов девушек в мире, я занялся сексом именно с той, с которой была Ione. Ироническим в этой ситуации было то, что когда я впервые встретил Jaime, она являлась частью мирка Beastie Boy благодаря своему парню. Пока она крутилась возле них, она встретила Adam'а и Ione, которые были тогда женаты. И как только Аdam вышел из комнаты, она устремилась к Jaime со страстным поцелуем. Оказалось, что к тому времени Adam и Ione жили каждый своей жизнью, но я нашел занимательным, что мы с Ione предпочитаем одинаковый тип женщин. Я остался с Ракель еще на несколько дней, но пришло время возвращаться домой.
Также настало время для очередного наркотического кутежа. Рано или поздно это должно было случиться, потому что я не заботился о себе. Я думаю, что интимная связь с девушкой, с которой я не собирался завязывать серьезные отношения, послужила этому началом. В моем распоряжении было немного времени, и я был один в доме, который превратился во дворец для "ширяний". Это продолжалось две недели, затем я поехал в Cabo San Lucas, чтобы как обычно проспать дня три, отказываться от наркотиков, объедаться и плавать. Один и тот же отель, та же комната и та же программа "Northern Exposure" по кабельному.
Когда я вернулся из Cabo, Луи забрал меня в аэропорту и нянчился со мной. После возвращения я пробыл в его доме несколько дней, когда зазвонил телефон. Это была моя тетушка Мики, одна из самых любимых, вторая старшая из четырех сестер по материнской линии. Она была в истерике, повторяя снова и снова "Steve умер. Steve умер". Я предположил, что умер ее сын, т.к. и ее сына, и ее внука звали Steve. Я спросил ее, какой именно Steve, а она всхлипнула "Steve твоей матери". Внезапно частичка меня, находящаяся в Мичигане испарились. Он был парнем, который сплотил нашу семью и дал нам любящий дом, он был внимательным, заботливым, трудолюбивым, честным, выносливым человеком. Он выростил Джули и Дженни, собак, кошек и лошадь, моя мама любила его, им было так хорошо вместе. Я подумал "О черт! Мой отчем в 51 год заработал чертов сердечный приступ в саду в 2 часа дня".
Я благодарил Бога, что не узнал эту новость, сидя в комнате мотеля где-то в городе, покуривая крэк из трубки, сделанной из фольги. Я снова был чист, с еще одной попыткой за пазухой. Оказалось, что я был единственным с ясной головой; все остальные были уничтожены, ошеломлены и потрепаны. Состоялась огромная погребальная церемония, церковь доверху была забита жителями Гранд Рапидс, которые пришли попрощаться со Стивом и высказать свое уважение к этому необыкновенному горожанину. Моя семья поручила мне сказать речь. Не составило никакого труда написать о парне вроде него. Для такого ребенка как я, который все время присматривал за своей матерью, Стив, появившийся на горизонте, был большим облегчением. Это было что-то вроде "Ладно, теперь я снова могу становиться мальчишкой и мне не придется больше волноваться о матери, чувствующей свою вину". Это был запоминающийся момент: видеть церковь, заполненную сотнями и сотнями людей, и все мы испытывали любовь и признательность по отношению к этому человеку.

RedGreen

12-03-2007, 21:46

Вернувшись в Лос-А., как-то я сидел дома и удостоился одного из тех переодических сумасшедших звонков Линди. Он звонил из своей квартиры/офиса в Студио Сити; покуривая Merits, он рассказал мне, что Molson Beer предлагает нам 1 миллион долларов за концерт на Северном полюсе для победителей каких-то соревнований. Они также собирались использовать наше имя и музыку несколько месяцев, чтобы продвинуть товар в Канаде. Это не было первое подобное предложение от большой корпорации. Спустя год после "Under the bridge", McDonald's предложили целую рекламную компанию по продаже гамбургеров с использованием этой музыки. Они предлагали 2 миллиона, но мы не хотели, чтобы наша группа ассоциировалась с ними.
Предложение Molson было интересным потому что 1) они бы не использовали наши изображения, и 2) это была только радио-кампания в Канаде. По существу, наше музыка крутилась было много раз в день. Я думаю, что в нашей деятельности это было время, когда наша неприкосновенность была не такой священной, как сейчас; плюс, мы все хотели побывать на Северном Полюсе. Molson сделали заманчивое предложение. Нам предоставлялся личный самолет и приличное жилье. Концерт был примерно для сотни человек, нас бы доставили туда и обратно, нам пришлось бы лететь на край земли и увидеть Aurora Borealis. Мы взвесили все "за" и "против" и согласились.
Мы прилетели в Монреаль и пересели там на самолет побольше, чтобы пролететь еще восемь часов на север. Мы прибыли в пункт назначения, где единственным местом для обитания оказался заброшенный учебный барак для новобранцев, который в честь кита-единорога назвали Narwhal. Здесь не было города, только горстка коренных жителей, которые обитали здесь с давних времен. Мы прибыли за день до концерта, поэтому успели немного покататься на снегоходах, также нам показали Северный полюс с борта вертолета. Нас изумила красота бело-голубого пейзажа бесплодной земли. Предполагалось провести концерт на палубе русского ледокола, но даже несмотря на то, что было 1 сентября, снаружи было морозно с порывами ветра до 50 узлов, поэтому площадку перенесли в товарный склад.
Мы гордимся тем, что мы профессионалы. Когда мы играем, мы выкладываемся полностью. Но было что-то в самой атмосфере, что не позволило сделать нормальное шоу, где ты выходишь на сцену и расшибаешься в лепешку. Мы вышли на площадку, и я посмотрел на ту сотню людей, которые поднялись со своих мест, все они были одеты в свою забавную маленькую одежду и держали в руках бутылки с надписью Molson, и все это напомнило мне плохую офисную вечеринку. Я взял микрофон, заиграла музыка, пришло время петь, но я не мог перестать смеяться. Абсурдная природа шоу-бизнеса захлестнула меня, и я не мог взять себя в руки. В конце концов я собрался, но между песнями я возвращался на 13 лет назад и вспоминал наши комические сценки, насмехался над публикой, веселиться с публикой. По крайней мере подшучивания было столько же, сколько и музыки. Я не знаю, как долго мы играли, но я был рад, когда все это закончилось. Той же ночью мы прилетели домой, увидели Aurora Borealis, другие замысловатые цвета и скопления облаков, казалось, что мы были с миссией на Марсе.
Когда мы вернулись в Лос-А., я отправился "на Марс" со своей личной миссией, в чумовые загулы, которые поглотят следующие несколько месяцев. Я срывался на неделю, и хотя идея употребления становилась для меня невыносимой и я хотел остановиться, я не мог, что является книжным определением зависимости. Все это дерьмо случилось бы со мной за время моих ходок. Во время одного из кутежей, у меня закончились наркотики в 4:30 утра. В то время я не пользовался банкоматом; когда мне нужны были деньги, я шел в банк и снимал большую сумму с кредитки или заходил в офис American Express, где я мог снять 10 000 долларов за раз. Но в тот момент у меня не было ни денег, ни порошка, и мне ужасно хотелось принять.
Что у меня в действительности было, так это прекрасный белый Стратокайстер c автографами Rolling Stones. Томми Моттола подарил мне его, когда я пытался заключить контракт с Sony/Epic. Я рассудил, что в центре за эту гитару я смогу получить по крайней мере дозу на пару сотен. Итак, я отправился на тускло освещенные аллеи, где люди продают свой товар, но я застал только одного парня, работающего в такое позднее время.
- Что я могу получить за это? - спросил я, предлагая гитару. Он пожал плечами: "Ничего!".
- Нет, нет, ты не понимаешь! - настаивал я. - Эта гитара с автографами Rolling Stones.
- Деньги, сеньор, деньги (исп.), - повторял он. Он был новичком из-за границы, и очевидно он не мог говорил по-английски и ничего не смыслил в Rolling Stones.
- Но она ценная, - протестовал я.
Наконец, он предложил мне самую жалкую дозу героина, которую я когда-либо видел. "Нет, больше" умолял я, но он дал понять, что или это, или ничего. Я был таким разбитым, что обменял подписанную гитару на наркотики, которые доставят удовольствие только на 10 минут.
Во время таких заходов меня поддерживал Боб Тиммонс, который постоянно пытался уговорить меня снова лечь в Exodus. Также я чувствовал любовь от моей новой подруги, от этой беловолосой коммунистки-хиппи по имени Глория Скот. Впервые я увидел Глорию, когда она произносила речь на собрании в Голливуде, во время моей первой попытки трезвости в 80-х. Тогда она сказала, что всю свою жизнь была ковбойшей-наркоманкой, ворующей таблетки и обманывающей. Также она рассказывала о 60-х и Алене Гинсберге.
К тому времени она была "чиста" уже почти 10 лет. Я думал: "Эта дамочка лучшая из всех, кого я встречал. Она вульгарна и не пытается быть слащавой, говоря "Да пошел ты, если тебе не нравится то, что я говорю, ублюдок, потому что я была там". Она говорила, что ее высшей силой был Руйл Янг. Впоследствие она говорила "Я живу в однокомнатном доме в пригороде Венеции с 1967. Я имела дело с Джимом Моррисоном еще до того, как ты начал гадить в свои ползунки. Единственное, что есть у меня в доме, так это постеры Чегивары, Нейла Янга и постер Red Hot Chili Peppes с носками на членах." После собрания я подошел к ней и сказал, что для меня честь находиться на ее стене рядом с Нейлом. Мы стали хорошими друзьями, как гарольд и Моуди, без любовной истории.
Когда я начал сдавать позиции, отчаялся и попытался изолироваться, я перестал отвечать на звонки. Время от времени я проверял почту и находил там открытку с изображением индейца-воина. На обратной стороне Глория писала "Никогда не сдавайся. Ты боец и ты победишь то, против чего восстал. Я верю в тебя. Я никогда тебя не забуду, но и ты не забывай себя." Я прочитал это, сидя на кухне, и подумал "Есть человек, который верит, что я выиграю эту битву".
Приблизительно в это же время мне приснилось, что я еду в 4:30 утра, в этот мрачный час, когда солнце еще и не думает показываться. Утро было пасмурным и дождливым, а я проезжал перекресток Мелроуз и Сан Винсент. Улицы были пусты, я ехал очень быстро, скрепя тормозами на поворотах, очевидно спеша куда-то с неистовым рвением. Должно быть, я хотел принять дозу, потому что я несся так, как будто моя жизнь зависела от этого. Было очень жутко, темно и дождливо, и я был в машине один, я все ехал и ехал, но внезапно из ниоткуда появилась рука, оп!, схватила за руль и начала драться со мной за управление машиной. Я пытался рассмотреть, что за человек сидит рядом, но он сидел сгорбившись, а шляпа скрывала его лицо, поэтому я не смог узнать дьявольского человека. Мы продолжали двигаться, и мне стало страшно от того, что я увидел. Когда мы проезжали фонарь, свет прояснил лицо незванного гостя. И это был я. Пугливая ухмылка появилась на моем лице, я держал руль, повторяя "Я сделаю тебя. Я сделаю тебя. Я сделаю тебя."
Ближе к концу октября я лег в Exodus снова, на этот раз смирившись с этим. В тот день мне позвонил Боб Форест.
- Как дела? - спросил он. Я чувствовал себя, как гангстер в одной из этих "копы-и-воры" погонь.

RedGreen

12-03-2007, 21:47

- Я собираюсь убраться из этого места, - пошутил я. Я дразнил его, будучи по характеру человеком, который играет вне сцены, пытается относиться несерьезно к трудностям и игнорирует то положение, в котором оказался. Боб сказал: "О, правда? Это звучит бредово. Ты уверен, что все в порядке?". "Да, я собираюсь остаться здесь и посмотреть, что получится"
В ту ночь я остался. на следующее утроя проснулся и получил позыв. Он просил выйти и снова ширнуться. Поэтому я схватил все мои вещи и сказал пока медсестре Кетти, которая была единственным нормальным человеком в клинике. Все остальные были трюкачами.
Я вышел в коридор, и женщина, курирующая то крыло здания, остановила меня на полпути и стала напротив. "И куда ты собрался?", спросила она.
- Вы знаете куда, я просто не готов пройти реабилитацию сейчас, поэтому я ухожу, - ответил я.
- Ты не можешь уйти, - сказала она категорично. - Мы не позволим тебе уйти.
- Я хочу посмотреть, как вы меня остановите, - сказал я и сделал несколько шагов к выходу. Но она бросилась ко мне.
- Нет, мы закрываем двери. Мы собираемся доставить тебя в твою комнату, - пригрозила она.
- Закрываете двери? Тогда я выброшу свою сраную кровать через окно и уйду, когда захочу. И ты, дамочка, ничего не сможешь сделать. - О чем она говорила? Клиника не была закрытой. Я был там добровольно и мог уйти, когда бы мне этого захотелось. Или я только так думал. "На этот раз у меня действительно есть что сказать".
Мне хотелось провалиться. Внутри меня звучал серьезный голос. Мне нужно было достать немного денег, взять такси и подождать пока я договорюсь с Флако на углу. Затем мне была нужна комната в мотеле. У меня были важные планы. Но все это вылетело в окно, когда она нажала кнопку. Внезапно появилось несколько огромных ребят, подходящих ко мне из каждого угла. Они схватили меня как маленькую тряпичную куклу и потащили по коридору.
"Эй, что здесь происходит? Парни, пустите меня. У меня есть важные дела." Я громко возмущался, но они проигнорировали меня и протащили меня через несколько электронных, похожих на тюремные, дверей в отдельную комнату, известную как психокамера. Это было оно. Заключение. В камере-тюрьме для чокнутых, из которой не убежать. Я требовал объяснений "Что происходит, черт возьми?". "Теперь ты под замком. Ты будешь здесь следующие 72 часа, пока мы будем за тобой наблюдать", сказал один из бегемотов. Он мог также сказать 72 года. Для меня 72 часа было недопустимо. Если бы он сказал 10 минут, я бы мог с этим смириться. Но у меня были нетерпящие дела снаружи. "О, нет. Нет, нет, нет. Свяжитесь с моим адвокатом. Я требую разговора с адвокатом", кричал я. "Придурок, заткнись. Кто-то должен прийти и заполнить форму, ты получишь комнату и можешь возмущаться" сказал мой мучитель.
Я осмотрел коридор. И никто не выходил оттуда. Помещение было закрыто плотно, как барабан. Но за то время, что я стоял в коридоре, я увидел несколько чокнутых пташек, которым удалось попасть в корпус из дворика через скользящие двери из пуленепробиваемого стекла. Я выглянул во двор и увидел "голую" кирпичную стену, приблизительно в 18 футов высотой. У меня не было никакой возможности взобраться на нее без специальных приспособлений. Затем я увидел баскетбольное кольцо в восьми шагах от стены.
И я увидел свое спасение. Эти болваны оставили меня дожидаться старшую сестру, но в тот же момент подошел доктор. В кармане у него были ручки и стетоскоп, он читал диаграмму. Также огромная связка ключей болталась на его ремне.
- Простите, доктор. Я только что снаружи, я оставил там свои сигареты. Можете ли вы пропустить меня в дворик, чтобы их забрать?
- Я не могу открывать двери. Для этого есть охрана, - пробормотал он.
- Я знаю. Но если вы откроете эту дверь, я выйду на минутку на охраняемую площадь и покурю, - я использовал все возможные техники убеждения, и они работали. Он открыл дверь, я поблагодарил его. Когда он отвернулся, я бросился на верхушку баскетбольного кольца, стал на заднюю панель, наклонился так далеко, как смог, и прыгнул, зацепившись пальцами за край стены. Еще один дюйм, и я бы впечатался в стену и проломил череп. Я подбросил себя наверх и спрыгнул. Я был свободен.
Я поплелся вниз по тротуару и прошел почти два квартала, прежде чем остановиться и подумать о своих следующих действиях. За мной никто не приходил, и я сделал вывод, что они счастливы избавиться от меня, потому что я поднял такой шум. Затем я осмотрелся и понял, что я стою прямо перед дверями моего банка. Какая удача. Я мог взять кое-какие наличные и начать мое занимательное путешествие.
Я никогда не видел эту служащую лечебницы, которая в тот момент обналичивала чек в банке. Но она уставилась на меня, когда я шел к рабочему столу менеджера.
Он поднял глаза: "Энтони Кидис! Какая радость! Чем я могу помочь?". "Я случайно оказался по соседству и мне нужно немного денег. И, может, вы вызовете мне такси?". "С превеликим удовольствием", сказал он. "Проходите, садитесь"
Он вызвал такси, я сказал ему, что мне нужны пару тысяч долларов, и все шло хорошо. Я сидел там, в центральной части банка, и думал "Алилуя! Через 45 минут я поднимусь так же высоко, как самолет", когда внезапно мои радары начали подавать знаки. Я поднял глаза и увидел тех же громил-ублюдков, которые пристали ко мне в коридоре лечебницы, они шли на меня из всех углов банка. Затем я выглянул в большое стеклянное окно и увидел полицейских, окруживших здание, и медсестер, санитаров и моего друга Гарольда, который работал в лечебнице.

