Red Hot Chili Peppers

[SKATEBOARDER]

ну сколько там еще листков?

[RedGreen]

Во время тура случалось много странностей. Мы играли в Grand Rapids, и старый друг моего папы Алан Башара (Alan Bashara) был промоутером. Он организовал нам концерт в месте под названием Громовой Цыпленок (Thunder Chicken) где-то на окраине. Это была большая провинциальная лачуга, где обычно проходили концерты кантри или кавер-групп REO Speedwagon. Даже то, что вся моя семья и родственники были там, не останавливало нас в нашем привычном шоу. Тем вечером Фли выпил пару бутылок пива перед концетом, а также он не совладал с ликёром, поэтому прямо на сцене он вынул свой член из штанов. Это было не просто высунутым из штанов членом, это было восклицательным знаком в конце песни. Но родители закрыли детям глаза, и люди ринулись к выходу.
Мы уехали из города, и на следующий день в местной газете появилась статья с огромным заголовком: "ЕСЛИ БЫ У МЕНЯ БЫЛ ТАКОЙ СЫН, Я БЫ ЕГО ЗАСТРЕЛИЛ". Все местные резиденты христианской реформы говорили о том, насколько ужасными мы были, что мы были дьявольским семенем. Моя мама не оставила это просто так. Она ответила с горячим материнским сердцем и написала письмо редактору: "Вы не знаете моего сына. Он один из лучших людей на Земле. Его способность сострадать и помогать его ближнему выше всего, что вы делали в жизни. Я настаиваю на том, чтобы вы взяли назад все негативные слова, которые вы сказали о моём мальчике".
Спустя пару недель в дороге, стало ясно, что Боб не был самым ответственным водителем в мире. Поэтому Линди нанял парня по имени Бен (Ben), и ещё один человек втиснулся в синий фургон. И Бен, и Боб получали что-то около двадцати долларов в день на еду, и Боб заключил с Беном сделку. Он отдавал ему половину его дневной зарплаты, если Бен выполнял все его обязанности в дороге. А оставшиеся деньги Боб тратил на пиво.
И наркотики. Каждый вечер мы по возможности что-то принимали. У меня не было героиновой зависимости, но была постоянная тяга к кокаину, особенно когда я был пьян. Спустя ещё немного времени в дороге, я превратился в радар по поиску наркотиков. Мы играли в каком-нибудь замшелом клубе, и я находил человека, который, по-моему, должен был быть дилером или хотя бы должен знать дилера. Люди, принимающие наркотики, найдут их по запаху даже в пустыне, если нужно. И они найдут кодеиновый сироп от кашля или человека, у которого есть рецепт на то, что лучше всего напоминает наркотик. Это странно, но я оставался в живых и очень хотел быть частью жизни, в то время как разрушал эту жизнь внутри себя. У меня была эта двойственность: убивать себя наркотиками, а потом есть действительно хорошую пищу, упражняться, плавать и стараться быть частью жизни. Я всегда двигался взад-вперёд на каком-либо уровне.
Иногда у нас были наркотики, но не было шприцов, чтобы вколоть их. Мы остановились на безумной окраине Кливленда однажды, и я ужасно не хотел выходить из мотеля, чтобы найти наркотики, поэтому я послал Боба. Прошёл час. Два часа. От Боба ни звука. Я вышел в ту страшно холодную ночь и спросил прохожего, где кто-нибудь может найти наркотики в Кливленде. Он направил меня в работающую всю ночь кофейню около трёх кварталов оттуда. Вдалеке я увидел неоновый свет, и это был маяк надежды. Я вошёл и осмотрел помещение. И точно. Там за одним из задних столиков сидел Боб в своём рваном пиджаке, со спутанными волосами и с двумя сумасшедшими большими чёрными девками.
Я подошёл к ним и увидел, что одна из этих огромных девок сидела по другую сторону стола. Похоже, она взяла Боб в оборот. Я подумал, что она выглядит как чёрный кливлендский трансвестит. Но потом я присмотрелся и увидел за всей этой помадой, ресницами и флуоресцентной одеждой серьёзную мускулатуру, и я понял, что она точно чёрный кливлендский трансвестит. А потом я увидел, как она вся была на Бобе, положила руку ему на член, соблазняя его. Я начал кричать: "Отвали от моего друга! Отвали от моего друга!". Я уже был готов полезть в драку, но потом понял, что Боб улыбался, ему было хорошо. Они сидели там часами и покупали ему выпить. А мы так и не достали наркотики в ту ночь.
Но мы достали их в Чикаго. Мы играли в полном зале, и я вышел на сцену в колпаке палача, который я носил в клипе True Men. Затем я снял маску и нырнул в зрителей, в то время как пел. Группа отлично зажигала, а одна сексуальная, миниатюрная, клубная девочка, которая была безумно симпатичной, схватила меня, бросила к своим коленям, сдёрнула мои штаны-стретч и начала делать мне минет прямо там. Я оценил этот шаг, но у меня не было времени и намерения заниматься сексом именно тогда. Я хотел круто зажечь в этом месте.
Мы закончили шоу, и каким-то образом Боб сумел достать внушительное количество кокаина. Мы остановились в маленьком огороженном районе Travelodge в старой части города c колючей проволокой вокруг. Но нам было всё равно, потому что у нас был кокаин, таблетки и немного пива. Мы пошли к себе в комнату и начали принимать огромные количества купленного в клубе кокаина. Бедный Бобби постоянно был в кокаиновом психозе и постоянно говорил, как он должен остановиться, потому что полицейские вертолёты шли на посадку за окном. Он приклеился к окну, уверенный, что видит вертолеты. Я точно не помню, были ли вообще вертолёты, но если бы они были, им было бы наплевать на двух парней принимающих кокаин в Travelodge.
Боб просто обезумел и был готов побежать на стоянку и сдаться полиции. Я пытался его успокоить. Он вроде собирался, но потом снова начинал: "Они идут. Они идут снова". Он часами сжимался от страха, пока кокаин не закончился, как это обычно выходит. Потом мы проснулись в пять утра, и наш мозг требовал ещё допамина. Мы нашли немного выпивки, выпили и загнали себя в эту полусонную палату пыток, где птички Сатаны поют за окном. Это было далеко не весело. Одни из самых угнетающих ощущений, известных человечеству, приходят в этот утренний ад, когда кончается кокаин, и ты находишься в каком-то захудалом отеле, а солнце поднимается, и нужно куда-то идти. Несколько раз в том туре, я проводил эту ночь наркотиков и потом садился в фургон, спал на полу под сидениями всю дорогу до места концерта, а, когда нужно было вставать и как-то находить силы для шоу, чувствовал себя как восковая фигура с ядром из пенополистирола.
Прошёл месяц тура, когда мы приехали в Нью-Йорк, и для Боба это было слишком. Мы остановились в отеле Iroquois на Таймс Сквер, которая была в шаге от роскошного отеля. Фли, я и Боб жили в одной комнате, и я пошёл к пожарному выходу, чтобы прорепетировать песни, потому что это был Нью-Йорк, и я на самом деле хотел сделать всё в лучшем виде. Я собирался показать в Нью-Йорке новый имидж: женская шапочка для купания, реально большие солнечные очки, мой привычная Пэйсли-куртка, и для этого шоу в клубе Pyramid надувной жилет, который я украл, когда летел в Детройт. В нужный момент, я включил патроны с углекислым газом и надулся.
Тем вечером у нас была самая фантастическая публика - смесь из оттягивающихся королев, хиппи, конченых наркоманов, готов и панк-рокеров. Мы зажигали и выполнили нашу миссию, а потом пошли на разные вечеринки. На следующий день мы собрались пред нашим отелем, рядом с фургоном. Мы должны были играть в Maxwell's в Хобокене, Нью-Джерси. Боб не спал всю ночь, и реально для него эта история подошла к концу. Он толкал свой чемодан на тротуар, ударяя ногами в землю, вопил и орал: "Со мной не будут так обращаться!".
- Обращаться как? Ты ешь три раза в день, тебе дают жильё и платят. Бен делает всю работу за тебя, итак, всё, что тебе остаётся делать - только пить, а ты всё равно куда-то пропадаешь. Так как мы к тебе относимся? - спросили мы.
- Это всё насмешки. Разве вы не знаете, кто я? Я смогу ничего, если Бен будет здесь. Я ухожу. Я ухожу из этого из этого грёбанного тура, - сказал он.
- О'кей, отлично, а нам нужно ехать, в общем, увидимся в Лос.-А.
- Нет, я действительно больше не поеду с вами, настаивал он.
Нам стало порядком свободнее, когда он ушел. Мы всегда заботились о нём, наслаждались анархией его общества, но к тому времени, когда мы приехали в Нью-Йорк, это перестало быть веселым. Поэтому мы уехали и оставили его там. Он орал, кричал и

[RedGreen]

Повідомлення від SKATEBOARDER

ну сколько там еще листков?