Я поклялся, что этим парням придется погоняться за мной. Как только я выберусь на улицу, ни один из этих сосунков не схватит меня, включая и копов. Я запрыгну на крышу автобуса. Я захвачу машину. Я сяду в лодку. Я скроюсь в кустах. Они не собирались хватать меня. Поэтому я спрыгнул со стула и принялся бежать через банк, снося все на своем пути. Я проскочил через дверь, которая вела в офисную часть банка, но как только я вошел в холл, другие охранники ринулись ко мне. "Эй, сюда нельзя!". Я побежал в другую сторону, но еще больше парней двигались мне навстречу. Мне было некуда идти, поэтому я подумал "К черту" и пошел навстречу этим парням. Мне удалось сбить с ног несколько охранников и даже выбраться на улицу, но я сдался, когда один из охранников лечебницы блокировал меня и схватил с такой силой, что моя печень была готова выскользнуть через пятки. В тот момент я был маленькой слабой сукой. "Легче, приятель, легче", сказал я. "Почему это вас, ублюдков, так заботит? Позвольте мне просто уйти". "Нет. Если уж ты выбрался из заключения, мы ответственны за все твои действия", сказал он мне. Он также рассказал мне о служащей лечебницы, которая увидела меня в банке и посчитала странным то, что я сидел здесь с менеджером, когда я должен был быть в палате. Когда я вернулся из самовольной отлучки, все было так, будто я сбежал из тюрьмы, имелся мой словесный портрет, и все копы района искали меня.
Они надели на меня наручники, усадили в полицейскую машину и отвезли обратно в клинику, где я узнал, что меня посадили под 72 часовой арест, потому что Боб Форест тревожился из-за нашего с ним разговора. Он позвонил Линди, и они вдолбили себе в голову, что я склонен к суициду, поэтому они попытались взять меня под присмотр. Лечебница могла бы проигнорировать их, но они, возможно, подумали, что им не нужен еще один случай с Куртом Кобейном. Вся ситуация была довольно нелепой. Я никогда ни слова не говорил о том, чтобы покончить с собой. Я никогда не говорил, что у меня есть оружие. Все, что я сказал голосом гангстера Jimmy Сagney, так это "О, если бы у меня был пистолет, я бы прямо сейчас вышиб свои мозги из этого заведения". Лунатик Боб, затем Король Преувеличения, Слухов и Лжи, заставил круг замкнуться.
И я оказался в заключении. Когда я снова туда попал, я сразу же направился к телефону и позвонил Eric'у Greenspan. "Мне нужно, чтобы чертов адвокат пришел сюда и вытащил меня. Я не думаю о суициде. Заберите меня из лечебницы".
Eric пообещал помочь, но сказал, что это займет некоторое время. В это время мне отвели комнату и круглосуточный надзор у двери. Я даже пытался проверять потолочные вентиляционные лазы, потому что моя жизнь с каждой секундой становилась все более странной и безобразной. На следующий день пришла медсестра и сказала, что я буду освобожден, как только доктор подпишет бумаги. Спустя несколько часов она снова пришла в палату. Я уже подсчитывал, сколько доз героина я бы приобрел, когда она сказала "Есть люди, которые хотят повидаться с тобой перед тем, как ты уйдешь". "Ой, это просто невозможно. Мне уже пора уходить!" В комнату вошел Боб Тиммонс, сопровождаемый парой моих друзей и моей бедной матерью, которая прилетела из Мичигана. Я был недоволен, что кто-то позвонил моей матери, и ей пришлось лететь из Мичигана, чтобы разбираться с моими проблемами. Мне устроили засаду с полностью спланированным вмешательством, и я был совершенно беспомощным парнем. Все, что произносилось мной, было или ложью, или манипуляцией. Все, что я говорил, цепляло, так что я мог психологически доминировать в этой сцене и освободиться, чтобы пойти ширнуться. "Эй, все хорошо. Я готов исправиться, я просто не хочу лежать в клинике. Я уже проходил через это. И, конечно же, я собираюсь пойти и заняться самолечением, и все такое". Я убедил их, что собираюсь выйти оттуда и поработать над собой. Я не собирался делать ничего такого, но я сказал им то, что они хотели услышать, только чтобы выйти из лечебницы.

RedGreen

12-03-2007, 21:47

Мы ушли из лечебницы, и большинство из нас пошли отмечать мое новое начало, которое не было ни новым, ни началом. Все ели, но я только клевал и размазывал еду по тарелке.
"Отлично, теперь мне нужно идти домой и сделать "дневник выздоравливающего", затем я собираюсь встретиться с мамой и улететь с ней завтра домой, вернуться к истокам и поработать над лечением". "Правда? ты собираешься? Почему бы мне не пойти с тобой?" предложил мой друг Chris. Я настоял на том, что пойду один.
Я свалил, взял свой мотоцикл, немного денег, прихватил наркотики и зарегистрировался в The Bonaventure Hotel, в большом, современном, сказочном отеле в центре Лос-Анджелеса. Прошла неделя с того момента, как я принимал в последний раз, поэтому я отхватил кусок не по зубам. Сразу после дозы меня круто вставило, и плохая идея засветилась над моей головой. Я вернулся к мотоциклу и поехал к дилеру Chevy, чтобы купить новую машину. Логика была в том, что если даже только что мне удалось обмануть моих надзирателей, мне все равно нужна машина, чтобы бесцельно ездить и выздоравливать.
Я приехал в представительство в тот момент, как они закрывались "Подождите! Подождите! Мне нужна машина. Дайте мне лучший большой черный Chevy, который у вас есть"
Все они смотрели скептически на сумасшедшего парня под кайфом, который пришел с улицы, но затем я вытащим мою карту Amex, они проверили ее и их отношение изменилось. они продали мне милый Chevy Tahoe и были очень счастливы последовать за мной в The Bonaventure, и доставить ее.
Следующим утром я решил, что пришло время покорить дорогу, поэтому я оставил свой мотоцикл на стоянке отеля, забрался в новенький Chevy SUV и направился на восток. Я думал о том, чтобы отправиться в Колорадо или Дакоту, но я смог добраться только до восточного Л.А. Я чувствовал себя совсем плохо. Итак, я зарегистрировался в мотеле, и принимал, принимал и принимал, и понимал, что предпринимать длинные поездки не такая уж хорошая идея.
Я вернулся в Beverly Hills, поселился в отеле на Robertson и использовал все наркотики. Дело было в том, что я уже даже не получал кайфа. Я просто не мог уснуть, я был беззащитным, пустым, одиноким, уставшим, злым, запутавшимся и пугающимся мысли о том, что мне придется иметь дело с беспорядком, который я натворил. Я решил, что, возможно, мне стоит вернуться в Мичиган с мамой. Я позвонил в ее отель, но она уехала из города этим утром, взбешенная, что я соврал ей. Я сел в свой новый Tahoe и отправился в аэропорт. Я нашел телефон и позвонил Линди, чтобы извиниться. Когда я был в Exodus, яростно пытаясь выбраться из закрытой камеры, я позвонил Линди и обматерил его.
Я прилетел в Мичиган и остановился в мамином загородном доме, пытаясь взять себя в руки еще раз. Это было новое дно для меня. Я был определен в "психокамеру", убежал, меня схватили, постороннее вмешательство, скрылся от надзирателей, облажался, купил машину, думая проехать всю страну, вогнал наркотики в мой организм и даже не получил кайфа, и теперь я снова был на кушетке моей матери, дрожа от новой ломки.
Я чувствовал себя настолько плохо, что моя мама была вынуждена справляться с еще одним эмоциональным наплывом. Менее чем 2 месяца назад она похоронила своего спутника и теперь она боролась с маленьким слабым пугалом. Но матери никогда не унывают, и она смотрела на все со светлой стороны: я был жив и готов бороться еще раз. Я благодарен за то, что мы поехали в дом дедушки Стива на большой ужин ко дню Благодарения. Я положил себе немного индейки, которая стала первым блюдом за долгое время. Эй, если я могу ширяться, курить крек и глотать таблетки, я могу съесть и чертову тарелку индейки и не волноваться об этом.
Фли называет 1997 год Годом Ничего, потому что Red Hot Chili Peppers отыграли всего один концерт на каком-то июльском фестивале. И даже на том шоу треть его пришлось отменить из-за тайфуна. Но для меня 1997-ой был годом, полным приключений и несчастных случаев, прорывов и множества упадков. Это был ещё один год моего, перевёрнутого вверх ногами, существования а-ля Джекил и Хайд (Jekyll and Hyde). Хотя год начался с достаточно позитивной ноты. Я был в Новой Зеландии, занимался своим новым домом. Я помню, как был в Окланде накануне Нового года и видел безумные тусовки на улицах, где люди принимали кокаин и пили шампанское. Всё это казалось мне ужасным, я был рад, что не находился в том месте. Суть дела была в том, что, вероятно, в такой маленькой стране, как Новая Зеландия не было кокаина достаточного, чтобы удовлетворить меня на какое-либо время.
В тот момент у меня не было никаких обязательств перед группой. One Hot Minute плохо продавался, особенно в сравнении с Blood Sugar, поэтому мы сократили наш концертный тур. Поскольку я уже находился в Новой Зеландии, я планировал взять месячный отпуск и исследовать Индию. Я на неделю поехал в Путтапарти, а потом в Нью-Дели. Но главным моментом всей моей поездки был спонтанный заезд в Дхарамсала, чтобы увидеть Далай Ламу.
Я доехал на поезде до Ришикеша, а потом нанял водителя, чтобы проехать через Гималайи. Дхарамсала, казалось, находился в другом мире, вырезанный из гор, с дорогами из грязи и деревянными тротуарами, как старый город из вестерна. Я арендовал комнату, а потом вышел в город. Я поел в восхитительном вегетарианском ресторане, а затем обнаружил два магазина и купил несколько национальных накидок. Город был наполнен лысыми монахами, одетыми в шафрановые робы.
На следующее утро я проснулся и отправился к храму Далай Ламы. Я нашёл офис и обратился к одному монаху, который работал там.
"Не могли бы вы передать Далай Ламе, что здесь Энтони Кидис? Я знаю, что, скорее всего, он занят, но я бы хотел поприветствовать его", - сказал я.
Все люди в офисе начали истерично смеяться. "Сэр, вы понимаете, что вы сейчас сказали? - ответил один из них, - Половина людей на планете Земля хочет поприветствовать Далай Ламу. Почему вы думаете, что можете просто прийти сюда и увидеть его? Его расписание забито на три года вперёд".
Он всё говорил и рассказывал мне обо всех важных проблемах, которыми занимался Далай Лама, и том, что он был самым занятым человеком на планете.
"О'кей, я понимаю. Просто оставьте ему записку с приветствием от Энтони Кидиса. Я просто хотел немного пообщаться", - сказал я.
Они пообещали всё ему передать и снова стали смеяться. Я ушёл в небольшом унынии, думая: "Ну, вот. Я прошёл долгий путь, чтобы встретить Волшебника Оз, но, наверное, мне это не удастся. Такова жизнь". Дорога обратно в отель заняла всего пять минут, и когда я вернулся, девушка за столом в приёмной выглядела взволнованной.
"О, Мистер Кидис. Пройдите сюда прямо сейчас. Вам пришло послание из офиса Далай Ламы. Это удивительно. Они настаивают на том, чтобы вы были там завтра утром в восемь часов".
Я бодро проснулся ранним утром следующего дня и направился в офис.
"Всё пройдёт так", - наставляли они меня, - "Сначала вы пройдёте через металлоискатель. Затем вам придётся оставить здесь свой рюкзак. Нам нужно следовать всем этим мерам безопасности, потому что мы постоянно получаем смертельные угрозы от китайцев. Потом вы встанете в углу внутреннего двора, где в сопровождении охраны Далай Лама будет проходить в свой класс. Проходя там, он, возможно, помашет вам рукой. Но не особо рассчитывайте на это, хотя вероятность существует".
Я покорно прошёл через металлоискатель и сдал свой рюкзак и фотоаппарат. Я занял своё назначенное место в углу, успокоился и стал созерцать происходящее. Внезапно появился Далай Лама с отрядом охранников, окружающим его. Он поднял взгляд и увидел

RedGreen

12-03-2007, 21:48

меня, его глаза загорелись, и его лицо растянулось в широкой улыбке. Он свернул со своей дорожки и подошёл прямо ко мне. Я был в шоке, надеялся хотя бы на то, что он мне подмигнёт, а он буквально подбежал ко мне.
Он взял меня за руку двумя ладонями и посмотрел мне в глаза: "Энтони, добро пожаловать в Индию. Что побудило тебя проделать весь этот путь сюда?"
- Я просто хотел посмотреть страну, - сказал я.
- Индия удивительное место, не правда ли? Расскажите мне о вашей поездке. Чем вы здесь занимались?
Я кратко описал ему свой маршрут.
- Всё это восхитительно, эти запахи и цвета везде, куда бы вы ни шли, не так ли? Где ваш фотоаппарат? Нам с вами нужно сфотографироваться.
- Они всё забрали, когда я вошёл, - сказал я.
- Ради Бога, пойдите и принесите его фотоаппарат, - закричал одному из своих помощников, - О чём вы думаете? Ему нужен фотоаппарат.
Помощник вернулся с моим маленьким не очень хорошим одноразовым фотоаппаратом.
Далай Лама улыбнулся: "Давайте сфотографируемся". Всё время, что мы разговаривали, он не отпускал мою руку. Это было очень тонкое чувство. Первое время я не замечал этого, но он определённо посылал мне часть своей энергии.
Помощник сфотографировал нас.
"О'кей, а теперь сфотографируй нас в полный рост", - проинструктировал он.
Мы ещё немного прогулялись, а потом он подарил мне подписанную копию своей последней книги. Также он вручил мне несколько старых тибетских монет и белый шёлковый шарф, который благословил.
- Огромное спасибо, что позволили вас навестить, - сказал я, - Если я могу как-нибудь помочь вашему делу, дайте мне знать.
- Да, вы можете кое-что сделать. Если Адам Йоч (Adam Yauch) из Beastie Boys когда-нибудь пригласит вас сыграть на фестивале в пользу Тибета, согласитесь, пожалуйста.
- Если Адам позвонит, мы обязательно будем на сцене, - пообещал я.
- Знаете, я бы хотел остаться и поболтать, но мои старшие тибетские ученики ждут, - сказал он, - Мне нужно идти преподавать им продвинутый курс. Конечно, вы приглашены. Вы не поймёте ни единого слова, но я думаю, что просто присутствие будет для вас приятным опытом. Я попрошу приготовить вам место впереди, чтобы вы могли наблюдать за происходящим.
А потом он ушёл.
"Это так странно, - сказал один из помощников, - Я не могу поверить, что он из всех людей пригласил именно вас на продвинутую Тантру. Чтобы попасть туда, нужно учиться пятьдесят лет".
Я направился в класс под открытым небом, и меня посадили перед всем происходящим. Класс был наполнен этими сумасшедшими монахами в головных уборах, похожих на римские. Они все медитировали и издавали звуки. Далай Лама сидел на возвышенной платформе, а помощник рядом с ним много говорил и читал. Они начали проходить вокруг серебряного кубка, заполненного протухшим молоком яка. Все старшие монахи сделали по большому обильному глотку этого варева, и подумал: "О, да, дайте и мне немного этого протухшего молока яка". Один монах передал мне кубок, и я глотнул, но я не был готов к этому. Я думал, что смогу вытерпеть немного этого дерьма со странным вкусом, но это было намного сложнее. Это и было причиной тому, что к этому курсу нужно было готовиться пятьдесят лет. Я покинул класс в первый перерыв, впечатлённый упорством этих монахов. До того, как я уехал в Новую Зеландию и Индию, я предложил Луису (Louis) вместе с Шерри (Sherry) переехать ко мне, потому что Шерри ждала ребёнка. Я думал, что будет хорошо впустить энергию и теплоту семейной жизни в мой относительно необжитой дом. Поэтому, возвращаясь домой, я возвращался к ним и малышке Кэш (Cash). Кэш была удивительный ребёнком, и у нас царила милая семейная атмосфера, мы жарили попкорн и вместе смотрели фильмы.
Но это было задолго до того, как я снова начал принимать наркотики. Когда это началось, мои друзья не понимали этого. Они все думали: "О, теперь после встречи с Далай Ламой он никогда не употребит наркотики снова". Но всё было совсем не так. Мне не нужно было проделывать весь этот путь в Индию за духовным просвещением. Бытовая, каждодневная духовность обычной жизни была прямо передо мной, она была в каждом укромном уголке и трещине, я мог бы её найти, но принял решение игнорировать.
Я начал ошиваться по мотелям на окраине города, уходя в шести или семидневные загулы. Единственным неудобством теперь было то, что дома у меня была целая семья, которая нервно ждала моего возвращения. В один из таких загулов я крадучись вернулся домой в пять утра, чтобы не разбудить Кэш. Я хотел проскользнуть к себе в спальню, поспать пару дней и оставить все последствия волнения людей на как можно более далёкое будущее, но я увидел, что Шерри сделала для меня маленькую святыню. Она взяла одну из моих фотографий с Далай Ламой и вставила её в маленькую милую гибкую рамку, а рядом поставила миску попкорна. Это практически разбило мне сердце.
В другой раз, когда я тихо вернулся домой поздней ночью, я открыл дверь своей комнаты, и небольшой парень приподнялся на кровати и сказал: "О, Боже, пожалуйста, о, о!". Это был отец Луиса, который спал в моей постели в моё отсутствие. Мне пришлось вернуться, потому что мне нужно было ещё немного денег, чтобы продолжить мой загул. Когда я взял деньги и начал уходить, Шерри была вне себя.
"Всё. Хватит, сволочь. Ты пойдёшь в реабилитационную клинику. Это сумасшествие", - сказала она. Я согласился сесть на мотоцикл и поехать в Воздействие, далёкую клинику в Пасадене. Пасадена производит впечатление безопасного, спокойного, обжитого рая, где когда-то зародилась слава Beach Boys. Но Северная Пасадена, где находилась клиника Воздействие, была резким, жёстким образцом гетто. Воздействие была известна как последнее место, куда бы вы хотели попасть. Сюда попадали все, кто прошёл через реабилитационные клиники всех тюрем. Это было решительное, бескомпромиссное место, работающее по принципу "стань трезвым или умри".
Я был в тридцать четвёртой палате и разделял её с тремя другими парнями. На этот раз меня определили на полный, двадцати восьмидневный курс, и я начал бороться со своими демонами. Несмотря на всю работу, которую я проделал там, проблема заключалась в том, что я никогда не хотел постоянно оставаться чистым. Я по миллиметру продвигался вперёд и заставлял себя не хотеть кайфа, но моё желание принять наркотики всё ещё оставалось большой частью моего сознания. Каждый день я проводил, по крайней мере, два часа, думая о том, чтобы уйти, достать немного денег, принять наркотики и потом повторить это снова.
Было ещё хуже, когда я посещал выездные собрания. Так как клиника Воздействие работала по системе качественных достижений, чем больше достижений у вас есть, тем больше льгот вы накопите. Одной из таких льгот было право посещать собрания вне здания клиники. Всякий раз, когда мы набивались в эти маленькие автобусы и ехали на собрания, я смотрел из окна на самые захудалые бары самых захудалых районов и мечтал о том, чтобы войти туда и выпить с завсегдатаями этих кабаков. Что угодно, чтобы вернуться обратно на свою колею.

Когда я, наконец, обосновался там, обычный распорядок дня не был таким уж плохим. Ты просыпаешься, молишься, наводишь порядок в комнате, чтобы не получить негативных отзывов и не заработать дополнительную домашнюю работу. Мои соседи по комнате просто очаровывали меня. Я ужасно сочувствовал парню из Флориды, который был героиновым наркоманом: я видел, что он боролся, но его шансы на восстановление были плохи, притом, что его жена страдала той же зависимостью. Многие другие люди находились уже на третьем своём лечении, и им грозил серьёзный тюремный срок в том случае, если они не справятся со своими проблемами.
После уборки комнаты ты спускаешься в кафетерий, где было довольно весело. Вся еда была жирной, крахмальной и сахарной, самое плохое, что можно себе представить. Но это было сделано, что вернуть вашему телу немного веса. Все буквально налетали на еду. Там был огромный выбор десертов в любое время дня, включая завтрак. Я не ел там мясо, но постоянно уплетал сладости.
Мой обычный день в клинике Воздействие отличался от других пациентов. По какой-то причине со мной не обращались как с обычным человеком. Все получали работу, косили лужайки или мыли пол, а я меня направляли в продвинутый класс предотвращения рецидива, который отнимал много времени и был довольно интенсивным. В ходе этого курса каждому из нас давали день или два на то, чтобы нарисовать большой календарь последних восьми лет жизни на огромной классной доске. Затем мы рассматривали подробнее главные события и даты, когда случались наши рецидивы, вспоминали, что этому предшествовало, и что было после них. Я был на этих занятиях с двадцатью другими хроническими наркоманами-рецидивистами, и они начали указывать на очевидный факт - всякий раз, когда я заканчивал отношения с какой-либо женщиной, это ускоряло рецидив. Я понимал, что у меня была проблема, что-то в самом процессе ранения чьих-то чувств приближало меня к срыву. Это действительно проявилось после того, как я расстался с Джэйми (Jaime) и начал встречаться с множеством разных девушек. Всё происходило по схеме: встречаться с девушкой месяц, расстаться, наркотический рецидив.

RedGreen

12-03-2007, 21:48

Я пробыл в клинике Воздействие весь прописанный мне срок и проделал всю работу в классе рецидива, включая заполнение бесконечных анкетных листов, что было психологически полезно. Когда ты касаешься листа бумаги ручкой, ты видишь ту сторону своей личной правды, которая не проявляет себя в разговоре или в мыслях. Я любил эти психологические упражнения, потому что на них присутствовала молодая сексуальная девушка, которая недавно начала работать в клинике Воздействие. Я проводил много времени в её офисе. Мы проходили тесты Роршаха (Rorschach), выходили, сидели в тени, я смотрел на чернильные пятна и приводил свои сексуальные ассоциации. Мы оба флиртовали друг с другом. Не было смысла в проведении серьёзной психотерапии, так как меня выписывали меньше чем через четыре недели, поэтому было просто приятно проводить время вместе.
Я выписался из клиники Воздействие и был полностью восстановлен. Я выздоровел и был настроен довольно оптимистично и счастливо относительно моей жизни и группы. Линди (Lyndy) подписал нас на летний тур, поэтому моей целью было приведение себя в нужную для концертов форму. Одним воскресным утром той весной я ехал на мотоцикле на моё любимое собрание, которое проходило в беседке в парке на пересечении Третьего проспекта и улицы Гарднер. Я ехал на приличной скорости, потому мне это нравилось, у меня никогда не было неудач на моём мотоцикле. Я изучил дорожные условия, проверил места возможных пересечений дороги и предположил, что машины могут в неподходящий момент выехать с побочных дорого или стоянок. Я всегда был на чеку и подготавливал себя к таким случаям.
Всё это было в моих мыслях в то время, когда я летел по Гарднер, узкому переулку с машинами, припаркованными по обеим сторонам дороги. Буквально в какое-то мгновение какая-то машина выехала со стоянки и начала делать поворот на сто восемьдесят градусов, фактически пересекая всю улицу. Обычно всегда есть запасной вариант, даже если он предполагает выезд на тротуар, но тогда не было никакого выхода; этот идиот заблокировал всю улицу, и было абсолютно некуда свернуть. Я использовал оба тормоза, но машина была слишком близко. Столкновение было таким быстрым и сильным, настолько, что мотоцикл проткнул машину. Я слетел с него и упал прямо туда, где водительская дверь соединялась с салоном машины.
Удивительно, что я врезался в машину, совершил кувырок вперёд и приземлился на ноги по другую сторону от машины. Я сохранил равновесие и продолжил бежать, я подумал, что случилось чудо, со мной было всё в порядке. Так я думал до того момента, когда посмотрел на свою руку, это больше не была рука. Кисть была вбита в предплечье, тогда оно у меня было огромное и выпуклое, а кисти не было вообще.
"О, Боже, - подумал я, - Это на самом деле выглядит не так, как нужно".
Не останавливаясь, чтобы рассмотреть, насколько тяжёлым было моё ранение, я без стука вбежал в ближайший дом. Я сделал пару шагов в гостиную, думая, что сейчас схвачу телефон и позвоню в скорую помощь, но тогда изначальный болевой шок прошёл, и самая худшая боль в моей жизни встряхнула моё тело. Не было времени звать на помощь, я развернулся и побежал обратно на улицу, там я остановил машину, в которых, как оказалось, ехали две женщины, которых я знал. Они ехали на то же собрание, что и я.
Водитель машины, в которую я врезался, хотел выяснить информацию о страховке, но я проигнорировал его и прыгнул на заднее сиденье. Мы мигом приехали в госпиталь Кедр-Синай. Позднее я узнал, что на кисти больше нервных клеток, чем на любой другой части тела, это и объясняло острую боль, но в тот момент я чувствовал, будто мою руку погрузили бутылку с горячей лавой. Я был уверен в том, что уже никогда не верну себе руку.
Через пять минут я уже был в госпитале, и меня отвезли в отделение срочной хирургии. Надежда была только на удачу и удивительного специалиста по рукам доктор Кулбер (Kulber). Но сначала нужно было подготовить меня к операции, что предполагало введение мне большой дозы морфина. Я ничего не почувствовал. Я повернулся к медсестре и сказал: "К сожалению, спустя целую жизнь неправильного поведения, я выработал очень высокий уровень сопротивления веществам, которые содержат наркотики. Вам, вероятно, нужно продолжить и смело дать мне двойную дозу морфина". Ещё один укол. Ничего. Это даже ни на сколько не уменьшило боль. Этот процесс всё продолжался и продолжался. В итоге, они дали мне семь доз морфина, и только после этого я почувствовал некоторое облегчение.
Боль ушла, и медсёстры начали казаться мне очень привлекательными. Следующий факт, который я помню, это то, что моя рука была на юбке медсестры, а я флиртовал с женщиной врачом. Я был долбаным пациентом из ада, который принял большую дозу морфина, чем кто-либо другой за всю историю госпиталя Кедр-Синай.
Доктору Кулберу понадобилось пять часов, чтобы реконструировать мою руку из этой расплющенной массы костей и ткани. После нескольких дней в госпитале на меня надели специальный гипс, который закрывал всю мою руку до плеча. Только когда я вернулся домой, я осознал, насколько мы зависимы от наших рук. Даже такая обычная вещь, как подтереться, становится проблемой. Мне пришлось тренировать свою левую руку, чтобы делать ей то, что никогда не делал. Я не мог писать, не мог открыть дверь или окно; одеться и завязать шнурки было практически невозможно. По какой-то причине всё это на самом деле не очень расстраивало меня. Я ненавидел то, что мне некомфортно спать, я не мог терпеть мучительную боль, но я знал, что скоро снова смогу пользоваться своей рукой. Так начались многие, многие месяцы терапии для моей руки. Мне повезло, что я нашёл доктора Дорза, специалиста из Бербанка, чья практика заключалась в восстановлении рук. У него был уникальный способ проведения терапии. Вас отводили в комнату с двадцатью другими людьми, у которых были серьёзные травмы рук, и все помогали друг другу. Когда ты видишь людей с худшими травмами, чем твоя, ты благодаришь Бога и решаешь, что справишься с этим. Лечение заняло девять месяцев, но я восстановил большую часть силы этой травмированной руки. Нам пришлось отменить выступления в Аляске и на Гавайах, из-за моего несчастного случая, но потом позвонил Линди и спросил, могли ли мы сыграть на фестивале у горы Фудзияма в конце июля. Мы были хедлайнерами и должны были заработать много денег за один этот концерт, а мы не работали весь тот год. К тому времени мой гипс был снят до локтя, и я понял, что с перевязанной рукой я вполне мог играть. Была только она загвоздка. Когда мы въехали в отель, мы узнали, что огромный тайфун идёт прямо на нас с юга. Предполагалось, что он придёт в нашу местность как раз в то время, когда мы будем на сцене. Утром перед нашим концертом начались дожди. Но у склонов этой горы было восемьдесят тысяч японцев, поэтому мы не имели права не играть. Начали выступать группы, открывавшие концерт, и всё время мы следили за прогнозами погоды, которые наперебой твердили, что здоровяк подходит всё ближе и ближе.
Наконец, пришло время играть. Мы посмотрели на зрителей, все были насквозь промокшими и продрогли до косточек. Уносили людей с приступами гипотермии. Но никто не уходил добровольно. Поэтому мы начали играть, там был небольшой навес, но недостаточный для того, чтобы защитить сцену от дождя с ветром, который был повсюду. Энергия этой бури заводила каждого из нас, и мы начали свой сет. Чед выдавал мощный бит, и Дэйв был готов вступить. За последнее время это был первый раз, когда я был чист несколько месяцев подряд, поэтому я чувствовал себя великолепно. Чем сильнее мы играли, тем сильнее становился ветер. Я помню, как в один момент находился в передней части сцены у микрофона, и ветер был настолько мощным, что я наклонился по направлению к нему, и он меня держал. Потом порывы ветра стали ещё сильнее, и всё начало слетать со сцены. Оборудование всё ещё работало, и мы продолжали играть до тех пор, пока не сверкнула молния. Мы сыграли около восьми песен нашего выступления и к тому времени выполнили свои договорные и моральные обязательства, поэтому мы спасли наши жизни.

RedGreen

12-03-2007, 21:49

Август 1997 года прошёл практически без событий. Я вернулся в Лос-А. и всё ещё жил со своей маленькой расширенной семьёй. Но когда наступил сентябрь, у меня проснулись старые знакомые потребности, и я решил, что пришло время купить немного наркотиков и употребить их всего за один день. Ничто мне не мешало, потому что Jane's Addiction были в осеннем туре по случаю своего возвращения, и Фли решил выступить в роли их бас-гитариста. Это значило, что у Фли и Дэйва были свои собственные отдельные дела на несколько месяцев, и у меня в руках была куча времени.
Из уважения к малышке Кэш я решил принять наркотики в машине, чтобы не приносить эту энергетику в дом. Я взял всё, что нужно, и поехал в сторону Голливуда, но я был слишком нетерпелив, поэтому свернул в переулок и зажёг косяк. После нескольких затяжек мне снесло крышу, и я решил въехать в какой-нибудь отель, чтобы продолжить свою вакханалию.
Я нашёл забавный милый отель на пересечении Пико и Беверли и подумал, что это вполне сойдёт на одну ночь. Я подошёл к стойке в холе, и работник отеля загорелся: "Мистер Кидис! Эта большая честь для нас, принимать вас в нашем отеле". Одна ночь вылилась в две, а потом три. В один момент мне даже понадобилось поехать на окраину города, чтобы пополнить свои запасы. Я проспал целый день, проснулся и заказал целую кучу четвертьфунтовых бургеров. Затем весь цикл повторился снова.
День за днём проходил в наркотическом кайфе. Каждый день я звонил в приёмную и говорил, что мои планы изменились, и я останусь, по крайней мере, ещё на сутки. Наркотики, наркотики, наркотики, сон, сон, сон. Проснуться болезненным, измученным, грустным, угнетённым, деморализованным, повреждённым, одиноким, разрушенным; попросить сделать уборку в комнате и немного посмотреть телевизор. Это продолжалось несколько недель. Однажды ночью около одиннадцати я проснулся и обнаружил, что серьёзно подсел на героин. Я немного поел, посмотрел на себя в зеркало и сказал: "Господи, ты просто разбит, братишка. Тебе лучше прямо сейчас спрятаться под горой кокаина и героина".
Я проверил свои карманы. У меня было немного мелочи, но я не волновался, потому что знал, дома в кармане пиджака у меня было около пяти тысяч. Этого хватит ещё на неделю. Фактически, весь мой шкаф был наполнен снаряжением для принятия наркотиков. Там были куртки с наркотиками, куртки с косяками, куртки со шприцами, куртки с деньгами, куртки со сделанными на полароиде эротическими фотографиями, целая гамма вещей. Мне нужно было быстро пробрать в дом, подбежать к своему шкафу, схватить деньги и разобраться с Шерри и Луисом. Я был одержимым безумцем, поэтому планировал сказать им, чтобы они отвалили, занимались своими делами, а я стану лучше тогда, когда стану. А если нет, то это та цена, которую я придётся заплатить.
Я подъехал к дому, нажал кнопку открытия гаражной двери, заехал внутрь и был охвачен сильнейшим шоком. Гараж был пуст. Не было моих мотоциклов, моей доски для сёрфинга, сумасшедшего зеркала на стене, стилажа, всё исчезло. Весь бетон был отполирован и безупречно чист. Моё сердце начало бешено биться, и я пытался найти всему этому объяснение. Может быть, они хотели покрасить его, и поэтому всё вынесли. Или, может быть, гараж залило, что-нибудь в этом роде. Но не было похоже на то, что кто-то делал тут уборку. Всё просто исчезло.
Я поднялся по лестнице, резко открыл дверь ключом и приготовился к схватке с Шерри и Луисом. Я вошёл прямо в сумеречную зону, но это был не сон. В доме не было ничего. Ни мебели, ни картин, ни плакатов, ни серебра, ни чайников и кастрюль, ни тарелок, ни чашек, ни всяких мелочей, ни безделушек, ни разных старых вещей, ни телевизора, ни люстры, ни туалетной бумаги, ни зубной щётки. Это был словно вакуум, Бог спустился и вытянул всё из моего дома.
Я думал, если первый этаж выглядит так, то, что будет, когда я поднимусь на второй, и в шкафе не окажется вещей, и моя куртка с пятью тысячами пропала. Я вбежал по лестнице в спальню. Пусто! Нет кровати. Нет занавесок! Нет стола! Нет подушек! Нет ничего. Побежал в гардероб, просто на всякий случай. Ничего. В доме не было никого и ничего. Нельзя даже немного преувеличить значения слова ничего. Не было ни напёрстка.
Я не помнил того, что несколькими неделями ранее я между делом говорил с риэлтером и сказал ему, что думаю о продаже дома. Я не сказал ему о том, что принял столько героина в этом доме, что даже кровать была под кайфом. Риэлтер сказал, что продажа дома займёт около года. Но он нашёл заинтересованного покупателя, поэтому этот засранец продал мой дом за неделю, и всё моё имущество было собрано и хранилось на складе.
Я был в панике. Была полночь, а у меня была ломка, и не было денег. Вся моя жизнь зависела от того, достану ли я деньги. Я поехал обратно в отель и вспомнил, что в Европе кто-то из нашей команды постоянно брал деньги в долг в приёмной отеля в счёт будущей оплаты номера. В моём отеле в приёмной в ту ночь работала новая девушка. Я попросил у неё пятьсот долларов.
"О, я работаю здесь только два дня. Мне не знакома эта процедура. Вы можете подождать до завтра, когда придёт менеджер?" - сказала она.
"Нет, я не могу, - сказал я, - Фактически, бла, бла, бла, вот, вот, вот, так, так и так. Я всё время так делаю". Я навешал ей лапши на уши, получил деньги, вышел из отеля и поехал в Олимпик, ночной бильярдный клуб.
Моё пребывание в отеле продолжилось. Я пошёл в офис Американ Экспресс и взял ещё денег, это значило, что у меня будут наркотики. К тому времени я был ходячим скелетом с грязными, мёртвыми, отрешёнными глазами. Я лежал на кровати, смотрел местные новости и увидел репортаж о воссоединительном туре Jane's Addiction. Я почувствовал себя ужасно оттого, что мои друзья где-то играли музыку, а я был один в номере отеля и разрушал себя.
Но я не мог остановиться. Я менял отели и поддерживал свой загул вплоть до своего тридцать пятого дня рождения, когда я поступил на лечение в восстановительную клинику в Вентуре, которая называлась Шаги. Там они взглянули на мои руки и поняли, что я употреблял героин вот уже несколько лет подряд.
"Ни о чём не волнуйтесь. Вы пройдёте четырёхдневный курс мегадетоксикации. Мы будем будить вас, чтобы вы поели, но остальное время вы будете спать. Через неделю вы будете очищены от какой-либо физической зависимости", - сказали мне.
"Отлично. Где мне расписаться?" - обрадовался я.