меньше половины

шипел всё время, что мы уезжали. Мы поехали заканчивать наш тур, а он остался в Нью-Йорке и начал работать дилером наркоты, чтобы как-то жить, до возвращения в Лос.-А.
Когда принимаешь много алкоголя или кокаина, мышление становится искажённым и хочется делать много вещей, которые ты бы обычно не делал. Хотя не знаю, из-за наркотиков ли я спал с разными девушками более чем половину тура, пока любовь всей моей жизни была где-то в Лос.-А. В то время моей жизни у меня вообще не было морали. Даже притом, что я никогда не переставал любить Дженнифер, думал о ней каждый день и звонил ей при любой возможности, я легко ей изменял. Это стало импульсом. Если ты не ищешь женщин активно, ты теряешь этот импульс, и даже если ты передумываешь и думаешь, что не прочь, был бы заняться сексом, становится уже сложно. Но если это происходит каждый вечер, и ты в этой зоне, то это становится лёгким, особенно если ты в центре внимания. Это как раз то, чего я хотел на тот момент в моей жизни.
Это изменилось через несколько лет. В один момент эта энергия изменилась, и не нужно было усилий, чтобы заняться сексом с этими девушками, потому что я был в известной группе. Это и было моментом, когда я перестал хотеть заняться с ними сексом. Когда мы были панк-рок группой, о которой никто не знал, я хотел завладеть вниманием людей и показать им, кто я. Это было весело, в этом был смысл, и я не видел в этом ничего странного. Конечно, я говорил Дженнифер, что я был верным, так что я не просто изменял, я ещё и лгал. Но я был бесконтрольным, эгоистичным эгоманиаком, всегда хотевшим получить своё утром, днём и ночью.
Иногда требовалась хитрость, чтобы получить своё, особенно, когда нас селили хотя бы по двое в комнату. Нужно было быть изобретательным. Иногда можно было использовать ванную за сценой или комнату на вечеринке после шоу. Когда я жил с Линди, это было от случая к случаю, не было проблем. Однажды вечером я столкнулся с одной девушкой из Небраски. Это было иронично, потому что Небраска - кукурузный штат, а её лобковые волосы напоминали точную структуру кукурузного шёлка. В жизни встречаются много разных лобковых волос: густые, длинные, короткие, бритые, какие угодно. А у этой девушки рос чёрный кукурузный шёлк на лобке. Она была милой, кроткой, не девкой, не шлюхой, не какой-то девкой, слоняющейся за кулисами. Я привёл её в нашу комнату, а Линди был невозмутим. Он просто лежал в своей кровати, вставил затычки в уши, надел маску на глаза и отключился.
Иногда я объединял мою страсть к наркотикам и девушкам. Мы только что отыграли в Южной Каролине, и я был немного пьян, поэтому сразу отправился на охоту за кокаином. Бармен в клубе нашёл для меня полграмма, и я быстро с ним расправился. Поэтому я был бесконтрольно возбуждённым, когда одна толстая девушка подошла ко мне. У неё был где-то пятьдесят третий размер, с необычной короткой формой. Её талия была довольно большой, а её грудь была как огромные ракеты, которые располагались от локтей вверх до конца рук. Она была симпатичной, хотя вовсе не тот тип, на который я когда-либо западал. Но у неё был наш альбом, и она сказала мне, что я её любимый поэт всех времён. Она дала мне письмо, в котором среди прочего говорила, что мой член - это дельфин, а её киска - океан, и что я должен поплавать в этом океане. Она также написала, что поклоняется даже земле, по которой я ходил, и что она - мой слуга и сделает всё, что угодно для меня.
- Можешь найти для меня кокаин? - спросил я.
Конечно, она могла. Нам просто нужно было поехать в трейлер её дяди в соседний район. Мы приехали туда, там были пушки, пивные бутылки, сигареты, карты для покера, это было настоящий южный наркодилерский трейлер-парк-сообщество. Она достала кокаин, и мы пошли в её маленькую квартирку и сделали абсолютно всё. Когда закончился кокаин, вся одежда слетела с нас сразу же, и у меня был лучший секс в туре с наименее вероятным кандидатом. Потому что она не была типично сексуальной, не было давления, случилось то, что случилось. И мы занимались этим всю ночь с её большой, красивой, похожей на подушки грудью и её безумными экстра-большими формами. Всё время, что мы трахались, она говорила мне, что её мечта сбывалась и к тому же в самом лучшем виде. Позже я обнаружил, что она положила в письмо для меня двадцать таблеток кислоты, так что я смог обменять их в следующем городе на немного кокаина.
К нашему приезду в Новый Орлеан тур уже сворачивался, но уровень удовольствия и взволнованности возрастал. Мы играли в одном из зданий старой Мировой Ярмарки, и у нас были шикарные комнаты за кулисами, с душевыми, кроватями и коврами от стены к стене. Мы закончили сет, когда прекрасная молодая женщина зашла в нашу гримёрку. У неё были обесцвеченные белокурые волосы, красные как пожарная машина губы и гигантские ресницы, которые делали её похожей на перевоплощённую южную версию Мерилин Монро. Так как я был склонен заниматься этим всё время, я сделал первый шаг до тех пор, пока кто-либо смог с ней заговорить. Я схватил её за руку, завёл в ванную и спросил, не могла ли она побыть рядом, пока я принимал душ.
Как только я начал принимать душ, она начала безупречно исполнять роль Мерилин, поющей Happy Birthday Джону Ф. Кеннеди. Я вышел из душа, готовый начать. Она тут же сбросила свою одежду, и мы занялись любовью на полу. Я знал эту девушку пять минут, но был уверен, что привязался к ней. Мы провели ночь вместе, и я узнал больше о ней, включая то, что она посещала Католическую школу (позже она станет вдохновением для песни Catholic School Girls Rule).
На следующий день мы поехали в Батон Руж, и, конечно, она поехала с нами. Когда мы спустились со сцены, она подошла ко мне и сказала: "Мне нужно сказать тебе кое-что. Мой папа - шеф полиции, и весь штат Луизиана ищет меня, потому что я исчезла. О, и кроме этого мне всего лишь четырнадцать". Я не был ужасно напуган, из-за моего слегка введённого в заблуждения разума, в глубине которого я знал, что даже если бы она сказала шефу полиции, что влюблена в меня, то он не застрелил бы меня ни за что. Но я очень хотел отправить её домой ко всем чертям. Итак, у нас был секс ещё раз, и она сделала мне интересный комплимент, который я никогда не забывал. Она сказала: "Ты занимаешься со мной любовью как профессионал". Я сказал ей, что она должна дать себе немного времени и понять, что это всё было так, потому что ей особо не с чем было сравнить. Я посадил её на автобус и отправил назад в Новый Орлеан.
А с Джеком Шерманом всё дошло до предела предыдущей ночью в Новом Орлеане. Мы прошли через все круги ада с ним по всей стране, и он несколько раз почти уходил. Но тогда мы играли довольно хорошо, и шоу становились лучше и лучше. Всякие шутки между песнями были огромной частью наших выступлений. Это было в порядке вещей для нас, выделять время на разговор со зрителями. Эти перерывы бесили Шермана. В Новом Орлеане Фли порвал струну во время первой песни, и я начал дурачиться. Джек бросал на меня грязные взгляды или говорил мне продолжать шоу, в общем, высказывался негативно. На это я ответил, вылив на него несколько кувшинов ледяной воды, пока он играл соло. Это не было актом ненависти, это было больше театрально, то есть то, чем ты занимаешься, если ты вокалист.
Джек в шоке посмотрел на меня и схватил свой микрофон: "Я хочу, чтобы вы все знали, что это историческое шоу, потому что это последний вечер, когда я играю с Chili Peppers". Затем я подошёл к микрофону: "Я хочу, чтобы вы все знали, что это шоу исторических пропорций, потому что это последний вечер, когда нам нужно играть с этим засранцем". Это было высоко театрально. Зрители были все в наших руках. Они повторяли: "Это часть шоу? Это по-настоящему?". И все молчали. Джек и я уставились друг на друга. Он подошёл к микрофону и сказал: "Я думаю, ты должен передо мной извиниться, чувак…". Ещё одна пауза, и потом я подошёл к микрофону: "Я думаю, это ты должен извиниться, чувак".
К тому времени Фли сменил струну, он пришёл, и мы продолжили играть, и всё это прошло. Но это была одна из самых зрелищных взбучек, потому что она вызывала эту внутреннюю суматоху и делала из этого шоу-бизнес.

[B.E.S.]

коли закінчиш, кинеш пост що все.....а в тебе немає ілюстрації цієї книги, тільки нормального розміру.....

[RedGreen]

Джек был крайне прямым человеком, ну просто очень прямым. Он это даже не играл. Это и было тем, что нравилось в нас людям. Отзывы после шоу были такими: "Музыка действительно интересная. Мы отлично потанцевали. И вы, парни, самые забавные и всех, что мы видели".
Да благословит Бог Джека за то, что он не оставил группу в подвешенном состоянии. Несмотря на то, какими нелепыми, боевыми и озлобленными были наши с ним отношения, это было важным временем. Даже на том бесконтрольном туре каждый раз, когда я спускался со сцены, я чувствовал себя на подъёме. Это было самым лучшим кайфом. Не играло роли даже то, что на улице холодно, а нашим закулисьем был открытый внутренний дворик. Мы всё рано шли в этот холод, истекая потом и говоря: "Вы можете в это поверить? Им понравилось. Давайте выйдем на бис и сыграем новую песню".
Мы вернулись из этого тура, имея около пятисот долларов каждый, поэтому Дженнифер и мне пришлось покинуть дом в Лексингтоне. Дженнифер пошла жить к своей маме, а моей первичной целью в жизни стало скорее накачаться наркотиками. Я всё больше и больше пристрастился к спидболам. Весь смысл спидболов в том, что ты идёшь в двух направлениях одновременно, и это безумно божественное чувство. Вместо чистого, лёгкого, белого кокаинового эффекта ты также получаешь мягкий героиновый эффект, поэтому это не просто супер-прозрачное кристальное чувство, в этом есть и что-то от тёмного логова опиума. Ты получаешь лучшее из обоих миров; ваш серетонин и ваш дофамин высвобождаются одновременно.
Когда мы вернулись из тура, мы поняли, что нужно отпустить Джека Шермана, и это было грустно. Мы знали насколько трудно для любого человека, который находится на разных с нами страницах, было пройти через всё. Но мы также знали, что настало время вернуться к чему-то более жёсткому, что было привычным для нас.
Итак, мы втроём пошли на квартиру к Джеку в Санта Монику, где он жил со своей новой женой. Фли и я спорили снаружи.
- О'кей, кто это скажет? Я думаю, ты должен говорить.
- Почему я должен? Я говорил в прошлый раз.
По-моему, в итоге Фли взял на себя обязанность сказать донести эту новость. Но сначала нам нужно было пройти по длинной дороге к дому Джека. И как только мы пошли с точным намерением, мы начали истерично смеяться от волнительного возбуждения и острых ощущений рассвета новой и незнакомой нам эры. И чем больше мы понимали, что нужно было быть серьёзными, отрезать всё начисто и двигаться дальше, тем больше смеялись и не могли остановиться.
Мы подошли к двери, безуспешно пытаясь подавить смех. Мы вошли и сказали ему: "Всё кончено. Мы увольняем тебя. Ты больше не в группе". Он был ошеломлён и зол. Мы развернулись и ушли.
Однажды после того, как мы уволили Джека, Фли подошёл ко мне и сказал: "Что бы ты подумал, если бы Хиллел захотел снова вернуться в группу?". Я спросил: "Что?", потому что я знал, что Фли бы не предложил такого, не поговорив с Хиллелом. Я сказал ему: "Что бы я подумал? Да я бы своего первенца отдал для того, чтобы вернуть его в группу. Без вопросов. Пошли".
«The Organic Anti-Beat Box Band»


Воссоединие группы была не единственная вещь, о которой мы с Фли говорили, когда он позвонил мне в Мичиган. Пока я был далеко, Фли получил небольшую роль в фильме Stranded ( На мели), где он встретил красивую молодую актрису по имени Ione Skye (Айон Скай), которая по его мнению, мне очень бы подошла. Когда я вернулся домой, мы договорились встретиться.
Когда я прибыл в Лос Анжелес, я переехал к Линди, который был очень добр и разрешил мне жить в его двухкомнатной квартире на Studio City. Конечно, это означало, что я должен был игнорировать все звонки Jennifer. У меня не было никакого желания с ней разговаривать, особенно после того, как я встретил Ione. С того момента, как я положил на нее глаз, я знал, что эта богиня будет моей девушкой. Ей было почти шестнадцать и она выглядела так, как будто она только что выпрыгнула из сказки. Тогда как Jennifer была утонченно-наманикюренная, современная, можно сказать скульптура панк рок звезды, Ione была более натуральна, мягка, лесная нимфа. У нее были длинные, вьющиеся коричневые волосы, кокетливое открытое лицо и неправильный прикус. А я всегла любил, когда у девочек неправильный прикус.
Ione выросла в очень альтернативной Голливудской семье. Её отец, Донован, был фольклерным певцом, но он не жил с ними много лет. Ее мать, Энид, была офигительной хиппи со светлыми кучерявыми волосами. У Ione еще был брат, которого зовут в честь ее отца. Они жили в таком большом старом деревянном доме на North Wilton, пропитанном теплотой и любовью. Ione одевалась как ребенок хиппи и была очень особенной и просто одаренной. Она всегда была слишком заинтересована во всем, касающегося секса. Это была такая энергия, которую она никак не выражала, но ее можно было почувствовать. Скорее всего она была самая красивая, умная, сексуальная и добрая девушка во всем Голливуде и, слава Богу, наши чувства были взаимны. На своем дне рождении, через несколько дней после того, как мы встретились, она уже знакомила меня со всеми, говоря не "это Энтони", а "это мой парень, Энтони" Это было головокружительно, как я быстро и глубоко влюбился.
Теперь я был окончательно готов вернуться к работе. Я встретился с нашим продюсером, Michael Beinhorn, и мы прошлись по состоянию наших песен. Мы должны были вернуться в студию и сделать уже все песни за десять дней, поэтому я начал писать слова во время процесса записи. Я бы не сказал, что работы было очень много; в те времена, когда для альбома нужно всего песен двенадцать. Мы работали над “Fight like a brave” и “Me and My Friends”, песня которую я написал пока домой из Сан-Франциско вместе с моим старым другом Джо Волтерсом. Фактически, “Funky Crime” – это лирическое описание нашего разговора с Джоржом Клинтоном, в котором он говорил, что музыка сама по себе бесцветна, но медия и радио станции разделяют ее, основываясь на собственным пониманиях и желаниях. “Backwoods” это песня про самые корни рок-н- ролла, а “Skinny Sweaty Man” это моя ода Хиллелу. Я написал еще одну песню в честь Хиллела- “No Chump Love Sucker”. Дело в том, что его только что бросила девушка и ушла к другому, более богатому, оставив его одного, совершенно разбитым и грустным. Так что это песня была местью против таких злых и корыстных женщин.
“Behind The Sun” было своего рода отвлетвлением для нас. Хиллел создал такой классный, мелодичный риф и Beinhorn почувствовал, что эта песня может стать хитом. Он очень много работал со мной над мелодией, зная, что такая песенка, это совершенно не моё. Видимо моя репутация в то время была основана на таких песнях, как “Part on Your Pussy”, которую EMI отказалось выпускать, пока мы не поменяли название на “Special Secret Song Inside”. “Love Trilogy” стала одной из наших самых любимых песен. Начало

[RedGreen]

песни немного в стиле регги, потом она переходит в такой хард кор фанк и заканчивается металом. Каждый раз, когда кто то спрашивал про смысл слов, Майк (Фли) отвечал, “Ты прочитай слова “Love Trilogy” и поймешь про что эта песня”. Эта песня про любовь к тем вещам, которые не всегда красивы и правильны.