Я начал самое насыщенное лечение от наркозависимости, какое только было в моей жизни: клонидиновые пластыри, хлоргидрат, валиум, препараты, расслабляющие мышцы. Мои конечности всё время были ватными, я лежал в постели и не мог контролировать ни руки, ни ноги, как пластилин. После трёх дней сна и еды, я проснулся и подумал: "Я хочу принять наркотики".
Я всё ещё был измучен детоксикацией и находился, наверное, в сотне миль от окраины города. Моя главная проблема заключалась в том, что я не мог ходить. По закону, они не могли силой удерживать меня в клинике, но они бы ни за что не отдали мне ключи от моей машины. Я встал и с трудом удерживал в комнате равновесие, но мог строить схемы и планы.
"Хорошо, офис, в котором сидит работник клиники, находится в конце коридора, - подумал я, - Если по пути в офис я буду держаться за стену, а когда войду туда, обопрусь о дверной косяк, то, возможно, они подумают, что со мной всё в порядке". Я прошёл по коридору, держась за стену, вошёл в офис, заставил себя выпрямиться, поблагодарил их за всё и потребовал дать мне ключи. Немного поспорив, они уступили. Но тогда, мне нужно было дождаться момента, когда никто бы на меня не смотрел, чтобы я смог использовать стену в своём нормальном ритме ходьбы.
Всё сработало. Я остановился у банка, взял столько наличности, сколько смог и за рекордное время добрался до окраины города. Я принял наркотики, поселился в мотеле и всю ночь вводил в своё тело столько героина, сколько мог. У меня родился новый великолепный план. Я поеду в Биг Сёр, что намного дальше от Лос.-А., чем Вентура, найду отель и окончательно избавлюсь от героина. Я примчался туда и поселился в отеле Вентура Инн. В первую ночь я принял весь героин, который привёз с собой, чтобы постепенно от него избавиться, просто смёл его весь, как свинья. Так снова началось мучительное испытание избавления от героина. К счастью, когда не было наркотиков, я мог есть, но у меня начался ужасный бессонный период физической и эмоциональной боли. Я начал проходить через нужное мне очищение от героина, подобное которому я не испытывал довольно давно. Я разжигал камин, и мне становилось слишком жарко, я открывал окно и замерзал до смерти. Я не мог накрыть ноги одеялом, потому что оно казалось усыпанным булавками и иголками. Даже подушка причиняла боль шее. После первого дня, администрация отеля отказалась посылать наверх обслуживание номеров, поэтому я был вынужден спуститься вниз в ресторан, либо идти на рынок милю вниз по холму. Все эти прогулки и свежий воздух начали возвращать меня к жизни. Пока я был там, я позвонил своему приятелю детства Джозефу Уолтерсу (Joseph Walters), который жил в Пало Элто и испытывал дикие трудности со своей безумной невестой. Он приехал, мы общались и сочувствовали друг другу несколько дней

RedGreen

12-03-2007, 21:49

Каким-то образом я узнал, что Jane's Addicton должны были играть в Сан-Франциско, поэтому Джо отвёз меня туда, а потом вернулся домой.
Гай О (Guy O) приехал в город на эти концерты, поэтому мы пошли вместе. Я был в восторге, потому что снова начинал чувствовать себя человеком; плюс, я должен был скоро увидеть своих братьев. Я отправился за сцену, увидел Фли и был очень счастлив встрече, но он не выглядел собой. Он был по-другому одет, его глаза были накрашены, он сменил свою натуру "Фли" на натуру "Jane's Addiction", я этого не понимал. Я думал, он и в другой группе останется тем же Фли, а не абсолютно новой личностью. Он казался странно отдалённым. Я не знаю, злился ли он на меня за то, что я был ничтожеством, или сам был на своей странной волне. Но я принял то, что он был таким.
Затем в комнату вошёл Дэйв. Я всегда был счастлив увидеть его. Он поприветствовал меня, сказал, что рад меня видеть, и что он сейчас вернётся и поговорит со мной. Но он был под кайфом и тусовался с какой-то девушкой, они пошли принять ещё наркотиков и больше возвращались. Было очень захватывающе смотреть этот концерт, несмотря на то, что было действительно странно видеть Фли в этой группе. Той ночью я пошёл домой с Гаем О, чувствуя себя отделённым от Фли и Дэйва, что было очень иронично, учитывая то, что я не так давно сам отделил себя от них на долгие месяцы. Я понял, что это именно то, что происходит, когда долго с кем-то не разговариваешь, а потом приходишь и ощущаешь, что всё по-другому.
Я надеялся, что эта новая ситуация подойдёт и мне. Тот факт, что ситуация вокруг меня решительно изменилась, а моё поведение осталось неизменным, начало отрицательно сказываться на мне. Я помню один острый момент, когда у меня ещё был дом на голливудских холмах. Я ночью ехал по Бичвуд и принимал наркотики в машине. Я подъехал к знаку стоп, и машина, полная двадцатилетних парней, подъехала и встала рядом со мной. Они посмотрели на меня и крикнули: "Эй, Энтони!" Я был так разбит, что "Эй, Энтони" было последним, что я хотел слышать от фанатов. Я попытался проигнорировать их, но бросил взгляд в их машину. Один из них уставился на меня и сказал: "Это не он". И они уехали. Конечно, это не мог быть я, потому что Энтони никогда не выглядел как долбаный призрак.
Становилось хуже и хуже. В другой раз, когда я опять разъезжал по мотелям, я остановился на углу на окраине города, и какой-то отчаянный парень сел ко мне машину и сказал, что знает, где можно найти немного наркоты. Он делал это для того, чтобы почувствовать то, что он давал мне шанс получить то, что я хотел. Но мне было всё равно, и мы поехали. В итоге, мы заехали на стоянку одного из тех мотелей с дешёвыми шлюхами на бульваре Сансет. Парень пошёл искать дилера, а я остался ждать в своём фургоне, в этот момент какая-то семья вышла из машины и направилась в свой номер. Должно быть, у них были некоторые финансовые трудности, поэтому они и остановились в таком мотеле. Я обернулся, посмотрел на их машину и увидел на бампере наклейку Chili Peppers. Затем я посмотрел на детей, у них были футболки Chili Peppers. Я был смущён, мне было ужасно стыдно. Я сжался на своём сиденье и опустил заслонку от солнца. Тут была семья, которая гордилась тем, что носит цвета Red Hot, а я был в том же мотеле и пытался купить немного наркотиков у какого-то коварного дилера. Кошмар.
Я на самом деле пытался оставаться чистым, поэтому в конце 1997 года переехал к Гаю О. Но на то рождество я поехал домой, и Блэки познакомил меня с великолепной, красивой девушкой, живущей по соседству. Мы провели вместе несколько отличных недель, но ко времени, когда мне нужно было уезжать из Грэнд Рэпидс, я знал, что мой перерыв закончится. Естественно, в подтверждение моих диаграмм рецидива в клинике Воздействие, несколько недель спустя - и за две недели до того, как мы должны были ехать на Гавайи, чтобы записывать новый альбом - я снова пустился в пушечный, неуправляемый загул.
Я разработал ещё один смешной план. Я решил, что буду принимать наркотики дни напролёт, а затем поеду на Гавайи за неделю до приезда группы, чтобы ко времени начала записи у меня за плечами была неделя отдыха и выздоровления. Я приплёлся в аэропорт и один полетел на Гавайи. Я поселился в шикарном многоэтажном отеле в Вайкики, у меня оставалось немного наркотиков. Я говорил себе: "О'кей, я приму оставшиеся наркотики, а потом завяжу с этим, и бах, мне станет лучше, здесь, на Гавайах". Но когда наркотики закончились, я подумал: "О, нет, я пока не готов бросить всё и встретиться лицом к лицу с реальностью". Я начал ходить по стрип-барам в поисках дилеров. Когда ты втянут в такую наркозависимость, ты теряешь все грани разумного. Позднее той ночью, когда я вкалывал себе наркотики, я преднамеренно сломал иглу на последнем шприце, потому что думал, что взорвусь, если введу в своё тело ещё больше наркотиков. Спустя десять минут, я уже принимал кокаин, это было ужасной идеей. В моём бредовом токсичном состоянии я пытался починить иглу. Но она была изогнута и плохо вводилась, но вены требовали наркотиков, поэтому я вставил иглу в вену и надеялся на лучшее. Но случилось худшее. Игла слетела со шприца и осталась в вене. Я схватил её и держал в ужасе оттого, что игла может пройти по моим венам и проткнуть клапан в моём сердце.
Я был под кайфом, и кровь сочилась из моей руки, теперь мне нужно было схватить иглу через кожу и вытолкнуть её наружу, чтобы не дать ей пуститься по моему кровотоку. Мне удалось достать её, но следующая проблема заключалась в том, что у меня не осталось героина, чтобы усилить кокаиновый эффект. В итоге, я выпил всё содержимое своего минибара. Виски, водка, скотч, вино, одно за другим, я опустошил эти маленькие бутылки и, наконец, упал без сознания. Всегда после этого ты просыпаешься с неприятными воспоминаниями, неприятным телом, и твой дух уменьшен до груды грязного пепла где-то у тебя в заднице. Нужно слиться с музыкой, которая наполняет весь этот прекрасный остров, но нет сил, даже посмотреть в окно. Я оставил занавески задёрнутыми, не вставал с кровати и вызвал в номер обслуживание. Я съёживался от мысли, что каждый день приближает меня ко времени, когда я должен буду сесть на маленький самолёт, полететь в Кауай и увидеть своих друзей, музыкантов моей группы, близких мне людей.
День отъезда пришёл. Я завязал с наркотиками, встал за полтора часа до отлёта, принял душ и побрился. Я вышел в свет первый раз за неделю, всё было таким светлым и ярким, но я справился с этим и сел в самолёт. Я добрался до нашего съёмного дома, и все были там, но наши души были рассоединены. И Дэйв, и я последние недели выбирались из глубокой бездны. Мы оба были чисты, по крайней мере, тогда, и проводили большую часть времени, бегая и поглощая тонны еды. Но, к сожалению, мы очень мало играли. С моим эмоциональным состоянием тоже было не всё в порядке. Я был чист, но моё сердце было разбито, и я не чувствовал себя собой. Нам позвонил наш старый друг Бил Стобо (Bill Stobaugh) и сказал, что Галюциногений, человек, который был моим наставником в графических планах домов, и который позволил мне жить с ним, умер в процессе операции на сердце. Фли улетел на похороны, а я отпросился и не поехал.
Когда мы вернулись со своего непродуктивного пребывания на Гавайах, мы получили ещё одну порцию плохих новостей. Наш менеджер, Линди, решил уйти. Его жена недавно умерла, но он встретил другую женщину, и она убедила его избавиться от этой частицы анархии и уволиться. Похоже, мы двигались назад по коверной линии, и я думаю, что ни она, ни он не видели в нас особого будущего. Его на самом деле не видели и все остальные, включая самих членов группы.
Вернувшись в Лос.-А. Дэйв начинает вместе с Чедом работать над сольным альбомом и снова возвращается к наркотикам. Я оставался чистым со времени пребывания на Гавайах. Когда я пришёл на вечеринку к девушке Дэйва, и он взял пиво, я был удивлён. Он настолько беспечно относился ко всему этому. Мы оба были в одной и той же ситуации, когда один слишком много, а тысячи не достаточно. Мы не могли умерено употреблять наркотики, и он удостоверился в этом через некоторое время.
Мы вернулись к репетициям и опустились до отвратительной маленькой студии в Голливуде, прямо неподалёку от Аллеи Трансвеститов. Дэйв принимал наркотики, а я нет, и это добавляло напряжённости и без того напряжённой ситуации. Дэйв приходил на репетиции в огромным солнечных очках и больших безумных гибких шляпах эпохи ренессанса. Мы называли их "кокаиновыми шляпами", потому что нужно было быть хотя бы под кокаиновым кайфом, чтобы даже задуматься о ношении такой шляпы. Дэйв опаздывал, и было невозможно общаться с ним. Когда на нём была "кокаиновая шляпа", у него был свой план, который заключался в том, чтобы принять наркотики.

RedGreen

12-03-2007, 21:50

Мы пытались играть, но никуда не двигались. Лицо Фли было наполнено разочарованием, а Чед говорил: "Этот чувак на своей волне. Что тут говорить?". Я чувствовал, что мы должны поговорить с Дэйвом и как-нибудь помочь ему. Бывало, он приходил, забирал меня из отелей и вёз в восстановительные клиники; теперь была моя очередь, поговорить с ним о выздоровлении, чтобы мы могли продолжать дальше.
Мы немного поговорили. Дэйв сидел на усилителе, и разговор всей группы перерос в ссору между нами двумя, что было странно, потому что все мы говорили: "Эй, ты принимаешь наркотики во время репетиций, так дело не пойдёт. Давай поговорим о том, чтобы ты снова завязал с этим". Он не хотел слушать нас, только посылал всех подальше. Когда он послал меня, я ответил: "Что? Да пошёл ты сам!". Это не в точности те слова, которые тогда прозвучали, но такова была энергетика, начинавшая накапливаться вокруг нас. Чед и Фли отступили, Дэйв поднялся, чтобы ударить меня, но, когда попытался встать, пошатнулся назад и упал за усилитель, на котором сидел. Это было смешно, но вместе с этим и грустно.
Группа снова оказалась в застое, и я решил поехать в Тайланд. Несколько лет назад мне поставили диагноз гипатит C, даже притом, что у меня не было симптомов, эта болезнь могла проявиться, не будь я бдительным. Я взял с собой травы для очистки печени, много плавал, молился и медитировал, чтобы мое тело стало здоровым. Это действовало. Три недели спустя анализ не обнаружил в моём организме вируса гепатита.
К тому времени был уже апрель. Фли и я решили, что таким образом ничего не получалось, нам нужно было уволить Дэйва. Фли начал говорить с ним, и Дэйв был очень расстроен, а я продолжил разговор. Он был ужасен, потому что Дэйв был под сильным кайфом. Даже притом, что он знал, что для группы не было другого выхода, озвучивание этой реальности окончательно вывело его.
"Да пошли вы! Как вы можете так со мной поступить, вы, сволочи?" - кричал он.
"Чувак, в такой ситуации группы и так уже нет, - отвечал я, - Когда ты последний раз приходил? Ты записываешь сольный альбом, тебя нет из-за наркотиков. Ты и так не вкладываешься в группу". Конечно, Чед оставался полностью нейтральным, потому что находился в середине процесса создания того альбома с Дэйвом.
Тем временем, Фли сам походил через свои трудности со здоровьем, боролся с Epstein-Barr, решал проблемы со своей девушкой и с группой. Он был как генерал, который сражался на слишком многих фронтах. Он был действительно подавлен, и вдобавок ко всему, он ещё пытался создать сольный альбом. Поэтому я не был удивлён, когда Фли сказал, что хочет уйти.
"Я думаю, что уже не могу этим заниматься, - сказал он мне. Я знал, что этот момент наступит. Это было так очевидно; группа просто стояла на месте."
"Я знаю, - ответил я, - Я полагал, что ты скажешь именно это. Я тебя отлично понимаю".
Затем Фли просто ошарашил меня: "Единственный способ продолжать дальше, это вернуть Джона в группу".
Это вызвало во мне ответную реакцию: "Почему это вдруг Джон захочет вернуться и играть с нами снова? - спросил я Фли, - Ему наплевать на меня, и всё это время ему было наплевать на всё, что происходит вокруг".
"У меня есть забавное чувство, что он, возможно, на грани возвращения, своего собственного возвращения в реальный мир", - сказал мне Фли.
"Это было бы прекрасным чудом", - подумал я. А вторым чудом было бы то, если бы он хотя бы подумал о том, чтобы снова с нами играть. "Ты с ума сошёл. Джон не будет играть в нашей группе. Мне кажется, нет и малейшей возможности, но если есть, то я открыт для этого", - сказал я Фли.
Мы с Джоном особо не общались с тех пор, как он ушёл из группы, исключая странные и незапланированные моменты, когда мы сталкивались друг с другом. Даже в такие мгновения, вы могли бы подумать, что нас разделяет много злости, негодования и неприязни, граничащей с ненавистью. Но всякий раз, когда я видел его, ничего такого не было видно.
После ухода Джона я впервые увидел его только через несколько лет. Я слышал все эти ужасающие истории о спуске Джона в наркотический ад. Я знал, что Джонни Депп (Johnny Depp) и Гибби Хэйнс (Gibby Haynes), вокалист Butthole Surfers, даже сняли фильм, запечатлевший запущенное состояние жизни Джона. Если вы смотрели этот фильм, вы знаете, что это был дом человека, у которого в жизни не было абсолютно никаких интересов кроме употребления наркотиков и рисования.
Я также слышал, что Джон давал журналистам интервью, в которых расхваливал героин. Он даже принимал героин во время интервью. Мне было неинтересны эти статьи и этот фильм. В то время я не слушал его сольные альбомы. Я не мог одобрить его образ жизни, потому что, казалось, он убивает себя. Было много людей, которые прославляли это, хотели поучаствовать и получить бесплатные наркотики. Конечно, его картины и песни, которые он писал, были отличными, но мне не казалось правильным, потворствовать упадку этого эксцентричного человека. Этот парень был моим лучшим другом, а сейчас его зубы выпадали. Я не относился к этому так, как порой относились другие люди: "О, он гений, всё в порядке". Мне было всё равно, были он гением или долбанным идиотом, он просто сгнивал, и наблюдать за этим было отнюдь не весело.