From “Love Trilogy”
My love is death to apartheid rule
My love is deepest death, the ocean blues
My love is the Zulu groove
My love is coop-a-loop move
My love is lightning blues
My love is pussy juice
My love can’t be refused

После пятидесяти дней трезвости, я подумал : "О, пятьдесят это хорошее число. Я думаю надо его отметить". Я решил, что это было отличное время сесть на наркотики. Мой план был таков: проторчать день или два, а потом вернуться к работе. Но как только я начал, я не мог закончить, и это очень помешало началу звукозаписывающего процесса. Песни были офигительны; Хиллел горел пламенем, мы все были просто влюблены в нашу студию в подвале Capitol Studios, еще один исторический памятник звукозаписыванию в Голливуде; Beihorn трудился в поте лица, а я пошел, обдолбался и не смог остановиться. Наконец я решил вколоть кучу героина, выспаться и вляпаться в еще одно дерьмо.
Я пошел в южную часть Л.А. и нашел человека, который продал мне наркотики и я опять вкололся. Но все, о чем я мог думать, это то, что я должен быть в студии. Я постоянно слышал ударные Джека Айронса в моей голове. Я сел в парке, среди всех этих странных людей и написал лирики. Мне было больно, стыдно и жалко из-за того, что я не был с ними и не учавствовал в записи. И я подумал, что если я приду туда с чем-то готовым, то меня не убьют. Так я и сделал. Я пришел туда, встал, извинился и был собранным до конца записи.
О дна причина, из-за которой я вернулся обратно к наркотикам, это потому что у меня не было поддержки. Я не знал никого, кто был трезв. Я посещал несколько встреч, для людей, котрые стали трезвыми, но у меня была своя жизненная позиция "я могу сам позаботиться о себе и мне не нужно, что ты мне говорил , что мне надо делать, потому что в данный момент жизни я не хочу быть таким, как ты".
Нам было очень весело записывать этот альбом. Было очень приятно видеть Джека Айронса опять с нами. Он добавлял очень важный и совершенно другой элемент в нашу группу. Фли, Хиллел и я были очень зацикленные на себе маньяки. Джек хотя бы был в здравом уме. Хотя потом оказалось, что он тоже был немного сумасшедший, но в другом направлении. Он был очень трудолибивым и веселым элементом.
Когда пришло время записывать вокал, я использовал Хиллела как своего напарника/вокального продюсера. Каждый раз когда пел, мы оба чувствовали, что я находил что то новое и такие моменты стали результатом самых лучших вокальных данных, которые я когда либо записывал. Хиллел был просто в сумашествии. Он бегал и кричал “Я тебе говорю, это самая красивая вещь, которую мы когда-либо записывали!!! О Боже, я не могу дождаться выхода альбома!!”
Конечно же, в самый последний день, когда вся работа была сделана и последние строчки были спеты, мы с Хиллелом нашли французского дилера и обдолбались Китайским Белым героином, в честь наших достижений. И тут началось. Пока я жил в квартире Линди, я придумал абсолютно сумасшедший сценарий: дело в том, что у меня не было ни денег, ни машины, поэтому мне приходилось просыпаться по средине ночи, брать несколько ложек с кухни, обчищать всю коробку с мелочью Линди. Потом я брал удочку из его кладовки, приоткрывал аккуратненько дверь в его комнату, где он спал, выуживал его ключи от машины, чувствуя себя жалким оттого, что я могу делать все это с человеком, который пытается мне помочь.
Надо сказать, как только ты нашел решение от болезни, которая разрывает тебя на кусочки, заболевать снова никогда не весело. Ты прекрасно понимаешь, что есть альтернатива той жизни, которой ты живешь и что ты идешь против того, что вселенная дала тебе совершенно бесплатно, ключ к этой жизни. Наркотическая зависимость это прогрессивная болезнь, так что каждый раз, когда ты из нее выходишь, тебе становиться еще хуже, чем было до этого. Это уже не так забавно, как раньше, но все равно волнующе. Как только ты выпел ту самую первую рюмку или ввел самый первый наркотик в свое тело, тебе не надо беспокоиться о своей девушке, о семье, о работе или о счетах. Все эти важные вещи просто пропадают. Теперь для тебя существует одна работа, сохранять угольки в твоем моторе горячими, потому что ты не хочешь, чтобы этот поезд остановился. Потому что если он остановится, ты будешь чувствовать себя большим дерьмом.
Эта погоня всегда возбуждает. В ней участвует полиция, плохие парни, фрики и проститутки. Такое ощущение, что как будто ты ныряешь в видео игру. Ты подставляешь себя, думая, что ты делаешь что то клевое, потому что цена всегда выше, чем расплата. Твоя красота, твой свет и твоя способность любить, мнгновенно пропадают, и ты становишься черной дырой во вселенной, всасывая в себя всю плохую энергию; ты не ходишь по улицам, раздаривая всем свою улыбку, ты не помогаешь никому и ты никого ничему не учешь. Ты не создаешь шар любви, ты создаешь шар дерьма. Я хочу описать обе стороны того, что я чувствовал, но очень важно понимать, что в конце концов все это дерьмо. Это выглядит заманчиво, ведь именно поэтому Бог или вселенная, или органы американской разведки или как вам хочется это назвать, поместили эту вещь сюда. Наркотики это- урок для жизни, ты можешь убить себя с их помощью или ты можешь превратить себя в свободного человека с их помощью. Я не считаю наркотическую зависимость совершенно бесполезной, но это тяжелая дорога.
Я решил, что если я обдалбываться периодически, то я не буду впадать в эту невыносимую зависимость. Я переехал к Ione и несколько раз на неделе я шел и покупал на сорок баксов Белого Китайского героина, обкуривался всю ночь, потом приходил обратно, ложился спать и чувствовал себя хорошо. Где-то через месяц, Ione уговорила меня не уходить никуда, но мы пришли к компромису: приносить все это дело домой и курить вместе с ней в кровати. У нас было очень много таких ночей, когда я обкуривался, мы обнимались и читали такие книги, как Interview with the Vampire и Catcher in the Rye до самого утра, пока солнце не всходило.
Несмотря на периодическое курение героина, я был совершенно адекватным, пока я жил с Ione. Мы провели много прекрасных дней вместе. Я просыпался около неё и думал “Господи, она такой ангел и я так сильно влюблен в нее” Потом мы долго лежали в кровати, держа друг друга, подпевая Бобу Марли, альбом Kaya. Мы разъежали на ее маленькой Тойоте, обедали в маленьких кафе, курили травку и занимались любовью по всему городу. В один из таких дней, мы курили травку и я благодарил свою звезду за что, что у меня была такая жизнь на тот момент, когда вдруг по радио заиграла песня Стиви Вандера “I believe (When I Fall In Love It Will Be Forever)” (я верю, если я влюблюсь-это навсегда-англ). Мы подвинулись поближе друг к другу, включили радио погромче и стали плакать, потому что мы были так сильно влюблены друг в друга и эта песня так хорошо описывала наши чувства.
Неделю спустя, я пропал в аду наркоты. Я брал ее машину посреди ночи и иногда пропадал на несколько дней. Именно тогда я стал общаться с этим Мексиканским-мафиози-дилером по имени Марио. Я знал его через Kim Jones. Марио всегда делал отличную сделку, брал с меня наименьшее количество денег за наибольшее количество наркотиков. Я мог бы остаться в Голливуде, там было полно людей, которые могли

[RedGreen]

доставить героин прямо домой. Но я не хотел знать много дилеров и я заставил приезжать к Марио только за этим одним разом; я не хотел возвращаться к той жалкой жизни.
Когда мы не обкалывались в его грязной квартире, Марио знал одну безопасную зону под скоростным мостом, это шоссе, которое Лос-Анжелеская полиция никогда не патрулировала. Он объяснил мне, что ни одному немексиканскому члену банды туда не разрешается входить, поэтому для того, чтобы меня туда провести, нам пришлось врать и говорить им, что я женюсь на сестре Марио и так они нас впускали. Прямо там, посреди города, я проводил бесконечное количество дней, лежа на грязных матрацах, вкалывая наркотики.
Единственная вещь, которая могла меня оторвать от всего этого, это турне. Когда пришло время турне для Uplift , за мной приехал гребанный лимузин, чтобы отвести меня в аэропорт, и я решил, что должно быть дела у нас идут хорошо. Это так и было. Мы сыграли самые классные концерты на этом турне, в основном из-за того, что Хиллел и я не думали о наркотиках. Мы не были частью панк-рок движения, мы не были частью пост пан-рок движения, мы были совершенно другой особью. Я не мог понять, откуда эти подростки, приходившие на концерты, знают нас, но они были самой лучшей публикой- так много любви, так много духа, так много энтузиазма, они просто приходили и отдавали все, что у них есть внутри.
Мы делали много сумасшедших вещей, пока мы разъезжали по стране. Когда мы приехали в Техас, я решил сбрить все свои лобковые волосы. Я собрал их, положил в маленький пакетик и отдал нашему другу Nickie Beat как товар для того концерта. Он пошел к нашей торговой лавке и повесил этот пакетик среди футболок и начал кричать "Лобковые волосы Энтони Киддиса! Всего лишь 25 долларов!". В конце того дня он сообщил мне, что денег он не получил, зато получил три штуки женских трусиков и обещание, что эти девушки приведут всю свою семью на следующий наш концерт.
На том турне мы придумали новую игру- “Язык в Грязи”. В прошлом, много наших развлечений и игр крутились вокруг еды. На турне Freaky Styley мы играли в Клуб Блюющих. Мы специально ели ужасную, жирную, отвратительную еду, зная, что она небезопасна для нас, и мы выблевывали ее, во что бы то ни стало. Было ли это "2 пальца в рот" или просто мысль о чем то отвратительном, твое мужество определялось по твоей способности блевать. Фли всегда был самым лучшим на таких мероприятиях. Стоило ему только посмотреть на вареное яйцо, он уже блевал повсюду.
Язык в Грязи образовался из нашего с Фли опыта в школе. Помню, однажды мы ехели в автобусе, нам было лет по пятнадцать, а у меня очень сильно болело горло,был насморк и температура. Я прокашлялся и сплунул прямо себе в руку. Это было что-то из соплей, слюней и еще чего-то. Мы посмотрели на плевок и я сказал: "Если тебе не слабо, ты съешь это из моей руки, потому что ты единственный сукин сын, который настолько сумасшедший, что бы сделать это". И он съел!
Все мы, группа, механики, друзья и еще какие то девушки, путешествующие с нами, вставали в круг. Если мы перекидывали мяч, то мы вставали далеко друг от друга. Если мы перекидывали странный кусок металла, найденный на обочине, мы вставали поближе. Идея игры в том, что бы поймать этот объект, не роняя его. Мы все вместе решали, если бросок был нормальным (который возможно поймать). Если нет, то человек, который бросал- проигрывал. Но если кто-то уронил объект игры при совершенно нормальном броске, то тогда он или она проигрывал. Проигравший, как уже понятно по названию, садился и прислонял свой язык плоско к земле, потом вставал и показывал его всем.
Чем больше грязи ты облизал, тем круче ты становился. Проигравшие начинали съедать насекомых с машин или облизывать всю поверхность мусорки. Это была офигительная игра, потому что ты мог играть с чем хочешь и тебе надо было искрутиться и сделать такой бросок, какой твой оппонент не смог бы поймать. Это было классное времяпровождение с друзьями. Мы играли в эту игру еще много-много лет.
Как раз во время тура Uplift я начал понимать, что мы становились немного известными. Девочки приходили за кулисы и предлагали себя нам. Вдруг, я стал не заинтересован в этом. Даже под влиянием, меня не возможно было заставить переспать с этими девочками, потому что они подходили ко мне со словами “ Ты Энтони Кидис. Я хочу трахнуть тебя. Пойдем.” Я отвечал “ Хмм... Нет. Мне надо идти кое-куда. Я думаю, тебя ждут твои друзья.” Это был я. Я хотел то, что нельзя было достать. Я не хотел брать, что мне давали. Почти всегда.
Чем дольше мы были на турне, тем популярней мы становились. На Юге, мы больше не выступали в клубах, мы выступали в театрах. Когда мы уже были в Дэнвере, Линди пришлось передвигать наше выступление в огромный театр, все скупали билеты. В ту ночь, после шоу, я и Хиллел сидели за кулисами и поздравляли друг друга с успехом, как вдруг в помещение вбежала девушка. "Энтони, я должна тебе кое что показать!", закричала она. "Я так люблю тебя. Смотри, что я сделала!". Она стянула штаны, и прямо на лобке была татуировка с моим именем. Сзади нее стоял парень. "Это мой парень, но ему посрать. Я твоя, если ты хочешь меня". "Да, чувак. Возьми ее, она обожает тебя", - сказал этот парень. Я не принял его предложение, но Хиллел и я посмотрели на друг друга и поняли, что может быть, все эти турне и три альбома, в конце концов, вылились во что-то. Мы все еще не были на радио, но американская молодежь явно любила нас.
Турне обычно не приносило нам много прибыли. После Freaky Styley мы каждый получили по три штуки. Но на этом турне Линди объявил нам, что после всех расходов и продаж футболок, мы получаем 22 тысячи. "Чтобы поделить?", спросил я.
"Нет, мы каждый получаем по 22 тысячи", сказал Линди.
Это было куча денег для нас и первое, что я хотел приобрести, это дом для моей ангельской подружки и меня. Но каждый раз, когда я находил хорошее место, они давали мне бланк для заполнения. Каждый хозяин квартиры хотел знать мои последние пять мест проживания и к тому же еще мои последние пять мест работы. Окей: Последнее место, где я жил, это дом мамы моей девушки, до этого я жил на диване у своего менеджера, до этого в общежитии в Пасадэне, до этого у меня не было дома, а до этого я жил в доме мамы моей еще одной девушки, до этого в кровати сестры Фли, до этого в доме, у которого не было двери. Они спрашивали про банковские счета и кредитные карточки, но у меня тогда даже не было чековой книжки. Все что у меня было это 22 тысячи долларов наличными.
В конце концов, я пошел смотреть домик на Orange Drive. Это был триплекс 30-ых годов в стиле арт дэко, с деревянными полами и ванной с очень красивой старой плиткой. Это был рай. И это место стоило тысячу в месяц. После того, как я посмотрел домик, русский хозяин квартиры дал мне очередной бланк, но я ему его сразу вернул.
"Я не могу это заполнять. Это не для меня" - сказал я ему.
"Тогда ты не получишь дом" - ответил он. "Убирайся отсюда!". Я вытащил пять тысяч наличными.
"Это за первые пять месяцев. Если после пяти месяцев я вам не понравлюсь, тогда выгоняйте меня ко всем чертям" - предложил я.
Он посмотрел на деньги. "Дом твой".
Итак, я получил райский дом и у меня еще было куча денег. Я решил справить это хорошей горкой героина и кокаина. И снова, я начал колоться, как маньяк. В доме не было мебели и я не знал, как оплатить электричество, поэтому я пошел и купил пять арбузов и кучу свечей. Я разрезал арбузы длинными кусками, расставил их по всему дому и вставил в них свечки. Потом я пошел в ванную и вколол тонну героина.
Я забрал Ione и привез ее в наш дом. Она выглядела немного скептично, особенно потому, что у меня все руки были в крови и мои глаза вертелись как сумасшедшие.
"Я с тобой. Все будет нормально. Но моей маме это не очень нравится" - сказала она. "Кстати, она как раз едет сюда".