Я знал, что он уже давно рисует, вдохновлённый Баском и Да Винчи. И когда я услышал о том, что у него будет выставка в Галерее Ноль на бульваре Мелроуз, я решил заглянуть туда за день до события и посмотреть на картины. Я тихо зашёл и осмотрелся, Джон был там, он сам развешивал композиции своих картин. Мы оба были немного поражены. Его волосы были пострижены. Он был под кокаиновым кайфом и курил сигареты Голуа, а у него под глазами были большие чёрные круги. Он был ужасно худым, просто скелет в жилетке, ничего кроме костей, но в нём было много энергии от различных средств и химикатов, поэтому не казалось, что он упадёт в обморок от слабости. Вместо слов "да пошёл ты, я тебя ненавижу, ты сволочь", мы были счастливы увидеть друг друга. Его картины были тревожными, но красивыми. Было странно, потому что я думал, мы сознательно хотели недолюбливать друг друга больше, чем действительно могли.
В следующий раз, когда я увидел его, он немного ухудшился. Все волновались за его руки, которые все гноились, потому что он никогда не узнавал, как правильно делать укол. Обычно он просто тыкал, ударял и надеялся на лучшее. В итоге, в декабре 1995 года он начал лечиться в восстановительной клинике Бегство, месте, которое я также часто посещал. Это способствовало больше его физическому, а не духовному здоровью. Доктора были всерьёз обеспокоены тем, что у него может развиться гангрена, и он потеряет руку, если не прочистит и не будет ухаживать за своими руками, а он отказывался это делать.
Я позвонил ему и спросил, могу ли я его навестить. Он был не против и попросил меня принести ему немного сигарет и сэндвич пастрами с большим количеством горчицы. Я приехал, он съел сэндвич, а я попытался уговорить его прочистить руки. И снова наше общение было добрым, любящим и заботливым. Это абсолютно противоречило предположения людей, окружавших нас, которые думали, что всё будет по-другому, особенно учитывая прошлую путаницу между нами. Тогда я сам ещё не осознавал, насколько нездоровой была моя собственная динамика отношений с ним до того, как он ушёл из группы. Я никогда не понимал, каким чувствительным он был, и как я мог его ранить. Я не знал, что все шутки, удары, приколы, конфузы и сарказм действительно ранили его чувства и оказали на него длительное влияние.
Уже после ухода Джона Фли сказал мне: "Ты хотя бы имеешь представление, сколько боли ты причинил Джону?"
"О чём ты говоришь? Он и я, мы были лучшими друзьями, мы проводили каждый момент вместе. Мы вместе играли в бильярд, кадрили девушек, ели вместе Lucky Charms. Мы были не разлей вода", - ответил я.
"Нет, ты много раз ранил чувства Джона, - сказал Фли, - потому что он был для тебя примером, а ты был так жесток с ним". Это был первый раз, когда я хотя бы узнал, что моя любовь к нему, в итоге, стала для него трудным опытом.

RedGreen

12-03-2007, 21:50

Когда Джон покинул группу, я обижался на него за то, что он поступил не как друг и отказался от нашего музыкального братства. Но всё время, что он был вне группы и проходил через свои мучения, я постоянно молился за него. Из своих собраний я узнал, что одна из причин того, что алкоголики напиваются, заключается в том, что они копят обиды внутри. Один из методов избавления от обид, которому они учат, рекомендует молиться, чтобы он или она получили то, что бы ты сам хотел иметь в жизни: быть любимым, быть успешным, быть здоровым, быть богатым, быть замечательным, быть счастливым, жить со светом и любовью вселенной. Это парадокс, но это действует. Ты сидишь и молишься, чтобы человек, которого ты терпеть не можешь, получил всё, что ты сам хочешь для себя. В один прекрасный день ты понимаешь: "Я уже не отношусь плохо к этому человеку".
Это было частью причины того, что я молился за Джона. Другой частью было то, что я не хотел, чтобы он умер грустной и несчастной смертью, поэтому я молился за него почти каждый день. Я сидел и говорил: "Кто бы ни был рядом со мной, кто бы ни улавливал эту мысль из моей головы, пожалуйста, присмотрите за Джоном Фрусчанте, потому он нуждается в этом".
В январе 1998 года Боб Форест (Bob Forest) убедил Джона пойти лечиться в Лос Энсинос, ту самую клинику, работающую старыми методами, в которой тогда находился В. Си. Филдс (W. C. Fields). Джон в то время уже отказался от героина, он курил крэк и пил. Я пошёл навестить его. Казалось, ему нравилось быть там, но как-то по-особенному. Наши беседы были редкими и необычными. Время от времени мы обсуждали песни Nirvana или картины Да Винчи.
В один из моих визитов у нас была одна из таких минималистичных бесед, как вдруг Джон спрыгнул с кровати и взлетел в отличном прыжке а-ля Джеймс Браун (James Brown), образца приблизительно 1968 года. Потом он встал с кровати и снова сел. Я не знаю, что подвигло его на это, но, казалось, он чувствовал свои силы и давал знать, что в нём был огонь, дающий ему энергию взлететь в прыжке Джеймса Брауна, в случае необходимости.
Я был открыт возможности возвращения Джона в группу, даже притом, что это казалось мне весьма отдалённым. После того, как Джон выписался из Лос Энсинос в начале февраля, он снял маленькую квартиру в Сильвер Лэйк. Однажды в апреле, Фли приехал туда, и они вместе послушали записи. А затем Фли неожиданно спросил: "Что ты думаешь о том, чтобы вернуться и играть в группе снова?"
Джон заплакал и сказал: "Ничего в мире не сделает меня счастливее". Они оба заплакали и крепко обнялись. Затем Фли поехал в Камбоджу, что дало Джону и мне развеять дым и поговорить о проблемах, которые были у нас в прошлом. Мы пошли на Фармерс Маркет, одно из моих любимых мест в Лос.-А., присели и съели вместе немного лососевых тако. Я начал разговор первым: "У тебя есть какая-нибудь проблема в отношениях со мной сейчас?"
"Нет, вообще-то нет, - ответил он, - А у тебя? Ты злишься на меня за что-нибудь?"
"Я думал, что злюсь, но сейчас нет. Я думал, мы должны всё это обсудить, но меня уже больше ничего, связанное с этим, не беспокоит", - признался я.
"Меня тоже", - согласился Джон.
Фли ожидал получить сообщение о неком продолжавшемся весь день обсуждении прошлой враждебности, но никто из нас даже не думал об этом. Главная проблема заключалась в том, что у Джона даже не было собственной гитары. Поэтому мы пошли в Гитарный Центр, и я купил ему отличный старый Стратокастер 1962 года.
Джон был в восторге от идеи возвращения в группу, но он также и боялся, потому что не играл на гитаре очень долгое время. Мы решили сделать его возвращение сдержанным, ничего не имело значения, кроме музыки. Нам было наплевать на контракты на запись альбомов, на то, что наш менеджер ушёл от нас, и на нашу звукозаписывающую компанию, которая потеряла в нас интерес. Ничего из этого не имело значения. Мы просто хотели пойти в гараж и поиграть вместе.
Фли жил в невероятном средиземноморском супердоме в Лос Фелиз, старом здании, известном тем, что там жили многие музыканты, такие как Боб Дилан (Bob Dylan) и Лу Рид (Lou Reed). Мы собрались в гараже Фли, часть которого он переделал в место для репетиций. Чед поставил свои барабаны в углу. У Фли было выражение лица, которое говорило: "О'кей, никаких больших ожиданий. Давайте просто играть музыку". Мы подключили маленькую и не очень хорошую звуковую систему. Джон выглядел неуверенно, но он включил свою гитару, и мы начали играть. И это были снова мы. Я думаю, что, наверное, я был один, кто так думал, но мне казалось, комната наполнилась небесной музыкой. И целью этой музыки было только увидеть, как всё зазвучит, когда мы снова заиграем вместе.
Для меня этот момент определил то, что будут представлять собой следующие шесть лет нашей совместной жизни. В этот момент, я понял, что всё отлично, что магия между нами вот-вот возникнет снова. Внезапно мы все опять могли слышать, слушать и вместо того, чтобы быть пойманными нашими трудностями и невзгодами, мы снова могли стать участниками нашего великолепного вселенского оркестра.
Благодарности

ЭК (Энтони Кидис) хотел бы поблагодарить:
Ларри Ратсо Сломана за постоянное и искреннее внимание к тем, кто помогал ему
составлять эту историю. Его любознательность внесла поистине неоценимый вклад в этот
проект, но главное – это его уважение к другим людям. Благослови Бог этого
талантливого человека и его задиристый стиль.
Спасибо моим коллегам по группе, членам семьи, друзьям, врагам, сторонникам,
клеветникам, учителям, людям, которые причиняли мне неприятности, и Богу за то, что
эта история стала реальностью. Я люблю вас всех.

ЛС (Ларри Сломан) хотел бы поблагодарить:
Энтони за невероятную искренность, откровенность, память и чистосердечность.
Мишель Дюпон за чай, сочувствие и все остальное.
Дэвида Вильяно, Суперагента.
Боба Миллера, Лесли Уэллса, Мюриэль Тебид и Элайзу Ли из Hyperion.
Антонию Ходгсон и Мэдди Могфорд из Англии.
Бо Гарднера и Ванессу Хадибрата за помощь по моему первому зову.
Блэки Дэммета и Пегги Айдему за средне-западную гостеприимность и
великодушие.
Гарри и Сэнди Циммерман и Хоуп Ховард за лос-анджелесскую гостеприимность.
Майкла Симмонса за EMS.
Всех друзей и коллег ЭК, которые потратили так много времени на воспоминания,
особенно Фли, Джона Фрусчанте, Рика Рубина, Гая О, Луи Матье, Шерри Роджерс, Пита
Уэйсса, Боба Форреста, Ким Джонс, Ион Скай, Кармен Хоук, Джейми Ришар, Йохану
Логан, Хайди Клум, Линди Гоетса, Эрика Гринспэна, Джека Шермана, Джека Айронса,
Клиффа Мартинеса, Ди-Эйч Пелигро, Марка Джонсона, Дика Руда, Гэйджа, Брендена
Маллена, Джона Почна, Кейта Бэрри, Кейта Морриса, Алана Башара, Гэри Аллена, Дэйва
Джердена, Дэйва Ратта, Трипа Брауна, Текилу Мокингберд, Дедушку Теда, Джулии
Симмонс, Дженнифер Корман, Нэйта Оливера, Донда Бастона, Криса Хоя, Плезанта
Гехмана, Айрис Берри, Сэт Хари и Аву Стэндер.
Клиффа Бенрштейна, Питера Мэнша и Гэйл Файн из Q-Prime.
Джилл Мэтсон, Акашу Желани и Бернадетт Фьореллу за потрясающее умение
транскрибировать.
Langer’s за лучшую копченую говядину к западу от Второй Авеню.
Митча Бланка и Джеффа Фридмана за срочный ремонт диктофона.
Люси и Бастера за составленную компанию, хоть и собачью.
Но больше всех благодарю свою восхитительную жену Кристи, которая
поддерживала домашний очаг.

RedGreen

12-03-2007, 21:51

Обложка

В 1983 четверо, называвших себя кулакоголовыми, взорвали состоящую из разных стилей по направленности, панк-рок сцену Лос-Анджелеса, с собственным, космическим, опасным, хард-кор фанком. Спустя 20 лет, RHCP несмотря ни на что стали одной из самых успешных групп в мире. Хотя группа прошла много перевоплощений, Энтони Кидис, автор стихов и динамичный исполнитель, был с группой на протяжении всего пути.
Scar Tissue - это откровенные воспоминания AK о его быстротекущей жизни. В возрасте 11 лет, выросший на среднем западе, AK переехал в Лос-Анджелес, к своему отцу, который был поставщиком таблеток, марихуаны и кокаина элите Голливуда. До 13 лет, он с отцом делил наркотики и девушек, во время разгульных вечеринок, на которых также были такие видные "огни" Сансет бульвара как Keith Moon, Jimmy Page и Alice Cooper. После непродолжительных попыток играть подростка в кино, Энтони бросил Калифорнийский университет, и с головой погрузился в мрак подпольной музыкальной сцены Лос-Анджелеса. Бездомный, он воровал еду, тайком проникал на концерты, принимал кокаин и героин. Кидис каждую ночь после часов проведенных в клубах, отчаянно пытался найти еще место чтобы оторваться.
Наконец он нашел способ сделать это в музыке. Объединившись со своими тремя школьными приятелями, впервые в жизни у него появилась цель: выпустить на свободу свою сексуальную энергию и распространять Chili Peppers энергичные вечеринки в оригинальном Uplift Mofo Party стиле группы. Путешествуя по стране, Chili Peppers выступали в роли музыкальных первопроходцев, оказавших влияние на целое поколение музыкантов. ST содержит истории со знаменитостями, с которыми пересекались жизненные пути Энтони.
Но за чрезмерность и успех надо платить. В книге Кидис открыто пишет о передозировке его близкого друга и одногруппника Хилела Словака, и его собственную борьбу с наркотической зависимостью, которая сделала его бездомным мультимиллионером принимавшим "колеса" с мексиканской мафией под автострадами в латиноамериканских районах Лос-Анджелеса. Достигнув дна, Энтони отправляется в духовное путешествие, которое заведет его в Индию, Борнео, Таиланд и Новую Зеландию, для того чтобы понять, что ключ к просвещению зарыт на его собственном заднем дворике.
Неважно, будь то: воспоминания влияния прекрасной сильной женщины, которой он восхищался; возвращение к его разнообразным путешествиям, как то выступление перед полумиллионной аудиторией на Вудстоке, или встреча со смиренным Далай Ламой. Scar Tissue неотразима при прочтении. Это история о верности и развращенности, интригах и честности, безрассудстве и искуплении. История, которая могла произойти только в Голливуде...