[RedGreen]

"Малышка, не волнуйся. Я договорюсь с мамой. Это моя крепость" - сказал я. "Они всегда говорили, что мне надо стать юристом. Смотри, как я работаю".
Энид подъехала к дому, и я выбежал на улицу в кровавой футболке, с сумасшедшими глазами и растрепанными волосами. Она вышла из машины и встала, скрестив руки на груди.
"Энид, все будет нормально" - пообещал я ей. "Я люблю вашу дочь всем своим сердцем. Я бы умер за вашу девочку. Она моя малышка и я буду заботиться о ней так же хорошо, как это делали вы"
Она посмотрела на кровь, потом на меня. "Но у тебя есть проблема. У тебя не все хорошо"
"Энид, поверьте мне, это скоро пройдет" - сказал я.
Энид посмотрела мимо меня в дом, увидела арбузы и свечи и наверняка подумала, что это какой то Сатанистский ритуал "посвещение в девственницы", но каким то образом мне удалось ее убедить в том, что все будет хорошо. Я отправил ее домой, оставил ее дочь и мы начали нашу жизнь в этом доме.
Наши подозрения о том, что группа становится все более популярней были подтверждены, когда KROC попросили нас сыграть в Palamino в Долине, классический, в стиле старой школы пивной ковбойский бар, где люди как Linda Ronstadt и the Eagles играли на их пути к славе. В день выступления, примерно за пол мили до этого места мы застряли в огромной пробке. Все просто остановилось, там были копы верхом на лошадях, мы были в негодовании, потому что нам надо было каким то образом попать туда. Потом мы поняли, что вся эта пробка была из-за нашего шоу.
Должно быть, я серьезно сидел на наркотиках в то время, потому что на всех фотографиях я выгляжу ужасно худым. Марио опять пришел в мою жизнь, и я опять брал машину Ione, и исчезал на несколько дней. Однажды, когда у нас не было денег, мы решили поехать глубже в джунгли города, где наркотики сильнее и дешевле. Мы взяли машину Ione и поехали туда, где 90 процетов людей выглядело так, как будто они вышли из фильма Ночь мертвых. Хотя было еще светло, мы понимали, что нам здесь не очень рады. Я положил все свои наркотики, шприцы и ложки под стекло водительского места. Марио был на пассажирском месте, внимательно ища нужного парня. Я вел аккуратно, как вдруг, я увидел копа в зеркале заднего вида. Я предупредил Марио, и он сказал мне повернуть налево, и я включил поворотник, перешел в правильную полосу и потом повернул. Копы все еще ехали за нами.
"Остановись здесь" - сказал Марио. Как только я остановился, он открыл дверь и выскочил из машины. Теперь копы вышли из машины и шли в мою сторону.
"Кто тот человек?" - спросил первый коп.
Я пытался оставаться спокойным. "А, это Флако. Просто знакомый парень."
"А ты знаешь, что твой друг Флако сбежавший преступник и его ищут?" - сказал другой коп.
Ни с того, ни с сего я оказался под арестом за поддержку сбежавшего преступника. К счастью, они не обыскали машину, но они посадили меня сзади своей машины и мы начали ездить по улицам в пойсках "Флако". В конце концов, его нашли на какой то улице. Он посмотрел на меня, как будто я сдал его. Но когда его посадили рядом со мной, я все четко объяснил, что я ни слова не сказал про него. Они отвезли нас в тюрьму и разделили. Они допрашивали меня, но я им ничего не сказал, тогда они посадили меня в камеру, размером с большой диван, вместе с другими тюремниками. Я сидел там, ни о чем не думая, когда ко мне пришли ФБР.
"ФБР? Но я даже не знаю этого парня. Я всего лишь подбрасывал его и…"
"Не болтай" - ответил агент. "Мы тут, чтобы снять фотографию твоих зубов"
Оказалось, что я подходил под описание Бандита С Хвостом, белого парня, который успешно ограбил несколько Калифорнийских Банков. Наконец то, пришел доктор от федералов, засунул свои гребанные пальцы ко мне в рот, повернулся к агенту и сказал: "Это не он"
Они перевели меня в Glass House, на окраине Л.А. И это была адская тюрьма. К тому времени наркотики уже не оказывали никакое действие, я не спал несколько дней и чувствовал себя пусто, сыро и ужасно. Когда я прибыл туда, мне пришлось пройти через разденься-нагнись-покажи свою попу - подвинь свою крайнюю плоть - подними свою мошонку - в общем, пройти через полную проверку всего тела. Единственная проблема была в том, что они только ввели новое правило, что если у тебя найдут шрамы от шприцов, тебя посадят на 90-дневное лечение в тюрьме. А у меня эти шрамы были. Поэтому на пути на эту проверку я начал болтать с копом, который собирался проверять меня. Я начал преувеличивать, говорить, что я очень хорошо понимаю, как трудно быть копом, и он рассказал мне все про свою семью, и мы разговаривали как два нормальных человека несколько минут. Он спросил у меня, что я делал там, где меня поймали, и я сказал, что я пытался вернуться обратно в колледж и начать жизнь сначала, я врал как только мог, чтобы спасти свою задницу. Как только я снял свою футболку, он был удивлен.
"Господи, да ты посмотри на свои руки! Ты знаешь, что это 90 дней?" - спросил он. Я опять начал говорить про колледж, и что меня не пустят на работу и как я должен помогать своей маме-инвалиду.
"Одень свою майку и держи свои руки прикрытыми все время пока ты здесь" - сказал он.
После того, как я провел несколько часов в большой комнате с пятидесятью такими же, как я , зашел охранник и сказал, что я могу идти. В коридоре меня ждал Линди.
"Ты сукин сын! Я звонил тебе в девять утра, сейчас девять вечера! Что ты делал все это время?!"- закричал я.
"Ну знаешь, Swanster, я взял совет у других парней и все решили, что это будет хорошей идеей оставить тебя здесь на минуту, чтобы ты понял, куда катится твоя гребанная жизнь" - сказал он. "Это была на самом деле не моя идея. Я-то сам думал, что если бы я был на твоем месте, я бы захотел чтоб меня забрали, но остальные сказали ‘Может быть, если мы ему дадим посидеть здесь, это ему поможет’ "
"Послушай, сукин сын. Тебе лучше дать мне сорок баксов, потому что это не по-братски так поступать" - сказал я.
"Эээй. Сорок баксов, Swanster, я не знаю, стоит ли мне это делать" сказал Линди.
"Это все, что ты можешь сделать. Если ты мне не дашь эти деньги, мне будет плохо"
Он дал мне деньги, и я поехал туда, где я мог обдолбаться.
Тогда как моя наркотическая зависимость привела меня в тюрьму, Хиллел боролся со своими собственными демонами. Если раньше мы были вместе или с девочками в такой тусовочной атмосфере, теперь все было больше изолировано. Он становился все более постоянным наркоманом, тогда как у меня это все больше было периодами. Я уходил на неделю и люди постоянно сплетничали и говорили у меня за спиной, что я буду первым, кого они знают, кто умрет от наркотиков. Периодически, даже Хиллел подходил ко мне и говорил: "Чувак, только не убей себя. Посмотри на себя, ты близок к смерти". Ione была испугана, она говорила: "Пожалуйста, не умирай. Я не выдержу этого"
Той зимой группа начала свое первое турне в Европе. Первая остановка была Лондон. В вечер выступления, Хиллел был слишком испорчен, что бы выйти. Мы с Фли пошли в его комнату и это было очень грустно видеть, как он проигрывал свою маленькую войну. Его взгляд не говорил больше: "Да, я теряю себя, но я справлюсь и все будет нормально", нет, его взгляд кричал: "Я больше не могу. Я умираю"
Мы уговорили его выйти на сцену и сыграть это шоу. Мы вышли и начали наше пой-и-танцуй-в–нашем-стиле - выступление, но Хиллел в этом не учавствовал. Мы попытались сыграть еще одну песню, но Хиллел остановился и сказал мне: "Я не могу" и покинул сцену. Я посмотрел на Фли и Джека, потом побежал за кулисы, где сидел Хиллел и плакал.