Предисловие

Я сижу на диване в гостиной моего дома на Голливудских Холмах. Сегодня ясный,
морозный январский день. Из окна открывается великолепный вид на Долину Сан-
Фернандо. Когда я был моложе, я, как и все обитатели Голливудских Холмов, верил, что это место является убежищем для неудачников, которые не смогли пробить себе дорогу в Голливуде. Но чем дольше я живу здесь, тем больше убеждаюсь, что это самое душевное и тихое место в Лос-Анджелесе. И изо дня в день я просыпаюсь и первым делом смотрю на завораживающие горные вершины, покрытые снегом.
Но звонок в дверь возвращает меня к реальности. Несколько минут спустя красивая девушка входит в комнату, держа в руке изящный кожаный портфель. Она открывает его и достает оборудование. Закончив приготовления, она натягивает стерильные резиновые перчатки и садится рядом со мной на диван.
Изящный стеклянный шприц изготовлен в Италии. Он присоединен к пластиковой трубочке с микрофильтром, чтобы в мою кровь не попали какие-либо примеси. Игла новая, стерильная, очень тонкая.
Сегодня девушка забыла медицинский жгут, поэтому она снимает свой розовый в сеточку чулок и перевязывает им мне правую руку. Смазывает смоченным спиртом тампоном вену и втыкает в нее иглу. Кровь начинает просачиваться в пластиковую трубочку, а затем она медленно вводит содержимое шприца в мой кровяной поток.
Я тут же чувствую знакомую тяжесть в середине груди, откидываюсь на спинку
дивана и расслабляюсь. Раньше мы делали четыре инъекции за раз, но теперь сократили их количество до двух. После того, как она снова наполнила шприц и сделала мне второй укол, она убирает иглу, достает чистый тампон и прижимает его к месту укола, чтобы избежать появления кровоподтека или шрама. Затем она берет полоску пластыря и приклеивает тампон к моей руке.
Мы сидим и говорим о трезвости.
Три года назад в этом шприце мог оказаться героин China White. Годами я сам
наполнял шприцы и вкалывал себе кокаин, амфетамины, героин Black Tar, персидский героин, однажды даже LSD. А сегодня инъекции мне делает симпатичная медсестра, ее зовут Сэт Хари. То, что она вводит мне в кровь – озон, газ с приятным запахом, который уже много лет используют в Европе для лечения всего – от синяков до рака.
Я принимаю озон внутривенно, потому что когда-то, употребляя наркотики,
заразился гепатитом С. Когда я узнал о своей болезни, где-то в начале 90-х, я изучил все с ней связанное и нашел режим питания, основанный на травах, с помощью которого можно было очистить печень и истребить гепатит. Это сработало. Мой лечащий врач был шокирован отрицательным результатом моих анализов. А озон – профилактическая мера, чтобы быть уверенным, что вирус не появится снова.
Потребовались годы опыта, самонаблюдения и самоанализа, чтобы втыкать иглы в вены не для введения отравы в организм, а для ее выведения. Но я не сожалею о своей юношеской неосмотрительности. Большую часть жизни я провел в поисках быстрого кайфа и хорошенького пинка. Я принимал наркотики под съездами с автомагистралей с малолетними мексиканскими преступниками и в гостиничных номерах, стоящих тысячу долларов в день. Теперь я пью витаминизированную воду и ем натуральную, а не специально выращенную лососину.
Вот уже двадцать лет я направляю свою любовь к музыке и сочинительству в русло вселенского творчества и духовности, записываясь и выступая в нашем уникальном звуковом стиле с моими братьями, которые со мной сейчас, и теми, которых со мной нет, в Red Hot Chili Peppers. Это мой рассказ о тех временах, история мальчишки из Гранд Рапидс, штат Мичиган, отправившегося в Голливуд, где он приобрел больше, чем мог удержать. Это моя история, мои шpамы.

night dog

12-03-2007, 22:15

нормальная група только с песнями у них не всегда слажывается

I was riot

14-03-2007, 19:35

Кульная группа...мне нравится...песни классные... :)

B.E.S.

14-03-2007, 20:51

Кульная группа...мне нравится...песни классные... :)
О чувак респект. Ми розмножуємся з кожним днем. Нас все більше і більше....

Legol@s

14-03-2007, 21:01

О чувак респект. Ми розмножуємся з кожним днем. Нас все більше і більше....
але ми всеодно залишаемся в душі скінхедами.......

I was riot

14-03-2007, 22:37

О чувак респект. Ми розмножуємся з кожним днем. Нас все більше і більше....
Всегда рада))) :d

I was riot

14-03-2007, 22:38

але ми всеодно залишаемся в душі скінхедами.......
Ога ога...это даже не обговаривается))) :lol: :lol: :lol:

RedGreen

17-03-2007, 13:34

Стиль игры Flea на бас гитаре сочетает в себе объединение фанка и блюза, заимствованного у таких музыкантов, как Bootsy Collins из Parliament-Funkadelic и John Paul Jones из Led Zeppelin. Тяжелые углубления, низко-настроенные мелодии, составленные или через нормальный стиль игры пальцем или через удар, внесли свой вклад в стиль игры Red Hot Chili Peppers. Стиль «через удар» был виден в более ранних альбомах, более поздние альбомы (начиная с "Blood Sugar Sex Magik") имеют больше мелодичных басов.

Стили игры гитаристов, которые записывались с группой, разделяют общие черты. Все они хотят сделать свой стиль игры похожим на игру первоначального гитариста Хивела Словака, с его тяжелым блюзом и элементами фанка. В течение малого времени, когда с группой записывался Дейв Наварро, он сосредоточился в основном на «heavy metal». Текущий гитарист Джон Фрусчианте приносит более мелодичную, глубоко звучащую музыку.

Энтони Кидис обеспечивает широкий диапазон вокальных стилей. Используя в песнях стиль разговорного стиха, сочетая его с традиционным вокалом.

Чад Смит начинающий играть в группе с альбома «Mother's Milk» создает ритмичную игру. Его «тарелки» громки и выразительны, что, несомненно, вносит вклад в стиль игры группы.

Боец НевидЕМОго Фронта

17-03-2007, 14:00

RedGreen

17-03-2007, 14:27

Лу4ший гитарист,и альбом тоже!!!!
Не знаю,мне так себе,и все говорили,что One Hot Minute - неудачный альбом из-за Дейва Наваро,хотя мне нравится альбом,каждому свое :confused:

Azazello

17-03-2007, 14:42

Группа просто супер,но мне кажется что она очень однообразная.

SKATEBOARDER

17-03-2007, 15:10

Группа просто супер,но мне кажется что она очень однообразная.
все группа такие
:confused:

RedGreen

17-03-2007, 15:13

Группа просто супер,но мне кажется что она очень однообразная.
Правельно....у них есть свой неповторимый почерк...ты даже аналогов на эту группу не найдеш
Прикальнячие штаны:

RedGreen

17-03-2007, 15:28

/*/*/*/*/*/

RedGreen

17-03-2007, 15:30

Джон Фручанте

RedGreen

17-03-2007, 15:31

То,шо Ира выставляла Энтони Киддиса,вот Чед :lol:

RedGreen

17-03-2007, 15:32

Фли и Джон :lol:

RedGreen

17-03-2007, 15:33

:confused:

RedGreen

17-03-2007, 15:33

Флі і Кіддіс

.ShaDe

25-03-2007, 23:03

Автором нового видео на песню Red Hot Chilli Peppers «Charlie» из альбома «Stadium Arcadium» (2006) может стать один из фэнов американских рокеров. «Перцы» призывают своих поклонников поделиться креативными и идеями и принять участие в специальном конкурсе, который стартует на популярном сайте по обмену видеофайлами YouTube. В рамках этого проекта все желающие смогут создать промоклип на «Charlie». Победитель получит вознаграждение в размере 5 000 долларов, а также будет приглашен на концерт Red Hot Chilli Peppers в Париже, который состоится 6 июля.

Azazello

25-03-2007, 23:31

ВотЪ что-то нарыл про них...

Сам нечитал :uups:

Забойная смесь фанка, панка и рока этих голливудских хулиганов породила легион других групп, играющих в похожем стиле. Возглавляемый "Антуаном Сваном" (Энтони Киедис, р. 1 ноября 1962, Гранд Рапидс, США; вокал), первоначальный состав группы включал также "Фли" (Майкл Балзари, р. 16 октября 1962, Мельбурн, Австралия; бас), Хиллела Словака (р. 31 марта 1962, Израиль, у. 25 июня 1988; гитара) и Джека Айронса (р. Калифорния, США; барабаны). Ребятки начали свою музыкальную карьеру как гаражная группа "Anthem". Позднее в 80-х Балзари ушел в панковскую команду "Fear". Когда ушли Айронс и Словак, присоединившиеся к менее известному проекту, "What Is This?", казалось, что "Anthem" навсегда похоронен. Однако чуваки снова собрались вместе под новым именем "Red hot chili peppers" и даже умудрились подписать выгодный контракт регистрации с американским филиалом "EMI records".

К сожалению, Айронс и Словак были связаны другим контрактом со своей новой группой, и поэтому дебютный альбом записывался Киедисом и Балзари с Джеком Шерманом на гитаре и Клиффом Мартинезом (экс – "Captain Beefheart", "Weirdos") на ударных. Руководил этим как ни странно Энди Джилл из "Gang of four".

"Горячие перцы" постепенно приобретают репутацию концертной группы, тем более что на сцене они появлялись полуголыми. На втором альбоме, спродюсированном Джорджем Клинтоном вновь была слышна гитара Словака. Также здесь присутствовала секция горнов, включающая среди других Масео Паркера и Фреда Уэсли, ветеранов "James Brown". Вскоре впоследствии к "перцам" примкнул Мартинез, чтобы восстановить первоначальный состав "Anthem", и их третий альбом получился вообще обалденным. В 1988 году "Red hot chili peppers" выпустили "The Abbey Road EP", обложка конверта которого пародировала известный альбом "Beatles" ("перцы" переходили дорогу полностью голыми, если бы не носки, закрывающие их гениталии).

В июне этого же года от передозировки героина умер Словак. С глубокого расстройства группу покинул Айронс, однако ее состав пополнился Джоном Фруссиантом (р. 5 марта 1970, Нью-Йорк, США; гитара) и Чедом Смитом (р. 25 октября 1962, Сэйнт-Пол, США; ударные). После выхода "Mother's milk" группа выпустила сингл "Knock Me Down" посвященный памяти Словака.

Диск "Blood sugar sex magic" оказался коммерчески успешным. Продюсер Рик Рубин, обычно занимающийся "металлом" (в частности "Slayer"), однако выпустил первые хитовые баллады группы, такие как классический американский № 2 хитовый сингл "Under The Bridge". Это немного сдержало критиков, которые бушевали по поводу врожденного сексизма "перцев". В мае 1992 года из команды ушел Фруссиант. На его месте переиграла целая вереница гитаристов, пока не появился Дейв Наварро (Дэвид Майкл Наварро, р. 7 июня 1967, Санта Моника, США; экс – "Jane's addiction"), который дебютировал на записи альбома "One hot minute", выпущенного в 1995 году. Спустя два года по обе стороны Атлантики народ тащился от их хита "Love Rollercoaster" – саундтрека к фильму "Beavis and Butt-head do America".

В 1998 году ушел Наварро и на его место вернулся Джон Фруссиант. Несмотря на все кадровые перестановки приятно было услышать группу в такой хорошей форме на альбоме 1999 года "Californication", поднявшимся до пятого места в США и Англии и включающего такие хиты как "Scar Tissue", "Parallel Universe" и "Easily".

JOSIE

26-03-2007, 11:49

JOSIE

26-03-2007, 23:25

жииииииииииир :heart:

JOSIE

27-03-2007, 20:33

класно правда :lol: :d ;) перчик на будь який смак :lol:

RedGreen

13-04-2007, 15:01

Цікаво,Ентоні Кіддс вже одружився? :rolleyes:
ггг

RedGreen

13-04-2007, 15:04

Доречі,прочитала Скар Тіш книгу-дуже цікаво,але трохи відштовхувально :yes:
:lol:

RedGreen

13-04-2007, 15:06

еееем.... :rolleyes:

RedGreen

05-05-2007, 19:47

обожнюю цю фоту,така як в тебе,Даша

RedGreen

05-05-2007, 19:48

:) :) :)

RedGreen

05-05-2007, 19:50

єєєєє... :cool:

RedGreen

05-05-2007, 19:52

В 1998 году ушел Наварро и на его место вернулся Джон Фруссиант. Несмотря на все кадровые перестановки приятно было услышать группу в такой хорошей форме на альбоме 1999 года "Californication", поднявшимся до пятого места в США и Англии и включающего такие хиты как "Scar Tissue", "Parallel Universe" и "Easily".
аааааааа....порвало,яке його прізвище не називали,але так не матюкали... :lol:

RedGreen

05-05-2007, 19:55

Доречі,рекомндую всім любителям РХЧП прочитати книгу Ентоні Кіддіса "Скар Тіш" :yes:

SKATEBOARDER

05-05-2007, 19:55

обожнюю цю фоту,така як в тебе,Даша
:no: у меня чуть другая

RedGreen

05-05-2007, 19:56

:no: у меня чуть другая
ну всеодно ж з тої серії :confused: :yes:

RedGreen

05-05-2007, 19:57

ггг....Флііі :d :)

RedGreen

05-05-2007, 19:58

ааааааааа :lol:

RedGreen

05-05-2007, 20:00

:confused: ...

B.E.S.

05-05-2007, 20:19

Хтось чув якісь новини про РХЧП?
Новин немає, але для мене є новим те, що Флі озвучивав дикого малого Донні з мультику "Дикая симейка Торнбери"...

SKATEBOARDER

05-05-2007, 20:21

Новин немає, але для мене є новим те, що Флі озвучивав дикого малого Донні з мультику "Дикая симейка Торнбери"...
ffffаааааааааа,мать
ядрёна вошь :eek: :o
тота я думаю,шо похоже,реально

B.E.S.

05-05-2007, 20:25

А є в когось фільм " Мой личный штат Айдахо "?
Там Флі грав роль хулігана, який завжди вимовляє цитати Шекспіра. Дуже хочу подивитись....

B.E.S.

05-05-2007, 20:32

А на складі є?
А Ентоні Кіддіс грав хулігана в фільмі "На гребнє волни",такий смішний там...
ще в якомусь фільмі він сина Сталоне грав,не пам*ятаю як називається,бо я його не дивилась
Якщо б був, то я не писав......а в тебе є "На гребе волны"?

B.E.S.

05-05-2007, 20:35

В Даши Скейтбордер є на касеті,вона ще давно купила заради парочки епізодів з Ентоні Кіддісом :lol: На складі тож,здається,є... :yes:
На скаладі немає.... а там прикольний сам фільм?

B.E.S.

05-05-2007, 20:39

А в фільмі "Большой Лебоски" теж змфмався Флі, і коли його побив Джон Гудмен, він почав повзати по дорозі з нацискім шоломом на голові і з зпущиними штанами :lol: ... Доречі якщо в кого є то поділіться пліз...

B.E.S.

05-05-2007, 20:44

Такий,про бандитів,поліцейських...Як нема?Ось:
http://sklad.vn.ua/video?pat=%CD%E0+%E3%F0%E5%E1%ED%E5+%E2%EE%EB%ED%F B&page=0&detail=1606110068#desc
Я по пошуку пробв і воно мені написало "нет совпадений". Добре, скачаю і побивлюсь...

B.E.S.

06-05-2007, 17:08

Флі розповів про те, що збирається працювати з Діснейлендом.Голосом бас-машини Перців буде озвученний один із атракціонів...

Joe

06-05-2007, 17:27

"Большой Лебоски"
є, поділюсь, пиши в пс

B.E.S.

09-05-2007, 21:18

аааааа....тількищо подивилась концерт РХЧП Live At Slane...це щось з чимось...вау :o ...хоча я й до цього його бачила по Ентеру,але він там був не повний та ще й вимкнули світло :?) ...навіть Havana Affair Ramones є....вау...
Да, концерт мега-жир....Мені колись ЛьоваР приніс...РХЧП зе бест...
В мене прохання, якщо щось цікаве буде йти по ТВ, то напишіть сюди або ПС.....по ентеру включив на середині концерту....

RedGreen

09-06-2007, 16:01

ахаххахххах.... :lol:

SKATEBOARDER

09-06-2007, 16:03

ахаххахххах.... :lol:
Боже %\
где ты эти уродства находишь :|

потратила траф последний,ано тебе надо,луче б на асю оставила :|

JOSIE

10-06-2007, 13:56

ахаххахххах.... :lol:
фууууууууу,уродство %\
гіршого малюнка я ще не бачила %\

B.E.S.

10-06-2007, 16:26

фууууууууу,уродство %\
гіршого малюнка я ще не бачила %\
Чого ви так реагуєте. Ну не кльовий, но нормальний малюнок. Попробуй намалюватий краще...

Cold

10-06-2007, 18:01

RHCP
Очінь прікольная група!!! Асобінна пєсьня Venice Queen :yes: :yes: :yes: Вобшім мінє нравицца!!!!!

Cold

10-06-2007, 18:04

фууууууууу,уродство %\
гіршого малюнка я ще не бачила %\
Хтота старался, а ти так гаваріш!!! :confused: :confused: :confused:
В палнє ніплоха нарісована!!! Папробуй кручє нарісавать!!!! :?) :?)

Схожа на дощ...=)

10-06-2007, 18:22

ой...обожаю тексты....настолько классно связаных между собой слов, не имеющих никакой связи , я еще не слышала.....
нууу...музыка эт...эт прост талант......ыхххх......фота в одних носках из "Миксера" у меня в шкафу висит=)))))кхххх

Схожа на дощ...=)

10-06-2007, 18:38

Да....тексты у них конечно своеобразные :?) ,но мож автор понимает свои несвязные фразы,хотя у них и есть связные песни...а старые тексты песен-то то вообще пошлятина еще какая,но не все конечно...ну они вроде пошлятину переросли...люблю я их
ой....а я лав песню про зефир....тип лети далеко мой зефирчик и т.д....ааа...ани зе бест)))))

Схожа на дощ...=)

10-06-2007, 18:43

ооооууу....то моя улюблена пісенька...Zephyr Song з By The Way.... Хоча я всю їхню творчість люблю:yes:
хм.....а мне оооооч нра Other side !!!!!!!! ото блин такая песня, шо даж маме моей понравилась....))))ыххх :)

B.E.S.

10-06-2007, 21:08

JOSIE

11-06-2007, 11:31

Чого ви так реагуєте. Ну не кльовий, но нормальний малюнок. Попробуй намалюватий краще...
в цему малюнку мені подобається все :yes:
КРІМ ЕНТОНІ %\

B.E.S.

11-06-2007, 12:17

в цему малюнку мені подобається все :yes:
КРІМ ЕНТОНІ %\
Згоден... :yes:

RedGreen

11-06-2007, 20:05

Эта калифорнийская команда стяжала себе славу, выступая на живых концертах, одетая лишь в длинные носки на стратегических местах. Они напоминают об этом релизом своего дебюта, посвященного 20 годовщине своей истории.

Red Hot Chili Peppers запустили свой одноименный дебютный альбом в 1984, и с тех пор у них было достаточно трагедий и буйства. Основатели группы Энтони Кидис (вокал) и Майкл Балзари (бас) - более известный как Фли - пережили в 1988 смерть своего первого гитариста Хилела Словака и героиновую зависимость двоих его последователей, Джона Фрусчанте и самого Кидиса.

Вереница гитаристов приходила и уходила, покуда Фрусчанте не вернулся в лоно группы после своего ухода в 1992. Ударник Чед Смит завершил постоянную композицию группы. В этом году Chili Peppers ездят по миру, представляя песни с нового альбома "By the Way".

TRM пообщался с басистом Фли, дабы развенчать взросление одного из величайших американских рок-деятелей.

Химия - это и правда ваш секрет, да? Вы с Энтони Кидисом возвращаетесь к тем временам, когда вам было 14 или 15?

Мы познакомились в школе, когда нам было 15.

Вы, должно быть, практически всегда знаете, о чем думает другой.

Да, и это может быть как хорошо, так и плохо (смеется) . Знаете, у нас с Энтони очень близкие отношения вот уже 25 лет. И всегда они были как очень дружеские, так и очень конфликтные. Ну, это выглядит так: я точно знаю, что некоторые вещи нас друг в друге огорчают - но без них мы не смогли бы сделать группу такой, какая она есть. Потому что каждый из нас заполняет то пространство, который другой заполнить не может. Вместе мы - единое целое, а как люди - полярные противоположности.

А возвращение Джона Фрусчанте в группу вас как-то подзарядило?

Да, это было глобальное подзаряжение - как вы там сказали (смеется). Мы точно омолодились. Знаете, у Джона свое, другое, пространство. Вы спрашивали про меня и Энтони - так вот, Джон в равной степени заполняет собой то важное пространство, которое нам нужно и которого мы лишились, когда он ушел. Так что - Джон нам нужен. Вы нашу группу знаете, и для нашей химии, для того, чтобы мы были группой, которая трогает людей, которая делает заявления, действительно важные для них, Джон Фрусчанте жизненно необходим.

Слово, которое постоянно всплывает во всех статьях о новом альбоме - завершенность. Это хорошо или плохо?

Ммм, хорошо. Какой смысл жить, если ты не растешь? То есть если ты собираешься жить инертной жизнью и оставаться таким же, прятать голову в песок и продолжать загнивать в болотце своей сексуальной неполноценности… это цитата из "Spin Tap" (смеется). - ("Spin Tap" - или Спинномозговая Пункция - фильм про якобы культовую одноименную американскую группу, которая на самом деле никогда не существовала - О.Б.) Да я не знаю - пусть будет, как вы хотите. По мне так это никак не повлияло на мою способность веселиться, получать удовольствие или приходить в восторг от музыки или всего, чем я обычно восхищаюсь в жизни. Так что меня это не пугает. Меня не волнует, что я старею. Мне сорок. И это круто, ясно? Жду, не дождусь старости. Жду смерти. Понимаете, ничто из этого меня не страшит. Я всего лишь хочу сделать это с достоинством.

Турне приносят вам все больше радости - или по мере нарастания это становится рутиной?

Да уж, знаете, это становится рутиной. Это очень тяжелая работа - турне. Не то, чтобы слишком - игровая часть дает свободу, раскрепощение, благоговение. Каждый вечер я обожаю это. Обожаю играть. Но все равно это тяжело, несмотря ни на что. Мы играем и играем, затем возвращаемся поздно ночью, и вот я в гостиничном номере, таращусь на стену. К счастью, я могу практиковаться на моей трубе, читать книги и слушать Диззи Гиллеспай. Но, понимаете, это работа - и мы работаем. Чтобы поддерживать уровень шоу таким, каким мы хотим его видеть… мы должны по-настоящему заботиться о себе. Так что мы пытаемся много отдыхать, правильно питаться, хорошо спать и делать правильные вещи, чтобы не подвести людей. Каждый вечер, выходя на сцену, мы хотим быть в максимально лучшей форме, на какую только способны. И когда мы в турне, наступает по-настоящему целеустремленная, почти монашеская концентрация на том, что мы делаем.

Вы полностью изменили стиль жизни, не так ли? Вы занялись йогой. До сих пор продолжаете заниматься?

Да, я занимаюсь йогой. То есть не употребляю наркотики - ведь вы это хотели спросить?

Как это повлияло на вашу музыку?

Ну… легко сказать: "Я завязал с наркотиками, и моя музыка изменилась". Все всегда меняется. Не думаю, что моя музыка изменилась. Музыка, которую я создал, которую мы создали все вместе, менялась только во времена, когда мы были абсолютно без мозгов… и потом, когда мы завязали с наркотиками, она также изменилась. Происходила постоянная эволюция. Так что я не могу увязать одно с другим, даже сейчас, когда очевидно, что с нами произошли большие перемены. Когда вы все время от чего-то в восторге, это сильно отличается от того, когда вы постоянно вынуждены переносить боль. Я хочу сказать, у каждого человеческого существа есть огромная пустая чаша боли и страданий, которую нужно нести по жизни. И каждый пытается заполнить ее чем-нибудь. Так что если вы сталкиваетесь с болью без мужества и боретесь с этой своей стороной, это, конечно, совсем другое.

RedGreen

11-06-2007, 20:07

:cry:
Концерты
Kyocera Dome Osaka - Osaka
19 Марта 2007

Tokyo Dome City - Tokyo
22 Марта 2007

Tokyo Dome City - Tokyo
23 Марта 2007

Memorial Drive Tennis Club - Adelaide
7 Апреля 2007

Sidney Myer Music Bowl - Melbourne
8 Апреля 2007

Sidney Myer Music Bowl - Melbourne
10 Апреля 2007

Sidney Myer Music Bowl - Melbourne
11 Апреля 2007

Brisbane Entertainment Centre - Brisbane
13 Апреля 2007

Brisbane Entertainment Centre - Brisbane
14 Апреля 2007

Acer Arena - Sydney
16 Апреля 2007

Acer Arena - Sydney
17 Апреля 2007

Acer Arena - Sydney
19 Апреля 2007

Parc Des Princes - Paris
6 Июля 2007

RedGreen

11-06-2007, 20:13

Интервью Джона Фрусчианте для сайта Dotmusic
Джон Фрусчианте - очень увлекательный собеседник, который, к счастью, вновь занялся тем, что он делает лучше всего - созданием музыки.

Пока что, диск 'To Record Only Water For Ten Days' на миллионы миль отстает от записей Red Hot Chili Peppers, но очевидно, что перед альбомом никогда не стояла цель поравняться с ними. Джон объясняет, что для него это естественный процесс - писать и записывать музыку, а затем выпускать ее.

"Когда я пишу песни, я всегда пою их моим друзьям," говорит Фрусчианте. "Для меня нет разницы, слушает ли меня один человек или 250'000 тысяч. Главное - это духовное состояние тех людей, для которых я играю.
Даже, когда я пишу в записной книжке, я чувствую души, смотрящие на меня. Мне кажется, что за мной все время наблюдают. Для меня находится в комнате и писать песню, это практически тоже самое, что и непосредственно играть ее для людей."

Dotmusic догнал Фрусчианте после сольных концертов в Лондоне (где он играл песни, "так, как они были записаны - только я и гитара") и выяснил, что его первый альбом был записан еще до ухода из Перцев, когда он "понял, что это была последняя музыка, которую он сделает. После записи у меня не было никаких намерений выпускать ее."

Его второй сольный альбом 'Smile From The Streets You Hold' был преимущественно составлен из песен этого же периода. Джон раскрыл, что за время, пока он не был в группе, он "записал только три песни за 6 лет".

Так что помогало твоему альбому?

"Находясь в Чилийских Перцах, я постоянно концентрируюсь на игре своей гитары, но и писать песни для меня обычное дело. Эти песни я написал поздно вечером, после работы в Перцах. Это произошло очень быстро.
Это то, что присуще мне, это похоже на дыхание. Ничего не придумывается заранее, у этого нет никакой цели, лишь поднятие моего настроения. Я люблю петь, люблю писать песни. Я живу, ем и дышу музыкой. Все, о чем я думаю - это музыка."

Отличается ли этот стиль от того, который ты использовал в группе?

"В ЧП песни состоят в основном из пяти второстепенных рифов, для гитарной партии это неплохо. Небольшой риф будет у Фли или у меня. Затем мы показываем друг другу у кого, что получилось, и вместе собираем все в единое целое. Это - медленный процесс. С момента начала... когда мы импровизируем, может пройти пять-шесть месяцев до того, как песня будет закончена.
На мои песни от момента появления идеи до завершения уходит час или два. Я не прекращаю писать песню до того, как она будет закончена. Это два полностью различных типа вдохновения. Я слышу структуры и пытаюсь найти соответствующие чувствам из моей головы электронные звуки."

А какой стиль ты предпочитаешь?

"Никаких предпочтений у меня нет. Они оба совершенно естественны для меня. Это тоже самое, что спрашивать, что больше нравится, вдыхать или выдыхать?"

Совершенно очевидно, что условия, окружавшие Фрусчианте во время работы над этим альбомом были совершенно различны, поэтому dotmusic спросил, как это отразилось на звуке записи.

"Тогда я был непостоянен и рассеян, но сейчас я убеждаюсь, что каждая нота находится на правильном месте.
На первых двух своих альбомах я много импровизировал над пением. Пытался найти себя как автора песен. Песни были больше экспериментами, чем настоящими композициями. С тех пор, как я снова начал играть на гитаре три года назад, если появляется вдохновение для песни, я обязан закончить ее, сделать лучше, чем она может быть.
Теперь я знаю, для кого я тружусь, какую часть вселенной представляю, знаю, какие чувства хочу дать людям, и это достаточная причина доводить каждую песню до конца."

"Если бы я не открыл для себя панк-рок, я не знаю, чтобы могло случится со мной," так ответил Фрусчианте на вопрос, является ли музыка его спасением.

"У меня было полно запутанных чувств, и найти людей, которые, как я думаю, созданы из того же материла, что и я, испытывающих такую же боль, это то, что засталяло меньше страдать. С тех пор, как я стал думать о музыке с любовью, это стало сродни медитации для меня, это успокаивает мою голову, поднимает настроение, когда ничто другое не помогает."

"Если бы не было ничего, кроме домов и улиц, жить вообще не стоило бы. Что делает жизнь замечательной, так это - взрыв крастоты, исходящий от творческих людей. И образы, когда я, например, думаю о Дэвиде Боуи, у меня появляются невероятно успокаивающие ощущения, потому что я люблю его."

RedGreen

11-06-2007, 23:20

2003
Q: Где вы сейчас находитесь и что делаете?
Энтони Кидис: Я в Юте. Здесь десять градусов, идет снег, но в моей комнате тепло. Мы только что закончили 16-дневные съемки видео, и я готов немножко отдохнуть.

Q: Что бы вам хотелось получить сейчас 200 раз?
Энтони Кидис: Хочу 200 поцелуев от моей собаки Бастера.

Q: Он, наверное, очень необычный…
Энтони Кидис: Он родезийский риджбек (Rhodesian Ridgeback). Это замечательные собаки. Смотришь в их глаза, и они проникают тебе прямо в разум. Эти собаки очень душевные.

Q: В чем секрет вашей вечной молодости?
Энтони Кидис: Ха-ха! Годы жуткой наркозависимости и курения всего, чем можно набить трубку, ненависть к себе, саморазрушение - чудовищное поведение. Но работа в группе сохранила молодым мое сердце. Это и эмоционально-духовный, и физический опыт. Группа держит меня в движении. А еще мои мама и папа очень любят жизнь, и я унаследовал от них этот дар.

Q: Какой момент был самым светлым за последние 16 лет?
Энтони Кидис: Ну, это как если посадить на колени трех своих чудных детишек и назвать, кого ты из них любишь больше всех. Думаю, можно сказать, что таким моментом был день, когда Джон Фрусчианте вернулся в группу. Это было лето 1997 года, до этого же мы пять лет не разговаривали. Мы просто взяли и простили друг друга. Это был незабываемый ярчайший момент.

Q: Ну, а самый мрачный?
Энтони Кидис: Таких было несколько, но самым ужасным была смерть Хилела (первый гитарист Red Hot Chili Peppers Хилел Словак умер от передозировки героина 25 июня 1988 г.). Нет ничего хуже, чем потеря самого близкого друга, когда ему немногим за 20. Хилел был одним из самых любящих и талантливых людей на земле. Хорошо то, что я провел с ним 11 фантастических лет.

Q: Каким вы себя видите в следующие 16 лет?
Энтони Кидис: Надеюсь, папашей на серфинговой доске со своими детишками, пишущим много музыки и живущим возле океана.

Q: Какой самый лучший совет вы получили в жизни?
Энтони Кидис: Пытаться быть честным с самим собой.

Q: Кому вы в последний раз писали?
Энтони Кидис: Это личное, но это была моя девушка Хейди.

Q: А, да, супермодель Хейди Клум. Что вы ей написали?
Энтони Кидис: Опять же, это личное, но я не побоюсь сказать вам. Я написал: "Привет, Хейди, хо, я высоко на вершине горы, а хотел бы быть рядом с твоими теплыми местечками".

Q: Когда вы в последний раз назюзюкивались?
Энтони Кидис: В смысле, напивался? Где-то в период, который мы зовем девяностыми. Сейчас я пьянею от других вещей - воздух, запахи, звуки. Похмелье гораздо меньше, и мне не нужно чувствовать себя кем-то еще, кроме себя.

Q: На что похож Бог?
Энтони Кидис: Все, что нужно сделать - раскрыть глаза и оглядеться.

Q: Какие фантазии вы отказались осуществлять?
Энтони Кидис: Забить трехочковый бросок в игре НБА, этого никогда не случится, если только я не проникну в виртуальную вселенную. Баскетбол прекрасный вид спорта. Я фанат Лейкерс.

Q: Кто, по-вашему, самый великий ныне англичанин?
Энтони Кидис: Гарри Поттер. Вы знаете кого-либо лучше?

Q: Расскажите анекдот.
Энтони Кидис: Что последним делает стриптизерша с собственной "жопой", перед тем как выйти на работу? Оставляет его на репетиции! (игра слов: What's the last thing a stripper does with her asshole before going to work? Drops him off at rehearsal - в английском слово "asshole" означает "жопа" - применительно как к пятой точке, так и к человеку, то есть парню-придурку этой стриптизерши)

Q: Забавно.
Энтони Кидис: А как называется музыкант без подружки? Бездомный.

Q: Вы думаете, то что вы делаете - стоящее дело?
Энтони Кидис: И всегда было стоящим. С первого дня существования группы я почувствовал огромную волну удовлетворения. Это дает моим мозгам и духу жизненное направление. Прямо сейчас я нахожусь высоко в американских горах, ему хорошую еду и собираюсь играть рок-шоу на улице, под небом Юты, где все люди светятся любовью. Конечно, были в жизни моменты взрыва эгоизма и депрессивного умственного затмения, но ведь такова жизнь - комбинация хорошего и плохого.

RedGreen

11-06-2007, 23:25

Без нашей искренней любви друг к другу мы бы давно уже исчерпали себя. Мы продолжаем писать музыку только потому, что это нам в кайф" - Энотни Кидис

Однажды в студеную зимнюю пору (это было в 1979 году) парень по имени Энтони, в то время ученик 10 класса одной из школ Лос-Анжелеса, зашел в бар встретится с близким другом. Каково же было его удивление, когда он увидел, что его товарища избивает какой-то идиот с глазами сумашедшего. Этим идиотом оказался не кто иной, как будущий басист Red Hot Chili Peppers Фли.

"Энтони подлетел ко мне и схватил за горло, закричав, что вышибет мне мозги. Выглядел он как лунатик. Однако, когда мы вышли "поговорить", тонеожиданно обнаружили общие взгляды на многие вещи", - вспоминает Фли много лет спустя.

В тот самый день у них и зародилась идея создать группу. Остальных участников долго искать не пришлось, так как все они учились в Hairfax High School. Вскоре появилось и название, его придумал Энтони, прогуливаясь как-то по голливудским холмам. Ему вспомнилось, как месяц назад он неплохо провел время в лондонском баре "Chili Willie & The Red Hot Peppers". Он немного поразмыслил и остановился на Red Hot Chili Peppers. Название есть, ну а музыка приложится.

АЭнтони Кидис в детстве жил с матерью, но все время скучал по отцу и в 11 лет перебрался жить к нему в Лос-Анжелес. Там он уйму времени проводил на пляже, катаясь на водных лыжах. Любил также попрыгать в бассейн с крыш ососбняков лос-анжелесских миллионеров. Однажды во время одного из таких прыжков он сильно повредил себе спину, но даже не обратил на это внимания. В перерывах между занятиями серфингом и музыкой Кидис не забывал еще и приукрасить свое тело. Его первой татуировкой был портрет индейского вождя Nez Perce, который погиб в 1904 году. Его лицо смотрит на нас с левого плеча Энтони, а на правом разместился еще один известный лидер американских индейцев по кличке Sitting Bull. Энтони и сам с его длинными волосами и растатуированным телом здорово смахивает на индейца, хотя фамилия Кидис, как известно, - литовская.