[RedGreen]

"Хиллел, ты можешь. Возьми свою гребанную гитару и вернись обратно!"
"Нет, я не могу. Отмени все. Конец!"
Я прибежал обратно на сцену и мы продолжили играть, только бас-ударные-вокал. Мы начали шутить, но никто не ушел, никто не возмущался, все продолжали танцевать, но это было самое странное шоу, которое мы когда - либо делали, потому что оно было без гитары. Пару дней спустя, Хиллел выздоровил.
Где то в Европе, приехала машина, полная голландцев. Они приехали, что бы делать документацию на нашем турне. Они сняли много классных моментов. Особенно потому, что Джек вошел в совершенно сушасшедшую фазу жизни. Он был экстремистом, когда дело доходило до любви. Как только он влюблялся в девочку, она значила для него все. Он встречался с одной женщиной, и пока мы были в Европе, она ушла от него к одному парню, которого мы знали. Джек получил эти новости, пока мы были в Берлине. После выступления, я нюхнул кучу героина, потом пошел в клуб, где в туалетной кабинке, я начал целоваться с одной очень красивой немецкой девушкой, которая английский не знала вообще. Немного позже, Фли и Линди уехали, и я остался наедине с ней и без ума от нее. Я хотел ее прям там, в кабинке, но она хотела отвезти меня к себе, и я хотел достать кокаина, так что мы встретились с дилером, который продал мне кучу наркотиков.
На следущее утро, все собирались у нашего автобуса, и я приехал на черном лимузине с наркодилером. Он взял меня, отвел к Линди и сказал, что не отдаст мой паспорт, пока тот не заплатит ему за все те наркотики, которые я вчера купил. Никто не был рад, что пришлось тратить общие деньги группы на меня. Во время всего этого, Джек стоял около дерева и серьезно бился об него головой.
"Что с Джеком?"- спросил я.
"Его кинула девушка и он не знает что делать" - сказал Фли.
Тогда мы еще были очень хорошо связаны с нашей аудиторией. Люди приходили за кулисы, болтали с нами. Иногда мы приходили к ним домой. А иногда мы приглашали всех к нам. Это была одна из наших шуток. Я говорил: "О кей. Сейчас будет вечеринка в комнате 206 в отеле Finkelstein на Роттервил Авеню" Это была комната Фли. А потом он брал микрофон и говорил: “Нет! Нет, вечеринка будет в комнате 409. 409!", которая была моей.
Несмотря на состояние Хиллела и Джека нам было очень и очень весело. Обычно в конце турне ты очень устаешь и все становиться дерьмом. Но потом мы полетели в Нью Йорк и сыграли огромное шоу для студентов в NYU (нью-йоркский университет). Я договорился с Хилеллом, не обдалбываться перед шоу, потому что Нью-Йорк это город кокаина, но я потерял его из виду перед выступлением, а когда я пришел за кулисы, он сидел там никакой. Мы с Фли были взбешены.
"Чувак, так нельзя. Если ты хочешь это делать, то делай после," мы сказали ему.. Он делал тоже самое, что я делал, перед тем, как меня выгнали из группы. И когда мы вернулись в Лос Анжелес, мы уволили его. Хиллел начал пропускать репетиции и Фли просто сказал: "Хватит, Хиллел, ты больше не в группе". Мы начали репетиции с бывшим гитаристом Funkadelic по имени Blackbird McKnight. Несколько дней мы репитировали с ним, но потом решили дать Хиллелу еще один шанс. Потом мы опять поехали в Европу. В Финляндии мы учавствовали в концерте вместе с The Ramones. Это было классное шоу. Тогда, кому-то пришла в голову идея выбежать на сцену голыми во время их выступления и сделать небольшой танец в их честь. Так мы и сделали. Надо сказать, Johnny Ramone не был очень этому рад. Потом он нас обматерил и не хотел ничего слушать про нашу любовь к ним. Но Joey Ramone сказал, что ему очень понравилось на самом деле.
Наша следущая остановка была в Норвегии,на пути в Осло мы очень долго ехали на поезде. Хиллел и я сидели в купе, смотрели на вид через окно и очень много разговаривали. Мы говорили про наркотики и героин, мы говорили про нашу зависимость и что мы с ней собираемся сделать. Мы до сих пор не понимали всей серьезности этой болезни. У меня было немного больше опыта с анонимными встречами наркоманов, чем у Хиллела. Той весной Kim Jones избавилась от зависимости, и я стал ходить с ней на эти встречи. Однажды, я взял с собой Хиллела, но он просто не хотел признавать, что у него есть проблемы, он не хотел признавать то, что ему могут помочь и еще он стеснялся большого количества людей. После этого раза, я больше никогда не смог уговорить пойти со мной еще раз.
В поезде мы договорились, что дела у группы идут хорошо и что мы сделаем большие усилия, чтобы больше не принимать наркотики. Мы шутили, что мы не вовремя это решили, так как Осло это героиновая столица Скандинавии. Так было всегда. Куда только мы не ехали, это место сразу становилось героиновой столицей мира. Я понимал, что ни один из нас даже не попытается ничего остановить.
Мы сыграли в Осло и полетели обратно в Лос Анжелес. Мы приземлились в аэропорту, обнялись, поменялись фразами типа: "Отличное турне. Классно было провести с тобой время", "О да. Позвони мне. Окей", "Окей". Мы сказали "до свидания". Потом мы оба позвонили своим дилерам. Наверное, можно было бы даже засечь, кто сделал это быстрее. Я приехал домой к Ione и сразу начал принимать наркотики.
Я был на окраине LA, когда понял, что время прошло очень быстро и я не планировал уходить так надолго. Так что я решил вернуться домой и хотя бы побыть с Ione, потому, что она всегда хотела, чтобы я лучше принимал рядом с ней, а не неизвестно где. Она была как маленькая Мать Тэреза. Я возвращался домой, после этих ужасных, долгих отлучек для героина и вместо того, что бы убивать меня, она говорила: “Тебе надо поесть. Иди и ложись на диван. Ты никуда не пойдешь. Отдай мне ключи” Она готовила мне здоровый обед, а я плакал и извинялся. Я не хочу сказать, что это были здоровые отношения, но это было прекрасно. Благословит ее Господь за ее добрую и бесконечную любовь к ее эгоистичному, придурковатому, обдолбанному парню.
Я ехал к ней и остановился недалеко от дома, что бы позвонить ей из таксофона. Я просто не мог прийти туда, мне нужно было сначала извиниться по телефону. На самом деле, я даже и не знал, может, я и не собирался возвращаться домой. Когда она подняла трубку, я сказал: "Ione, извини меня за все эт". Она вопила и рыдала. Я подумал: "Вот это странно. Она никогда так раньше не реагировала на такие мои звонки". Она кричала: "Возвращайся домой сейчас. Произошло что-то ужасное". Она не стала рассказывать мне детали, но промилькнуло имя Хиллела, и в этот момент часть меня знала, что он умер. Но я сразу же переубедил себя. "Она все перепутала. Может быть, произошла всего лишь передозировка, а она подумала, что это сразу значит смерть".
Но этого было для меня достаточно. Я приехал домой, вышел из машины как в тумане, Ione бежала мне на встречу, наполовину раздетая, с красным и мокрым от слез лицом. Она кричала: "Твой друг Хиллел умер!". Она так плакала. Если бы вы ее не знали, то подумали, что Хиллел был ее лучший друг. Но она почувствовала всю боль сразу, тогда как я отказывался принимать ее. “Тут, должно быть, какая-то ошибка”. Глубоко внутри, я знал, что его больше нет, но я не разрешал себе принять эту правду тогда.
Все остальное как во сне, потому что я думаю я отключил свой мозг. Я точно знаю, что продолжал принимать всю оставшуюся ночь. Я проснулся на следующий день в состоянии шока. Все суетились с последствиями, с похоронами, люди обвиняли, а я знал, что когда человек начинает принимать наркотики, здесь некого винить. Он сам отвечает за свое поведение, и здесь не виноват дилер, или друг, или плохое воспитание. По какой-то грустной и неприятной причине, люди обвиняли меня в смерти Хиллела. В возрасте 25 лет, потому что моя зависимость началась намного раньше. Его семья пыталась сказать мне, я плохо на него влиял. Что было довольно смешно, потому что я никогда не винил никого в собственной зависимости. И я предложил Хиллелу остановиться.
Между делом, я продолжал принимать. Это неправда, что такая проблема приводит к прозрению. Даже когда умирает твой близкий друг, ты продолжаешь чувствовать непобедимость. Я узнал от Ione, что они планировали похороны, но я не хотел приходить. Я чувствовал себя ужасно. Я не мог остановиться, но я и не мог продолжать принимать;