Фли сначала пробовал себя за ударными , затем начал играть на трубе, целыми днями не вылезая из дома. Когда он переключился на бас, единственным советом, который дал ему школьный учитель музыки, был: "НЕ дергай струны так сильно, парень".

Любимая машина Фли "Mersedes Benz". Его собственный шестисотый "мерс", на котором он разъезжает по Лос-Анжелесу, раскрашен во все цвета радуги наподобие клоунского фургона.

В начале карьеры Фли предлагали место в heavy-metal группе FEAR, однако Фли отказался: "Я люблю играть тяжелую музыку и вышибать shit из моего баса, но предпочитаю делать это в стиле фанк". Надо сказать, что это ему отлично удается. Совместив такие разные вещи, как heavy jazz и фанк, Фли сумел создать свой собственный неповторимый стиль игры и привнес много нового в мир музыки, за что и был удостоен звания лучшего бас-гитариста 1996 года. Его стиль игры сразу же выгодно выделил RED HOT CHILI PEPPERS на фоне остальных групп 90-ых.

Дэйв Наварро пришел в RHCP только в 1994 году после распада JANE'S ADDICTION. Он так органично вписался в коллектив , что, думается, сумеет продержаться в группе дольше, чем все предыдущие гитаристы, которых до Наварро в RHCP было аж целых шесть (Хиллел Словак, Джек Шерман, Дивен "Блэкберд" МакНайт, Джон Фрусчианте, Эрик Маршалл, Джесс Тобиас).

Чэд Смит. Его первой барабанной установкой была куча коробок из-под мороженного, которые притащил его отец с местной фабрики. По слова Чэда, он парень со Среднего Запада, с хорошими манерами, который с детства увлекался спортом. Прийдя в группу после ухода первого барабанщика Джека Айронса, Чэд сразу стал пытаться образумить остальных "безумных перцев" (Кидис и Словак принимали наркотики; Фли не кололся, но зато пил за всех остальных). Однако все его попытки ни к чему не привели, и только смерть Хиллела заставила Энтони и Фли "завязать" (хотя бы на некоторое время).

Итак, когда состав RHCP утвердился музыканты решили не маятся дурью , а сразу начали играть музыку. С их сексуально-направленной лирикой, заводными фанк-ритмами в комбинации с необычным и шокирующим внешним видом (зачастую единственной одеждой а сцене для них служит красный колпак на голове и длинный белый носок на другом, не менее важном, месте) "перцы" стали одной культовых групп Лос-Анжелеса. "We are not just cocks in the socks", - любят говорить они о себе, однако в начале карьеры к ним многие относились как к четверке приколистов, группе для веселой вечеринки.

Первой песней, написанной Энтони и Фли, была "Out In L.A.", которая вышла в в 1994 году на одноименном сборнике раритетов. Первыми студийными альбомами стали "The Red Hot Chili Peppers" (1984), "Freakey Styley" (1985). Работы эти нельзя загнать в какие-либо рамки, так как это "острая"смесь фанка, рока, рэпа, панка по формуле "Fun is name the game".

Однако не все было так безоблачно, как может показаться. В 1987 году от передозировки героина скончался Хиллел Словак, а Кидис (который также сильно пристрастился к наркотикам) впал в депрессию: "На его месте мог оказаться и я; смерть Словака сильно повлияла на меня, заставила отказаться от наркотиков."

В 1989 году группа выпускает очередной альбом "Uplift Mofo PAry Plan", в записи которого принимает участие несколько разных гитаристов. И только к 1989 году состав RHCP более-менее утвердился с приходом Джона Фрусчианте. Ему было всего 18, и к тому времени RHCP уже являлись для него легендой. Он был помешан на музыке и целыми днями ничем больше не занимался, кроме игры на гитаре. Джон отлично подходил "перцам" по имиджу (с ирокезом на голове и неприличными татуировками по всему телу), был таким же безумным на сцене и в жизни. С ним группа выпускает следующий альбом - "Mother's Milk" - в 1989 году, который вывел "перцев" из разряда андеграунда и помог им найти большую аудиторию слушателей.

Вскоре RHCP отправляются в большое турне, по окончании которого записывают потрясающий суперальбом "Blood Sugar Sex Magic" (1991), который привлек к четверке из Лос-Анжелеса внимание всего мира. Став мультиплатиновым и принеся группе мировую известность, он до сих пор является одним из лучших в мире современной музыки.

С "Blood Sugar Sex Magic" группа отправляется в долгсрочной всемирное турне, в ходе которого они выступают хэдлайнерами на легендарном фестивале "Lollapalooza'92" вместе с PEARL JAM и SMASHING PUMPKINKS. Затем в 1994 году их приглашают на знаменитый "Woodstock", где костюмированное шоу "перцев" выряженных в электрические лампочки, а потом одевшихся как группа Джимми Хендрикса, выступавшая на первом фестивале (роль самого Хендрикса исполнил Кидис), запомнилась многим, посетившим их выступление (там впервые в качестве гитариста RHCP появился Наварро). К этому времени в группе уже не было Фрусчианте, который вынужден был уйти из-за пристрастия к наркотикам. "Он дошел до такого состояния, что не мог больше оставаться с нами, - говорит Чэд. - Нам было очень жаль его, потому что он хороший музыкант и гитарист."

"Перцы" уезжают на Гавайи и приступают к записи "One Hot Minute". Выпуск первоначально был запланирован на лето 1994, однако его выход несколько раз откладывался. Появившись на прилавках магазинов , альбом сразу же дебютировал под номером четыре в Billboard Hot 200 Album Chart. Продюссером этого, как и предыдущего альбома, стал Рик Рубин, также известный по работе с BEASTIE BOYS и PUBLIC ENEMY. На альбоме 13 песен, переполненных как фирменным вокалом Кидиса, так и необычной для "перцев" игрой Дейва на гитаре.

"В этом альбоме я сочинял партии не только для баса, но и для электрогитары, - рассказывает Фли. - Может быть по-этому все предыдущие наши работы кажутся теперь мне однообразными, где почти все мелодии держались на басе. Но самое главное, что вместе с музыкой я перенес в "One Hot Minute" мои переживания, и теперь я уверен, что он получится чертовски хорош".

Сейчас после успеха последнего альбома, группа уверена в своих силах как никогда. В том числе это связано и с сольными проектами. Фли принял участие в записи нашумевшего альбома Аланис Мориссетт, Чэд с Дэйвом готовят сольный проект, Кидис выпустил альбом с Dr. John, Дэйв и Фли были задействованы при записи песни "Hard Charger" PORNOFOR PYROS. Кроме того, Наварро и Фли приняли участие в турне возродившихся JANE'S ADDICTION. Так что поклонники могут быть уверены - "перцы" остры как никогда

B.E.S.

12-06-2007, 06:44

Треба буде почитати...
з.і. прощавай мій 666 пост... :cry:

B.E.S.

12-06-2007, 06:47

B.E.S.

12-06-2007, 11:01

Т1льки ,якщо б вони приїхали,добре було б,щоб вони виступали в якомусь залі,а не на площадці якійсь,бо я буду точно бачити крапки....
В Палац би Спорту їх... І під саму сцену...жир...

JOSIE

12-06-2007, 12:30

В Палац би Спорту їх... І під саму сцену...жир...
ооооооооооооооооооооооооо оо %\ жииииииииииииииииииир буде :yes:
я навіть не знаю що краще- приїхалиб вони чи ні :confused:
в мене буде істерика якщо вони приїдуть- а в мене на той час будуть проблеми з грошима

The Punisher

12-06-2007, 23:54

Я буду робити те,що робе твій смайл

превед! :)

кста..... у тебя есть какие-то концерты Перцев??? ;)

B.E.S.

13-06-2007, 07:58

превед! :)

кста..... у тебя есть какие-то концерты Перцев??? ;)
В мене є "Live At Slane" з альбомом By The Way...

B.E.S.

13-06-2007, 10:52

Прівєт,в мене є той,що в B.E.S`a і ще один, я з Ентеру записувала на відеокасету.... :yes:
Він в тебе на касеті, чи ти його вже на диск скинула?... І що за концерт?

JOSIE

13-06-2007, 12:04

Ну це взагалі концерт мій і скейтбордер,він на відео-касеті,здається з альбому Californication,там у Кіддіса ще ірокез...
будем обидві ходити лисі :cry:

ащо,я на касету не давала гроші? :rolleyes:

RedGreen

13-06-2007, 13:03

будем обидві ходити лисі :cry:

ащо,я на касету не давала гроші? :rolleyes:
Не пам*ятаю,вважай шо то твоє теж,те що наше-те й твоє,і навпаки :?)

WwaazZzaapP

13-06-2007, 13:11

паслушайте песню Клаудконектид :good: :Dance2: :yahoo:

WwaazZzaapP

13-06-2007, 13:39

']:yes:
и Metaphor :yes:
:Dance2: :Dance2:
нет
Клаудконектид!
метафор гамно

SKATEBOARDER

13-06-2007, 15:32

паслушайте песню Клаудконектид :good: :Dance2: :yahoo:
очень смешно :|

Cold

13-06-2007, 18:23

а хто знает па скока им лет???? :confused:

Azazello

14-06-2007, 00:58

Чёт у меня почти все их альбомы,за исключением пары штук,а я их не слушаю :rolleyes:
А вообще група классная :)

RedGreen

22-06-2007, 00:20

Red Hot Chili Peppers выбрали победителя конкурса «Создай клип для "CHARLIE"»
Вдохновенный режиссер из Лос-Анджелеса выиграл $5 000 и путешествие в Париж на встречу с группой

Red Hot Chili Peppers выбрали победителя конкурса, проходящего на видеообменном сайте YouTube, в котором поклонники их музыки предлагали свои творения на роль официального видеоклипа для "Charlie".

Из более чем 420 предложенных почитателями роликов победителем стал клип Омри Когена (Omri Cohen), двадцатипятилетнего режиссера из города Тарзана, штат Калифорния. Этот клип объявлен официальным клипом Red Hot Chili Peppers для "Charlie", и его можно посмотреть на YouTube и MySpace. Коген получит денежное вознаграждение в $5 000, а также путевку в Париж для встречи с группой и присутствия на их выступлении 6-го июля.

"После просмотра многих и многих выдающихся вариантов, я наконец увидел клип для "Charlie", от которого я прослезился," рассказал ведущий певец группы Энтони Кидис (Anthony Kiedis). "Когда я посмотрел на мою девушку, оказалось, что она тоже плачет. Тогда я понял, что у нас определился победитель".

fell up

22-06-2007, 00:26

B.E.S.

22-06-2007, 10:15

Вот: http://www.rhcprussia.com/ ,а что?
А прямішу силку на кліп можна?

Joe

22-06-2007, 11:58

http://youtube.com/watch?v=wNvOUkRTkz8

Joe

22-06-2007, 12:43

дивилась Сharlie,то недуже зрозуміла кліп,так як нема грошей,щоб до кінця дивитись
так там весь кліп таке. тільки в кінці присвята якимось людям.

RedGreen

25-06-2007, 12:10

:?) ....

RedGreen

25-06-2007, 14:49

Обажаю клип Роуд Триппин... :) :heart:

RedGreen

25-06-2007, 14:49

Эээххх :)

RedGreen

25-06-2007, 22:29

Моя улюблена пісня... :heart:

RedGreen

25-06-2007, 22:31

Флі... :)

RedGreen

25-06-2007, 22:34

Журнал FHM, 2003

Тебя часто цитируют, как сказавшего, что знак Red Hot Chili Peppers - звездочка - символизирует "задницу ангела".
Это хорошая цитата - слава Богу, что я один до такого додумался. Да, это, наверное, некий метафорический способ изобразить то, что означает этот символ. Это нечто, защищающее бесконечную любовь к вселенной, хотя, я не думаю, что мы подразумевали это в тот день, когда создавали нашу эмблему.
Сколько красных острых перцев ты можешь съесть за раз?
Я их даже не люблю. Они кислые, а я узнал, мой организм плохо воспринимает такие вещи.
Твое тело, кажется, еще не очень хорошо переносит проделки на сцене?
Точно, как то в Питтсбурге я танцевал с закрытыми глазами и полетел со сцены. Матросиком нырнул где-то метров с трех прямо на голову. Я ударился о бетон и оказался в нокауте.
Наверное, тебе было очень больно?
Ну, когда мне было 16, я сломал спину. Я рос в Голливуде и жил не на пляже, у нас не было никакого пирса, с которого можно было сигануть в океан. Ну и мы после школы забирались на крыши домов, присматривались как далеко мы можем прыгнуть в бассейны, чтобы напугать тех стариков, которые лениво загарали вокруг. Однажды, нас начали преследовать, и я не смог хорошо разглядеть, куда собираюсь прыгнуть. Я промахнулся и преземлился с другой стороны бассейна. Это был день, когда я разбил себе спину, с тех пор постоянно чувствую дискомфорт. Но, по крайней мере, я не остался парализован.
А что за история про твое падение с Харлея?
Черт, это было еще больнее. Я несся по парку, и один человек, явно не подумав, попытался совершить передо мной разворот на 180 градусов. Дорога была узкая, и я врезался в его машину, ударился запястьем и сломал сустав. Доктор Франкенштейн снова соединился все вместе, но такой как раньше, рука уже не была.
Вы парни по-прежнему иногда выступаете раздетыми с одной лишь вашей торговой маркой - носками на ваших джонсонах?
Фокус в том, чтобы использовать любой надетый на ногу носок. Это - часть задачи. Стягиваешь носок с ноги, напяливаешь на причиндал и надеешься на лучшее.

А был когда-нибудь конфуз с увеличивающимся носком?

С годами носки с этим справились, и с другими такими штуками тоже, но до сих пор это - ежедневная работа над собой.
Выходил ли ты как-то в свет вместе со Sporty Spice?
Насколько я знаю, мы всегда были только друзьями. Это было скорее сфабриковано средствами массовой информации. Я гулял с ней, когда она сюда приезжала, просто потому, что она никого не знала в Л.А. Мы несколько раз пообедали вместе, но это не значит, что стали горячей страстной парочкой.
Ты как-то назначил Лайама Галлахера идиотом года. Почему?
Я так сделал? Думаю, он сам попросил меня номинировать его. Разве он не был идиотом последние восемь лет? Я их тайный поклонник, но не люблю признаваться в этом, потому что эго этих парней настолько непропорционально раздуто по сравнению с реальностью, что они не нуждаются больше в подпитке. Зато забавно наблюдать за тем, как серьезно они себя воспринимают. Лайам отличный певец, и, по большому счету, Oasis одна из лучших групп, появившихся в Англии в последнее время. Они хороши, но не настолько какими себя считают.
по материалам chilipeppers.boom.ru

RedGreen

25-06-2007, 22:40

RollingStone.com, 8 июля 2002 год- Энтони Кидис о альбоме "By The Way"

Новый альбом Red Hot Chili Peppers "By The Way" поднимает прекрасный замысел группы в "Californication" на новые, пропитанные гармонией соседствующих голливудских холмов высоты. Возглавляемые продюссером Риком Рубином, перцы создали зрелое и мелодичное произведение, непривычное для панко-фанковых парней, знаменитых своими выступлениями с носками, натянутыми на половые органы.

В новом альбоме очень много Южно-Калифорнийской гармонии - он звучит почти как Red Hot Mamas and the Papas.

Я люблю the Mamas and the Papas и, возможно, подсознательно я вдохновлен ими, особенно Mama Cass. Бывали времени, когда я опускался на самое дно своей жизни, и звук ее голоса тогда становился для меня достаточной причиной, чтобы продолжать бороться.

В первом сингле "By the Way" есть немного и панка, и фанка, а все остальное звучит очень мягко. Вы пытались сделать что-нибудь красивое для мира после событий 11 сентября?

Джон и я отдыхали вместе на Рождество в Сэнт-Бартсе. Плавали в кристальной голубой воде, всем своим видом показывая: "Вы говорите, что мир катится к концу, настало такое разрушительное время - это все чушь собачья". Бесконечной красоты гораздо больше, чем любых неприятностей. И, хотя, то, что случилось 11 сентября, доставило нам огромную боль, но в этом и заключается главный закон природы - вечная борьба между добром и злом.

Как ты относишься к старости?

Я ожидаю ее спокойно. Люди, вообще, очень боятся постареть. Это словно позор. Особенно, в этом городе, где они вырабатывают негативную ауру вокруг красоты старения. Каждый смертельно боится состариться, но, знаете, это ведь настолько прекрасно. Наша музыка столь же важна для нас как и когда-то, она точно также будоражит нас. И мне кажется, эта запись настолько же актуальна и многозначительна для своего времени, как и наши первые диски.

То есть, ты по прежнему чувствуешь ее важной?

Да. Причина в том, какие мы, какими жизненными путями мы идем и, что делаем, мы могли бы отобедать с королевой Англии и сохранить при этом свою панк-рокерскую сущность. Мы могли мы целыми днями напролет разъезжать в лимузинах и летать на реактивных самолетах, и в нас бы все-равно оставалось больше панк-рока, чем в тех группах, которые называют себя такими сегодня. Все наши побуждения правдивы и искренни, и в этом больше сущности панк-рока, чем в людях, которые пытаются звучать также, как кто-то двадцать лет назад.