[RedGreen]

ничего не работало, и мой друг мертв, а я не хотел смотреть на это. Мать Ione однажды упомянула, что у ее подруги есть небольшой домик в маленьком мексиканском городке и что мы можем воспользоваться им, когда хотим. Так мы и сделали.
Люди думали, что это плохой тон, не прийти на похороны. Хиллел был мой лучший друг, но я умирал от той же вещи, что убила его. Я и Ione полетели в Пуэрто Валларта и оттуда мы взяли небольшую моторную лодку до маленького городка под названием Елапа. Мы жили в прекрасном домике с кроватью с москитной сеткой, но в городе практически не было электричества. Я лежал там и прошел через еще одну гребанную, отвратительную, холодную ломку, пока я был так далеко от всего того, что происходило в Голливуде. Ione мне помогала, и через несколько дней я чувствовал себя лучше. Я начал упражняться, и мы опять начали заниматься любовью. Мы ловили рыбу в океане, готовили ее на пляже, и я разработал ненастоящее чувство покоя. Десять дней спустя мы вернулись в L.A.
Как только я вернулся, я сразу начал принимать. Я просто не знал, что мне еще делать. Но сколько я бы не обкалывался, я ничего не чувствовал, не было ни эйфории, ничего. Примерно тогда же Джек Айронс собрал нас вместе. Мы встретились на скромненькой лодке Линди, Джек усадил нас и сказал, “Я больше не хочу быть здесь. Я не хочу быть частью того, где умирают мои друзья”. Он ушел от нас и мы его поняли.
Линди, наверное, думал: "Что произойдет? Гитарист умер, ударные увольняются, вокалист весит на веревочке над пропастью. Что теперь случиться?". Но Майк и я не собирались оставлять все позади. Это то, что Хиллел помог построить, и мы хотели продолжать строить, что было странным, потому что чувствовал себя я ужасно. Но я знал, что хочу этим заниматься, Фли знал, что он хочет этим заниматься. А Джек знал, чем он не хочет заниматься.
Мы наняли D. H. Peligro для ударных и Blackbird McKnight для гитары. Мы знали DH много лет. С Blackbird мы играли, когда Хиллел был уволен, так что нам было удобно с ним. Но перед тем как даже начинать играть, мне нужно было сделать что-то с моей зависимостью.
Когда я весной ходил на те встречи, я познакомился с парнем, по имени Крис. Это был молодой, сумасшедший и смешной парень. Он познакомил меня с Бобом Тимонсом, сказав, что тот может быть нашим спонсором. Тиммонс был бородатый мужчина с татуировками и хард кор прошлым, но я сразу доверился ему. Он был тихим и спокойным, и он от меня ничего не хотел.
После одного из тех приемов, когда мне не вставляло, я позвонил Бобу. "Я не знаю, что мне делать. У меня умер друг. Я не могу остановиться и теперь меня даже не вставляет. Я схожу с ума".
- Почему бы тебе не пойти на реабилитацию? - предложил он.
- Звучит ужасно. Что это?
- Во-первых, это десять тысяч долларов.
- Десять штук! Это все, что у меня есть, - сказал я.
- Я думаю, это будет хорошим вложением, - сказал Боб. - Я думаю, ты в опасности и однажды ты сможешь сделать еще десять тысяч, если ты потратишь эти на реабилитацию сейчас. Если нет, это могут быть последние десять штук, которые ты когда-либо увидишь.
Я не знал, что мне еще остается сделать, и я согласился. Курс реабилитации проходил в Van Nuys, назывался он ASAP. Когда мы прибыли туда она сфотографировали меня. Выглядел я очень плохо. Моя кожа была оранжево-зеленой, мои глаза были мертвы, а мои волосы жили своей жизнью.
Потом мне дали комнату. И еще соседа по комнате. Я делился гребанной комнатой с каким-то сумасшедшим ублюдком. Это был парень из Palm Springs, который стал моим первым "другом по трезвости". Когда ты начинаешь реабилитацию, ты знакомишься с совершенно разными людьми, разных жизней, всех рас, разного финансового положения, разных религий, но, в конце концов, ты любишь каждого из них. Там была баскетболистка, которая не могла остановиться курить крэк; бразильский бизнесмен, доктор и черный коп из SWAT, который угрожал людям, чтобы взять их наркотики.
Я устроился, и все было на самом деле не так плохо. Я перестал ненавидеть, я просто стал существовать. Всю свою жизнь, я был самым упрямым человеком, которого вы когда-либо встретите, я не мог терпеть критику в свою сторону. Но теперь я начал слушать. Ione навещала меня, мы шли против правил, довольно часто делая остановки в туалете, что очень много для меня значило. Потому что мне так не хватало немного любви.
Примерно через две недели моего пребывания в центре, меня навестил Боб Тиммонс. Он знал, что я проигнорировал смерть Хиллела, так что он сказал мне, что отвезет меня на денек кое-куда. Мы приехали к Еврейской части кладбища Forest Lawn и прохаживались там, пока не нашли могилу Хиллела. На камне было написано что-то, типа "Хиллел Словак. Преданный сын, брат, друг, музыкант".
Я сидел там вместе с Бобом и говорил:
- Ага. Окей, ну вот он и есть. Я так понимаю дело сделано. Мы можем теперь уйти?
- Нет, я не думаю, что нам надо уже уходить, - сказал Боб. Я пойду прогуляюсь. А ты сделай мне одолжение, поговори с Хиллелом и расскажи ему, что ты чувствуешь из-за его смерти. И почему бы тебе тоже не сделать ему обещание, прямо здесь и сейчас, что ты больше никогда не вставишь иглу в вену и что ты больше не будешь принимать наркотики и пить?
- Разговаривать с чем? Это трава, с камнем на ней
- Просто представь, как будто Хиллел здесь, слушает тебя, - сказал он, уходя.
Я сидел там, чувствуя себя очень странно. Но потом я сказал: "Эй, Slim!" (одно из прозвищ Хиллела). И сразу стена развалилась. Я стал рыдать, как я еще никогда не рыдал. Я разговаривал с Хиллелом и рассказал ему все про то, как я его люблю и как я по нему скучаю. И потом я сделал обещание. "Я чист. Я на реабилитации. Я обещаю тебе, что больше никогда не вставлю иголку себе в руку. Я останусь чистым". Я плакал и на пути обратно.
Когда я решил, что, несмотря на то, что произойдет в моей жизни, я не буду больше принимать или пить, эта горрила, которая доставала меня все эти годы, ушла. Как только я закончил реабилитацию, я даже больше не хотел обдолбаться. Я как бы выключил этот голосок в моей голове, что было прекрасно, только это было слишком прекрасно. Я все еще ходил на анонимные встречи, я ходил по больницам и разговаривал с другими алкоголиками, но я не нырнул окончательно в удивительную возможность увидеть реальные физические изменения. Я прошел полпути и стал отступать.
Когда я прибыл в ASAP, я хотел умереть. Спустя тридцать дней я уже хотел работать, писать песни, быть группой. Так мы и сделали. Фли был рад и поддерживал меня после того, как я вышел из реабилитации. Мы сразу же начали репетировать с D.H. и Blackbird. D.H нам очень подходил - он был веселым и очень любил музыку. С Blackbird было намного сложнее. Он был очень талантливым гитаристом, но он никогда не видел группы, где все вмести веселились. Он привык к тому, что George Clinton давал ему запись, он уходил в другую студию один и работал там пару дней. D.H мы знали давно, но Blackbird никак не хотел сближаться. Он был намного старше нас. И чем больше мы играли, тем сильнее мы понимали, что у нас ничего не получается с ним.
Примерно в то время, D.H. познакомил Фли с молодым гитарным феноменом по имени John Frusciante (произносить как Fru-shan-te). Джон был ярым фанатом Chili Peppers с шестнадцати лет. И если уж на то пошло, то я встретил Джона раньше, чем Майк. Примерно в то время, когда вышел Uplift мы сыграли большое шоу в Пасадене. Я припарковался, вышел из машины и пошел в парк, что бы найти место, где можно было принять. Именно тогда, два молодых парня подошли ко мне и сказали, "О Боже. Энтони Мы просто хотели сказать привет. Мы очень любим вашу группу".